Геннадий Евтушенко - Грехи наши тяжкие
– У тебя что, жена такая красавица, что ты здесь равной ей не найдёшь?
Лёшка пожал плечами.
– Дело, понимаешь, не во внешней красоте, хотя жена у меня действительно красивая. Ещё и в душе. А она у неё большая. И ещё красивее, чем внешность. – Помолчал немного, потом продолжил: – Думаешь, мне никогда не хочется с какой-нибудь куколкой покувыркаться? Хочется. Но как представлю себе любимую мою половинку – всё! Не могу. Хоть танец живота голые девки передо мной плясать будут – не смогу. Такие, брат, дела. Так что не обессудь, сегодня вечером на танцы снова без меня…
Тот покачал головой.
– Да… Интересно бы на неё взглянуть.
Так до Тани всё и продолжалось.
Алексей постарался переключить мысли на что-то иное. Лёг на спину. Посмотрел в небо. Над ним простиралась бесконечная голубизна. Ни облачка. Лежать бы так и лежать. Без мыслей, без желаний, без чувств. Но как без мыслей? Медленно они уводили его в прошлое. В молодость. Беззаботную и счастливую. Любовь… Он любил и был любим. Да, жизнь была… Правда, и тогда жизнь была неоднозначной. Жизнь, сотканная из парадоксов. В магазинах продуктов почти не было, шаром покати, зато холодильники дома у всех битком набиты. Промтоваров навалом, а купить нечего. Только с чёрного хода. Главная система: ты – мне, я – тебе. Зато в ресторане вдвоём на десятку хорошо посидеть можно было. А главное, что было хорошо, – уверенность в завтрашнем дне. Это и позволяло жить беззаботно. Задуматься серьёзно о той жизни его заставила одна малознакомая немка.
– Вы так весело и хорошо живёте, – сказала она, – потому, что не знаете, как плохо вы живёте.
Постигнуть смысл этих слов он смог позже. Гораздо позже. А пока жили, как жили. Толька после службы на Дальнем Востоке возвратился в Москву, поступил в военно-политическую академию. Родителей к этому времени он похоронил и теперь жил один в большой двухкомнатной квартире. Конечно, у Сидоровых он был частым гостем, нередко и вообще переходил на пансион к Елизавете, тащил кучу продуктов, водку, они устраивали общий стол, допоздна засиживались на кухне, сплетничали о жизни, политике и политиках, наконец, угомонившись, укладывались спать. У Юрьева по этому случаю была персональная, как он говорил, раскладушка. Естественно, что Юрьев для Сидоровых был близким человеком. Ведь и Лиза знала Анатолия давно, сначала по рассказам Алексея об их детстве, бесконечных приключениях в школе и дома, а потом, когда Толя приехал в отпуск, состоялось и очное знакомство. Он сразу понравился Лизе. Высокий широкоплечий блондин с огромными голубыми глазами. «Ален Делон и Жан Маре в одном флаконе», – смеясь говорила о нём Лиза. Нельзя сказать, что Анатолий был очень разговорчив и весел в компании, больше молчал и скорее поддерживал общий разговор, чем был заводилой, анекдоты и приключения разные из своей морской жизни рассказывал редко, но смеялся над шутками товарищей охотно и очень заразительно. А если что-нибудь рассказывал сам, то с лёгким юмором и будто слегка подсмеивался над собой и своими недостатками, никогда не выпячивая достоинства. Поклонниц у него было море, и менял он их довольно часто. Был влюбчив и девушек своих идеализировал, оттого нередко приходилось и разочаровываться. Но влюбчивость – не любовь, поэтому и расставался он со своими пассиями довольно легко и заводил новые связи. Деньги тратил не задумываясь, а оказавшись на мели, переходил на пансион к Сидоровым. Частенько оставался и ночевать у друзей. Воскресным утром любил повозиться с маленьким Дениской, ползал с ним по ковру, возил машинки и, пристроив малыша на колени, смотрел с ним «АБВГДейку». Хитрюга Денис по максимуму использовал дядю Толю, хотя тому с утра да с похмелья бывало нелегко угодить маленькому другу. Однажды Лиза, готовившая завтрак на кухне, удивилась внезапно возникшей в квартире тишине. Обычно-то возня на ковре сопровождалась урчанием моторов, смехом и возгласами Дениски и Толи. А тут тишина. Минута, две, пять… Удивлённая и несколько взволнованная Елизавета на цыпочках подошла к большой комнате, заглянула и увидела странную картину: на ковре, среди игрушек лежали рядышком на спине с раскинутыми в стороны руками и закрытыми глазами мужички и почти не дышали. Удивлению её не было предела.
– Эй, орлы, в чём дело?
Дениска приоткрыл один глаз, глянул на маму и шепнул:
– Тсс… мы в пляж играем, не мешай.
«Да, укатали сивку крутые горки», – усмехнулась она, а вслух только сказала:
– Ну-ну…
И тихонько удалилась на кухню.
