Владислав Картавцев - Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер
Чудеса бывают рукотворными и нерукотворными, но почему-то именно последние и относятся больше к чудесам – ведь они являются проявлением божественного и существуют помимо воли людской. А с другой стороны – ведь это смотря, как к ним относиться.
Возьмем, например, Рабочева. В эту ночь случай (или небесное провидение, или приказ Ивана Ивановича) дал ему возможность долго наслаждаться ласками Кристины, которые были настолько искусны, горячи и непосредственны, что под утро Рабочев чувствовал себя на седьмом небе от счастья. И считал, что только с помощью вмешательства высших сил он смог заполучить в свои объятия Кристину – со всеми ее умениями и специфическими способностями. Заполучить Кристину, которая славилась своей неприступностью и ублажала только высоких большевистских вождей, и на которую товарищи по партии среднего и мелкого калибра смотрели как на вершину Килиманджаро – с чувством бессилия и зависти от невозможности туда попасть. Что уж тут говорить про бедного (ну, не совсем бедного, но все же, вовсе и небогатого, хоть и знатного пройдоху!) наемного рабочего Рабочева!
И что такое, скажите на милость, нашло в эту ночь на Кристину, что она любила Рабочева совсем без притворства, без оглядки на необходимость изображать страсть в объятиях престарелых коммунистических Донжуанов с набитыми кошельками и завидным общественным и политическим статусом? Что такое нашло на нее, что она позволила Рабочеву осуществить с ней все его мечты, поддерживая и стимулируя его ласками и искусным массажем и добиваясь такого полного и сладостного его опустошения, что никогда ни до, ни после уже не случалось в его жизни? Она буквально высосала из него все соки, но взамен оставила такие жгучие и такие наполненные эротизмом и жаркими девичьими объятиями воспоминания, что этого могло хватить на написание целого романа в стиле Мопассана – или даже двух. И что вынудило ее именно в эту ночь разглядеть в Рабочеве настоящего любовника, который страстно желал ее и готов был из-за нее на все – даже лишиться высокооплачиваемой работы и навлечь на себя гнев всесильного шефа? Кстати, он и в самом деле был готов – и это совершеннейшая правда!
Как только они выскочили из президентских апартаментов Ивана Ивановича, у Рабочева от вожделения буквально случилось помутнение в голове. Он чуть ли не силой потащил Кристину за собой, а после того, как за ними захлопнулась дверь его номера, не отпуская ее, принялся жадно целовать ее руки, шею и плечи, а потом перешел к ногам и приник к ее сладостному лону любви, всеми силами пытаясь доставить ей удовольствие и вылизывая его с невыразимым наслаждением. Под его руками, губами и языком Кристина извивалась, как змея под звуки флейты факира, она обхватила голову Рабочева руками, задавая темп и стимулируя его на продолжение ласк. Потом она, не выдержав и уже стараясь самой взять инициативу в свои руки, завлекла его в ванную, где они вместе, обнявшись и получая удовольствие от обоюдных горячих ласк, освежили свои тела под струями льющейся сверху теплой воды, поочередно обтерли друг друга мягкими толстыми полотенцами и поспешили в кровать, даже не расправляя ее, а завалившись на покрывало прямо так – ведь прежде, чем немного упокоиться, им нужно было найти выход от сжигающей их изнутри обоюдной страсти.
Под умелыми руками и губами Кристины Рабочев быстро превратился в кусок глины, из которого она лепила все, что хотела. Ее губы захватывали и отпускали его вздыбленного жеребца, мягкие нежные пальцы гладили его волосы, а ее доступное лоно, искусное и горячее, не оставляло Рабочеву никакого шанса продержаться в нем хоть сколько-нибудь долго. Внутренние мышцы Кристины были тренированы, и она могла в любой момент заставить мужчину опустошиться, но с Рабочевым она просто не хотела этого делать, а позволяла ему самому довершать начатое, с замиранием сердца чувствуя, как он бьется в сладостном крике, фонтаном изливая из себя мужскую силу, выгибаясь всем телом и пытаясь опрокинуть ее на пол.
Далее был небольшой перерыв, в течение которого Рабочева валяли по кровати, как кусок теста, переворачивая его с живота на спину, а потом обратно. В результате чего он возродился к жизни уже довольно скоро, и тогда Кристина позволила ему оседлать ее, как полагается: с огоньком и гусарским присвистом – и лежа под Рабочевым, и стоя перед ним на четвереньках и сидя у него на голове. А когда язык Рабочева заставил Кристину уже саму забиться в приступе наслаждения, она в свою очередь одарила его выплеском энергии, которая вышла из нее неспешно, подобно течению полноводной реки, и принесла ему настоящий восторг, наполнив его спокойствием и расслабленностью.
