Артем Бочаров - Первое свидание (сборник)
Какое это наслаждение – засыпать в своей постели и не беспокоиться, что ночью сердобольные товарищи измажут тебя зубной пастой или прокатят на «велосипеде», вставив между пальцев ног клочки бумаги, а потом подожгут её. Несчастный во сне пытается избавиться от огня, дёргает ногами, словно педали крутит. А вокруг всем очень весело!
Утром хорошо просыпаться, когда выспишься, а не из-за громко орущей, бесцеремонно врывающейся в сон ненавистной песни «Взвейтесь кострами, синие ночи!..». Опять же, есть дома можно тогда, когда этого хочешь ты, а не кто-то. И курить, кстати, тоже! Да и вообще – там так классно…
В лагерь я вернулся в дурном настроении и с твёрдым решением – домой!
Когда третий отряд ужинал в столовке, красненький «Запорожец» уже вёз меня по Колымской трассе в сторону города. Весёлые попутчики, супруги лет сорока, заговорщицки подмигивая, интересовались:
– Наверное, из лагеря сбежал?
– Не, мы – с агрофермы, – врал я, неуклюже выдавая себя за местного жителя.
– А что ж рубашка-то белая, агроферма? – не унимались весельчаки.
– Так у бабушки день рождения был! – освоился я.
– A-а, ну тогда понятно! – якобы поверили мне собеседники.
«Запорожец» повернул в аэропорт, и девять километров от Сокола до Уптара я преодолел, словно на крыльях. Бежалось легко и радостно – домой! За Уптаром меня подобрал старый «ЗиЛ», который, несмотря на возраст, весьма бодро добежал до города. Часы на башне показывали двенадцатый час, но было светло. В Магадане стояли белые ночи, и улицы, слегка покрытые туманом, выглядели непривычно пустынно, смиренно и тихо.
На удивление, когда я предстал перед родителями, их лица совсем не излучали радости. Из испуганно-заботливых – не случилось ли чего?! – они быстро трансформировались в сурово-назидательные – вот оно в чём дело!
Позже приехали какие-то люди, столпились на нашей коммунальной кухне, охали-ахали, цокали языками и долго журили меня. Особенно старалась плотная возрастная мадам в длинном кожаном плаще. По фактуре, причёске, по её манере говорить было понятно – большая шишка. Я стоял перед всеми, понурив голову, иногда пытаясь что-то объяснить. Но так ничего и не объяснил. Да и что я мог сказать?
Рано утром отчим отвёз меня обратно на 72-й километр, где я снова выслушивал и от начальника лагеря, и от воспитателя с пионервожатыми…
Это ничего, зато морально мне стало гораздо легче. Я побывал дома, вместе с магаданским туманом глотнул воздуха свободы. Теперь можно спокойно прожить месяц в неволе. А там, конец смены, и – домой!
Так оно и случилось.
Телеграмма от Кавердейла
Серёжка Денисов, хоть и учился на народном отделении, но сильно отличался от своих коллег, зацикленных на баянах да аккордеонах. Он тоже тягал свою гармошку, шпиляя на ней Будашкина с Золотарёвым, а в оркестре, рядышком с другими «пузочёсами» выводил на балалайке «Степь да степь кругом». Но если где-то в аудитории разрывался баян от Smoke on the Water или балалайка выдавала гитарное соло из Highway Star, сомнений быть не могло – это Серёга отводит душу после зубрёжки обязательной программы.
Денисов, как и многие тогда в училище, был повёрнут на роке. Среди нескольких групп-бриллиантов множеством каратов ослепительно блестел для него самый крупный алмаз под названием «Дип Пёрпл». Где только мог, Серёжка находил и переписывал тексты песен любимой группы, а по вечерам разучивал их, аккомпанируя себе на фоно. Кавердейла Денисов просто обожал. Он пытался копировать все фишки вокалиста, как мог, утрировал свой голос, лишь бы тот хоть как-то походил на вокал Дэвида.
Как все народники, Сергей был парень усидчивый и упёртый. Коль поставил себе цель, то пусть медленно, но верно шёл к ней.
Сложив инструменты в футляры, мы с Поповым собирались расходиться по домам. Настраиваясь на неприветливый декабрьский вечер за окном, вели лёгкий разговор ни о чём, оттягивая неминуемый выход в холод. Олег наигрывал что-то на фоно, я, свесив ноги, сидел на столе и в такт выстукивал незамысловатый ритмический рисунок на кофре своего тромбона.
В класс заглянул Денисов. Зная о наших музыкальных пристрастиях, Серёжка похвастался – разобрал очередную вещь «Пёрпл». Попов уступил место за инструментом, и Денисов, немного волнуясь, запел. Сразу стало понятно – «самопал», то есть – человек занимается сам. Никто ему ничего не подсказывает, не помогает. Как сам чувствует парень, как понимает, так и подаёт. В его исполнении был самодеятельный наив, но при этом виделось понимание материала, желание воспроизвести его как можно ближе к оригиналу. На высоких нотах Сергей, немного склонив голову вбок, потешно закатывал глаза вверх. И чем выше была нота, тем глубже в лоб вгонял свой взор Денисов.