Много лет прошло, но до сих пор в семье Сидоровых, если кто хотел прилечь отдохнуть, говорил «пойду в пляж поиграю». Но вообще-то нрав у Юрьева, особенно после принятия горячительного, был довольно буйный. Захмелев, он готов был резать правду-матку любому в глаза, а то и пустить в ход руки. Поэтому более спокойный и рассудительный Сидоров в таких случаях бдительно присматривал за другом, стараясь предупредить ссоры и скандалы, которыми Юрьев мог испортить любую, даже самую распрекрасную вечеринку. Трудно было назвать кого-нибудь из их общих знакомых, кто бы хоть однажды не попал выпившему Юрьеву под горячую руку. Нередко обиженные им люди нажимали на Алексея: «Чего ты с ним дружишь? Салдафон, грубиян, ведёт себя, как свинья! Гони ты его!» Но Алексей сглаживал эти углы и частенько говаривал, что людей надо оценивать, прежде всего, по достоинствам, а недостатков у всех хватает. Юрьев был преданным другом, готовым поделиться последним рублём и последней рубашкой. Главное же его достоинство состояло в порядочности. С ним можно было говорить о чём угодно, не задумываясь, хорошо это или плохо, выгодно или невыгодно, более того – ему можно было рассказать о самом сокровенном и знать, что он поймёт, не сдаст и не предаст. А если Юрьев и бывал в чём-то не прав, то можно не сомневаться – это ошибка, о подлости и речи быть не может. А ошибка, что ж? Все ошибаются, и об этом не раз прямо в глаза говорили они друг другу. И всё обходилось без обид. А те, с кем приятно посидеть за столом, выпить, поболтать о том, о сём, посмеяться, чаще всего не друзья – приятели. И всё, что орал им пьяный Юрьев в глаза и при свидетелях, почти всегда было чистой правдой, только говорить её вслух не принято. И Лёшка продолжал с этими людьми общаться – не бирюком же жить. Да и достоинства у каждого из них свои были, за что он их по-своему и ценил. Никому и никогда не мог простить только подлости и предательства. К сожалению, и такое в его жизни бывало. И это было то, чего не было и не могло быть у Юрьева. Именно это и решало всё в их отношениях.
Солнышко уже взошло, но ещё не слепило глаза и не грело. Лёшка прищурился, глянул по сторонам. Хотелось тишины и покоя. Но какой покой у дороги? Машины не проезжали – пролетали чуть ли не у самой головы. Он подвинулся подальше от проезжей части. Прикрыл глаза. Голова была ясная. Подумал:
«Как прошла жизнь? Конечно, она ещё не прошла, но всё же… Сколько всего было…» И Толька практически всегда был рядом. Рядом… Или немного впереди? – Он задумался. – Почему впереди? В школе я всегда учился лучше. Отличником, конечно, не был. Но моей нормой было «четыре – пять». А Толька тянул с «три» на «четыре», причём, трояков было больше. А то и «пару» схватит. Вечно у учителей с ним проблемы были. Хотя на второй год ни разу не остался. – Алексей взъерошил волосы, не спеша пригладил их, вздохнул, вспомнил: – Однажды весной, перед окончанием девятого класса, состоялся у меня с Анной Лазаревной, любимой нашей классной, разговор, который запомнился надолго. Она спросила, кем я хочу быть? А мне и ответить было нечего – сам не знал. Пожал плечами, так и сказал:
– Не знаю.
А она как-то печально взглянула на меня и говорит:
– Вот– вот, не заешь. А друг твой?
Я усмехнулся.
– Друг? Друг – морская душа. Моряком будет.
– Видишь – друг знает. И не только знает, но и реально идёт к поставленной цели – занимается в школе юных моряков. А ты?
– Да не хочу я быть моряком! Он хочет – пусть и будет. А я на суше как-нибудь устроюсь.
Анна Лазаревна вздохнула.
– Вот-вот, устроюсь… Пора, Лёша, взрослеть, а не как-нибудь устроюсь! – Она разволновалась. – Пойми ты, не в море дело, а в том, что тебе давно следовало определиться, кем быть и готовиться к новой жизни. Глазом моргнуть не успеешь – год пролетит. А ты – как-нибудь… – Анна Лазаревна покачала головой. – Хороший ты парень. И учишься хорошо, учителям с тобой легко. Были бы все такие, как ты, нам, педагогам, жизнь бы раем казалась. Только, понимаешь, жизнь жизнью, настоящей жизнью, делают люди целеустремлённые, такие, как друг твой Толя Юрьев. А остальные только следуют за ними. Подумай над этим. – Она помолчала, потом продолжила. – Я бы хотела, чтобы ты был среди тех, первых. – Потрепала меня по плечу. – Пора становиться мужчиной. – Вздохнула. – Ты читал, конечно, Каверина. «Два капитана». У главного героя этого романа девиз был: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Этот девиз не Каверин придумал, а английский поэт Теннисон вложил в уста героя одного своего произведения. Но дело, конечно, не в том, кто его придумал, а в сути. Я бы очень хотела, чтобы ты следовал этому девизу, и был среди тех, кто ищет и не сдаётся.
