Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
Увидев рыжеволосую девушку, Николка вдруг прекратил маршировать и стал серьезным, даже немного испуганным. Он подбежал к телеге и, схватив санитарку за руку, принялся стаскивать ее на землю, приговаривая:
– Нельзя тебе туда. Твоя дорога в церковь.
– Товарищ лейтенант… – позвала на помощь командира испуганная девушка.
– А ну, пошел вон, придурок! – Старший лейтенант пнул парня ногой в живот, и тот повалился на бок.
– Не тронь его, больной он! – Баба Фрося замахнулась клюкой.
– Ну вот, боевое крещение наша рота уже прошла, – раздался все тот же голос из строя.
– Ты, что же, сестричка, с женихом своим не простилась? Из-под венца, что ль, от него на фронт сбежала? – продолжил шутить ротный весельчак, с трудом перекрикивая хохот товарищей.
Девушка закрыла от стыда лицо, проклиная деревенского чудака, который так ее оконфузил. Несмотря на приказ командира прекратить смех, гогот не смолкал, пока колонна не свернула за пролесок.
– Ты чего чудишь? – Баба Фрося отряхнула пыль с одежды внука, который, с искаженным от переживаний лицом, смотрел на удалявшихся солдат.
– Мертвые они все, Фрося, а у нее душа светлая, – утирая накатившую слезу, промычал внук. А потом добавил: – Но тоже будет мертвая и освободится.
– Все мы будем мертвыми когда-нибудь, – вздохнула баба Фрося.
Она знала, что у внука есть божий дар предсказывать события. За неделю до закрытия церкви Сретения Господня он не сходил с паперти, без устали повторяя проходившим прихожанам: «Торопитесь каяться, скоро черти придут и двери заколотят».
Показался крест над часовней, и путники ускорили шаг. Народу было много, преимущественно женщины в возрасте. На исповедь приходили немногие. В основном прихожанки заказывали молебны за здравие, пытаясь всеми силами поддержать и оберечь от смерти своих сыновей и мужей, воюющих на фронтах. Службу вел второй священник, отец Сергий, а настоятель, отец Амвросий, принимал исповедь.
– Грешна я, батюшка, – подошла к отцу Амвросию баба Фрося.
– Покайся, Ефросиньюшка, в грехах своих, – с улыбкой встретил священник мать своего убитого духовника, отца Георгия.
– Давеча перед сном опять мысли ко мне лезли плохие, негожие. Все думаю, как мне дальше жить-то в такое трудное время, чем кормить Николая, если совсем туго станет. Ведь даже здоровым трудно, а каково ему, дитю великовозрастному, если со мной что случится. И от дум так стало мне дурно, что прилезли мысли в голову: лучше бы Николке покинуть землю нашу, оно и мне сразу легко умереть станет, – перешла под конец исповеди на всхлипывание старая женщина.
– Грех это, Ефросинья, мысли такие чертей привлекают. Ты о Спасителе нашем вспомни, про муки его адовы на кресте, черти из головы-то и повыскакивают, – улыбнулся бабушке отец Амвросий, отпуская ей грех и благословляя.
Николка не ходил на исповедь, так как не понимал данной процедуры, или смысл его исповеди не могли понять священники. Зато он неистово крестился во время службы, пугая новых прихожан отрешенностью, или подпевал сильным гортанным голосом, заглушая всех остальных.
Служба заканчивалась, и верующие пошли к причастию, которое Николка никогда не пропускал. Его одного допускали к причастию независимо от соблюдения поста. На этом причастии из-за отсутствия красного вина и пшеничной муки отец Амвросий был вынужден впервые применить святую воду и кусочки черного хлеба и с некоторой горечью наблюдал за реакцией верующих, начавших шептаться. Николка принял кусочек хлеба и святой воды, поцеловал крест и громко произнес на всю церковь:
– Господь своей кровью и телом призывает к терпению. Радуйтесь, ибо вы стали к Нему ближе.
Редко Николка говорил так складно. Люди в церкви почувствовали откровение Господа, переданное словами блаженного.
После службы отец Амвросий позвал двух церковных служек, кладбищенского сторожа да бабу Фросю с Николкой во флигелечек за церковью, где жена отца Сергия поставила самовар. Помолясь, все принялись за кипяток с крыжовниковым вареньем, не решаясь притрагиваться к сухарям, которые гостеприимная матушка выставила на стол в качестве угощения. Только Николка, не понимая всеобщей деликатности, схватил сухарь и стал его макать в розетку с вареньем.
– Что же будет с нашим приходом дальше? – после нескольких минут чаепития прервал молчание церковный староста. – Из-за военного положения и дефицита товаров в церкви нет ни просвир, ни вина для причастия. Иссяк запас свечей, а скоро закончится и масло для лампад.
– Господи помилуй… – начали креститься женщины.