– Нормально, – вынес вердикт Попов, дождавшись коды. – А ещё что могёшь?
Получив положительную рецензию авторитетного музыканта, Серёга чуть порозовел и запел следующую вещь.
Конечно, из «Пёрпл».
Несколько раз Серёжка приезжал к нам на репетиции, где мы вволю «джемовали» с роковыми хитами. Давали ему микрофон, а сами аккомпанировали. Олег на гитаре, я на басу, кто-то садился за барабаны. Довольно быстро Денисов подрос как вокалист. С лёгкой руки Попова, сначала в шутку, за глаза, а потом уже и прилюдно мы стали называть Серёгу Кавердейлом. Надо ли говорить, что Денисову это очень нравилось.
Позже он наскоро сколотил свою группу в стареньком клубе работников местной промышленности. Правда, дальше репетиций дело не пошло – приближалась пора «госов», к которым нужно было серьёзно готовиться.
В том же году наш Кавердейл сдал экзамены в хабаровский институт искусств и уехал туда учиться.
В конце января, когда у нас с Поповым друг за дружкой пошли дни рождения, нам в училище пришла телеграмма: «Поздравляю Гловера и Блэкмора с днями рождения! Желаю дальнейших творческих успехов на ниве славного доброго рока!».
И подпись: «Дэвид Кавердейл».
Экстремал
Новосибирск. Февраль 1972 года.
Солнечным воскресным утром поехали бабуля с дедом в гости к друзьям, ну и меня с собой взяли.
Друзья эти жили в сползающей к Оби Нахаловке – откровенно неприятном райончике с понатыканными абы как неказистыми домишками, покосившимися сараюшками да скособоченными сортирами. Когда здесь темнеет, пейзаж вырисовывается и вовсе безрадостный. В домах все двери и ставни закрыты наглухо, будто заколочены навсегда. На узких кривых улочках со сточной вонючей канавой посередине – ни души. Редкие фонари, отбрасывая тени, добавляют зловещие штрихи в мрачные декорации, а жуткий собачий вой дополняет общую картину триллера, надолго вгоняя в глубокую депрессию.
Но это всё – под покровом ночи, мы же приехали утром – солнечным, морозным. Зашли в избушку – сенцы, небольшая прихожая и одна единственная комнатка.
Сбросили дорогие гости пальто и шапки, с хозяевами за стол присели. Как полагается, с морозца – мужики по беленькой, женщины потянулись к красненькому. Лица быстро оттаяли, глаза заблестели, разговор пошёл громче, веселее.
Плотно закусив, я вдруг загрустил – за столом в компании взрослых мне было совсем не интересно.
Дочка хозяев, девушка лет восемнадцати, весьма кстати пригласила меня прогуляться – за водой сходить. Я согласился, деловито предупредил об этом бабулю, взял второе ведро и зашагал «по воду».
У проруби толпилась небольшая очередь. Люди, никуда ни спеша, черпали воду, разливая её по вёдрам. Они общались друг с другом, делились местными новостями, шутили, смеялись. В общем, неподалёку от берега, прямо на льду вовсю работал неформальный местный клуб по интересам.
Метрах в двадцати от проруби в лёд вмёрзли узкие деревянные мостки. Связанные вдоль и поперёк бревна образовали дорожку, которая пролегла вдоль берега, а метров через сто, круто повернув влево, уверенно утыкалась в него. Всё, финиш.
Что мне вдруг вздумалось пройтись по этим брёвнышкам?
Я визуально проложил маршрут, прикинул время, потраченное в пути, пересчитал оживлённо беседующих у проруби, и понял – успеваю как раз к тому моменту, когда наша очередь подойдёт. Вот как тогда первоклашек математике обучали, почти каждый – Лобачевский! Время, расстояние, скорость – всё вычислил, ничего не забыл!
В «клубе» и не заметили, как я направился к бревенчатому тротуару. Солнышко светит весело, лёгкий морозец бодрит. Иду себе, жизни радуюсь. Вот как здесь, оказывается, интересно, а я ещё ехать не хотел! Теперь-то будет что пацанам во дворе рассказать. Буквально в метре от дорожки я сделал последний шаг правым валенком по скрипящему льду, чтобы левым уже на брёвна встать, и тут же ухнул столбиком вниз…
Под водой поднял голову вверх, вижу – дырка, а вокруг лёд. Видимо, погрузился я неглубоко, потому что сразу вынырнул и ухватился рукою за бревно. Ещё бы секунда-другая, и затащило бы меня течением под лёд, а там стучись по нему своей глупой тыковкой до самого Северного Ледовитого океана.