Рабочев лежал рядом с ней и чувствовал себя на вершине блаженства. Но Кристина с ним еще, отнюдь, не закончила. Что-что – а неписанное правило, которое гласит, что главный инструмент мужчины не должен испытывать муки неудовлетворенности, она знала хорошо. Ведь это может привести не только к застою живительных соков, но и к проблемам со здоровьем и даже к ощутимому чувственному катарсису, переходящему в простатит. Ведь простата – такая же мышца, как и все остальные, и если ее принуждать отказаться от выполнения своих прямых обязанностей в момент наиболее ответственный, то она вскоре может сказать, что, дескать: «А не пошли бы вы все, куда подальше, а я лучше просто помолчу – пусть и болезненно, зато спокойно!». Нет, Кристина не была настолько жестока, и, кроме того, мужские инструменты были ее любимыми, и вот так легко отказаться от их использования, сделав вид, что она совсем не такая, а просто тут рядом лежит и хочет спать, она конечно же не могла.
В ответ на усилия Рабочева она подарила ему несколько сладостных минут, в течение которых он оставался неподвижным и наблюдал за ее манипуляциями, сосредоточив свое внимание на одном единственном месте – а именно на том, которое подвергалось наиболее сильной стимуляции. Кристина облизывала его, как леденец, баловалась им, как неразумный младенец, и игриво заставляла его то набухнуть, то немного скинуть напряжение. И Рабочев полностью отдался на волю своих чувств, полностью умственно отключился от происходящего и перестал противиться всему, что сейчас с ним происходит. И результат не замедлил сказаться – повторный фонтанирующий выстрел был подобен залпу артиллерийской батареи, он увлек своего хозяина в водоворот чувственных наслаждений, из которого он долго потом еще не мог выплыть.
У него не было слов, чтобы отблагодарить Кристину, которая, впрочем, и так все понимала, а только ласково и нежно смотрела на Рабочева, и он купался в ее взгляде, как в чудесном сказочном бассейне, омываемый лучами любви, и вовсе не спешил покинуть его и выбраться на берег. Они долго лежали вдвоем без слов и не уставали наслаждаться своей близостью. И тот и другой понимали, что в эту ночь меж ними, действительно, случилось чудо, и теперь старались истратить драгоценные крупицы времени только для себя. Ведь буквально завтра их бурный и волшебный роман закончится, и они снова окунутся в водоворот неотложных дел, беготни и серых будней – они снова будут решать проблемы и служить своим хозяевам – каждый, конечно, по-своему, но все равно, служить. Увы, такова была их доля – но эта ночь – она была особенной, она была только для них, их желаний и их чувств, и они воспользовались ею, как только могут воспользоваться монахи, ощутив на мгновение прорыв божественного в повседневный, скучный и такой однообразный мир. Ведь, согласитесь, любовь и есть проявление божественного – кто бы там что ни говорил и на что не намекал.
Но все на свете когда-нибудь кончается. Или будет кончаться – если пока еще не началось. Кончается – сколько бы долго не длилось. И даже Солнце, которое светит уже целых пять миллиардов лет, перестанет существовать в своем прежнем виде, сначала превратившись в красного гиганта и разбухнув до орбиты Земли, а потом сбросив с себя внешние оболочки и представ уже белым карликом – такой жалкой пародией на полноценную звезду. Да что там Солнце с какими-то невразумительными десятью миллиардами лет жизни – вселенная, и та обречена на исчезновение (правда, для этого понадобится гораздо больше времени), и есть только одна универсальная единица, которая будет жить вечно – само время, и оно и есть закон и основа жизни, и оно определяет ее начало и конец.
Конечно, и время изменчиво – иногда оно летит, подобно соколу, бросающемуся с высоты на добычу, иногда ползет, как маленькая-премаленькая улитка, а иногда, кажется, и вовсе застывает недвижимо. Время – понятие неустойчивое, эмоционально окрашенное, инвариантное и способное менять скорость своего движения в зависимости от того, как его воспринимать. Т. е. можно смело утверждать, что время, несмотря на свою линейность и универсальность, все же величина относительная и просто определяет степень интенсивности жизни и жизненных процессов в каждом отдельно взятом живом организме или физическом теле.