– Сколько денег в церковной кассе осталось, Семен Федорович? – грустно спросил старосту отец Амвросий.
– Десять тысяч двести сорок рублей с копейками, – сразу назвал остаток хозяйственный дед Семен.
– Прошу, выдайте девять тысяч отцу Сергию. Они с матушкой Натальей и детишками уезжают завтра с эвакуационной колонной из города.
Матушка Наталья, хлопотавшая вокруг стола, зашмыгала носом. Все, кроме Николки, заохали от неожиданности.
– Отходная, значит, у нас, кхе-е, прощальное застолье, так сказать… – кашлянул растерявшийся староста.
– Оно, может, и правильно, с другой стороны, – зачесал голову дед Семен. – Их с детьми четыре едока, а батюшка Амвросий один. Опять же детки малые…
Отец Сергий сидел, понуро теребя редкую бороду, не вступая в тяжелый для себя разговор. Церковные бабульки крестились. Баба Фрося проследовала вслед за вышедшей матушкой, чтобы успокоить женщину и спросить, не нужно ли ей чем-нибудь подсобить перед дорогой. Один Николка после горячего чая с вареньем и сухарями был в хорошем настроении.
– Серьга, не горюй, – обратился он к молодому священнику, – я за Амвроськой прослежу и кадилом помашу.
Николкины слова хоть на немного сняли охватившую всех горечь от предстоящего расставания, заставив улыбнуться.
Анастасия выяснила в домоуправлении место жительства подруги и теперь с замирающим от волнения сердцем спускалась в полуподвальное помещение, куда переселили Софью.
Софья Вайнштейн уже собралась выходить, как услышала стук в дверь.
«Наверное, Шкет от Деда пришел», – подумала девушка, зная от толстушки Зинки, что пожилой вор вновь стал вспоминать о ней в разговорах, после того как Ванька Зарецкий ушел из ее подвала. Прошло несколько недель, и девушка, лишенная воровской опеки, опять стала испытывать большие затруднения. Зная о ее положении, Зинка предложила ей отовариваться в своем хлебном ларьке, куда ее устроил несколько дней назад Нецецкий. Несмотря на тяжесть своего материального положения, Софье не хотелось начинать все с начала и опять становиться подстилкой для старого вора. Поэтому первой ее реакцией на появление Анастасии было приятное удивление, и она даже поддалась желанию обнять неожиданную гостью. Но вскоре нахлынувшие воспоминания заставили вспомнить об отце, и огонек радости в ее глазах погас.
– Странно, что ты не побоялась ко мне прийти, – после возникшей неловкой паузы обронила Софья, жестом предлагая подруге войти.
– Соня, я так по тебе соскучилась! – Настя старалась не замечать резкого изменения в поведении подруги.
– Извини, угостить тебя нечем, сама знаешь, какое время, – холодно продолжила Софья, на самом деле раздираемая противоречивыми чувствами.
– Ну, что ты, я уже поела, спасибо, – поблагодарила Настя.
– А я еще не ела, у меня шаром покати, – начала злиться Софья на девушку, являющуюся напоминанием о прошлой, радостной и беззаботной, жизни.
Настя вдруг с ужасом поняла, как тяжело подруге было все это время, и что будет еще тяжелей, так как у нее, кроме отца, нет никакой родни. Ей стало ее так жалко, что она заплакала.
– Ну ты чего, Настька? – увидев брызнувшие из глаз Анастасии слезы, моментально оттаяла Софья. – Я что, тебя обидела? Ты меня прости, огрубела я немного… – Вытирая подруге слезы, девушка сожалела о своей негостеприимной встрече.
– Знаешь, а нашу секцию закрыли, и Бурана отдали военным, – все еще продолжая всхлипывать, пожаловалась Настя.
– Ну, может, оно и к лучшему – поставят Бурашку на довольствие, глядь, на военном пайке он как-нибудь и переживет лихолетье, – продолжала успокаивать подругу Софья, хотя у нее самой потекли крупные слезы.
Софья плакала об отце, о том, через что ей довелось пройти, и от того, что просто не представляла, как дальше жить.
– Ладно, ревы-коровы, прекращаем воду лить, – решительно тряхнула головой Софья. – Я вообще-то собиралась идти хлебную карточку отоваривать. Пойдешь со мной?
– Да, – с радостью согласилась Настя.
Пока добирались до булочной, Анастасия рассказала о полученном приглашении в оперу. Софья, к ее радости, с удовольствием согласилась пойти на представление, поскольку уже полгода не была даже в кинотеатре. Услышав от Анастасии о ее переживаниях по поводу Христофорова, Софья, сильно повзрослевшая в таких вопросах, чтобы не обидеть подругу, не стала высказывать свои сомнения, но посоветовала ей не торопиться, не искать встреч с известным оперным певцом.
