Елена Вернер - Купальская ночь
От этого вывода Катя проказливо улыбнулась и сунула в рот невесть откуда взявшуюся травинку. И демонстративно переложила ее языком из одного уголка рта в другой. Катерина почувствовала, что закипает. Забыв, что перед ней призрак, она резким движением занудной учительницы постаралась вырвать травинку из Катиных губ. Та увернулась, звонко засмеялась и убежала в другую комнату.
А на следующий день, с самого утра, Митя стал упрашивать мать отправиться в плавание. Оказывается, Костя, Митя и Веня собрались вечером на лодочную прогулку «в Амазонию», и Митя хотел, чтобы мама поплыла с ними. Сначала она наотрез отказалась, но потом вспомнила слова двойника о том, что она всегда выбирает неправильное. Может быть, слова и относились к чему-то более глобальному, но Катерина вдруг стала колебаться.
– Это тебя кузнец просил меня уговорить? – полюбопытствовала она. Мальчик замотал головой:
– Неа. Это я сам! Он просто сказал, что там как на другой планете. А я придумал, что ты с нами поедешь, тебе же тоже интересно. Мы как космические пираты!
– Ох уж мой пират, – провела она ладонью по его непослушным вихрам. И неожиданно – прежде всего для себя – согласилась.
Они плыли вниз по течению около получаса. Катерина устроилась на носу, мальчишки на скамейке, рядом с сумкой провизии, а Костя, сидя на корме, держал руку на рукоятке мотора. За все путешествие взрослые не сказали друг другу и десятка слов, ограничившись скупыми приветствиями. Веня и Митя дурачились, ерзали на сидении, и Катерине пришлось прикрикнуть на них через шум двигателя.
Русло Юлы раздваивалось, и лодка свернула в правую протоку. Так далеко в этой стороне Катерина не была даже в юности. Подставив лицо теплому ветерку, она размышляла, как давно не отдыхала на природе. Без египетского песка, турецких олеандров, израильских опунций, итальянских красных апельсинов. Зато с высокими гладкоствольными тополями, трескучими бурыми метелками конского каштана, торчащими из сухостоя, зелеными сердечками водяных лилий, распластавшихся в заводях.
На пологом берегу показались очертания человеческих жилищ, и Костя сбросил скорость. Мотор глухо заурчал на малых оборотах, не мешая переговариваться.
– Ларионовка… Знаешь?
Костин вопрос явно адресовался ей. Катерина покачала головой.
– К ней грунтовка ведет через Ярилино. Последняя деревня до границы. Она на отшибе от трассы, за ней лес, так что… пять лет уже заброшенная. Раньше бабка одна жила, Лизавета. Как сын в город уехал, она осталась одна во всей деревне. Корова у нее и собачонка, так и жили. А потом как она умерла, так все. Нет больше Ларионовки, вот что осталось…
Катерина вгляделась пристальнее. Через окна ближайшей к реке мазанки проглядывало небо, а беленая глина со стен обвалилась, как яичная скорлупа, обнажив решетку дранки. Хата казалась такой хрупкой, картонной, что было непонятно, как в ней вообще жили люди. В следующем доме окна ощерились зубастыми ухмылками битых стекол. Сквозь крыши давно проросли акации, дурноклены, осинки. Пока деревенька не скрылась за поворотом, Катерина все смотрела на последнюю хату: под тяжестью пустоты она сложилась противоположными стенами внутрь, как треугольник карточного домика. Можно было быть уверенной, что теперь она дала приют множеству животных куда более невзыскательных и живучих, чем люди. Природа завоевала Ларионовку, и через несколько лет полностью сотрет все следы человеческого бытования здесь, приспособив деревеньку для своих нужд.
– Круто! Вот бы там побывать… – протянул Митя, с горящими глазами все оглядываясь туда, где скрылась Ларионовка. Толкнул в плечо Веню. – Прикинь, там привидения!
– Был я там. Нет там никого, кроме ужей. Меня один укусил, – хмуро поведал Веня, передернув худыми плечами.
– Круто! – это слово становилось Митиным любимым. – Ты поэтому змей боишься?
– Ничего я не боюсь! – вспыхнул Веня. Катерина тайком улыбнулась, но тут же поспешно отвернулась, заметив, что Костя смотрит на нее. Взгляд у него был все такой же, прозрачный, неотрывный. Как бы ей ни хотелось не вспоминать его, подобные взгляды стали тут же всплывать в закутке ее памяти. По привычке она спешно подумала о другом. Она научилась переключать эти мысли как по щелчку, на сей раз заставив себя думать о статье в журнал.
Но вскоре ею снова завладели пейзажи. Было совсем тепло, если бы не ветерок от движения – даже жарко, хотя небо уже выгнулось вверх, утратив синюю летнюю густоту. Листвы коснулось золото и багрянец, ненавязчиво, но вполне явственно напоминая о надвигающейся осени. Мысли улетучились, и в голове стало так же звонко, как в воздухе вокруг. Лодка петляла по узеньким излучинам, которых, наверное, не было ни на одной карте. То и дело русло почти перегораживали поваленные, подъеденные бобрами деревья, наклонно уходящие в воду – иногда по ним скрежетало днище лодки. На их стволах, как на остовах потопленных кораблей, играли солнечные блики. В какой-то момент Костя поднял мотор и взял весло. Это и была его Амазония, местность, где не встретишь человека. Он указывал едва приметные тропы животных, приходивших на водопой, бобровые хатки, проплывшую мимо выдру, ничуть не испугавшуюся их присутствия, а только деловито отвернувшуюся, когда лодка поравнялась с ней – ни дать ни взять упитанная мещанка в городском бассейне. Перегнувшись через борт, Катерина рукой трогала реку, почти гладила ее искристую поверхность. Мите на голову села большая стрекоза с крыльями цвета индиго, чем привела его в полный восторг. Водоросли, обычно затягивавшие к августу все рукава кроме главного русла и так докучавшие своими цепкими плетьми, теперь упали на дно, и Юла была прозрачна насквозь. Здесь природе не было дела до человеческих хлопот, и Катерина вдруг подумала, что, быть может, самим людям тоже стоит перестать на них зацикливаться.
Наконец они решили сделать привал. Костя выбрал удобное место, чтобы пристать, и мальчишки, выскочив из лодки, тут же углубились в рощицу, перекликаясь и прячась за стволами деревьев. Катерина хотела было позвать Митю и запретить убегать далеко, но Костя остановил ее:
– Не надо. Он у тебя смышленый, сам все знает. А твои замечания только ставят его в неловкое положение перед Веней. Ему ведь важно быть перед ним на высоте.
Катерина кивнула. Покосилась на Юлу и что-то решила.
– Я скоро, – бросила она. Нужды в ней никто сейчас не испытывал. Митя и Веня играли в прятки, и их звонкие детские голоса оглушали зачарованный лес. Костя разжигал костер и, кажется, был теперь полностью поглощен этим занятием. Так что она осторожно спустилась к реке, хватаясь за кусты.
Все было так просто, так понятно: лес, река, сентябрь. Катерине захотелось стать частью этой чистоты и свежести. И она быстро скинула одежду. Подошла к воде, но заходить не стала, даже не попробовала ступней, зная, что холод реки мгновенно отнимет всю ее решимость. Набрала побольше воздуха в легкие, замерла – и ринулась вперед. Дно резко ушло вниз, и Катерина нырнула в упругую толщу воды.
Только осознание погружения не позволило ей закричать. В первую секунду холод прошил ее тело иголками, и она отчаянно заработала руками и ногами, стараясь выплыть на поверхность. Но вынырнув, поняла, что уже не хочет кричать. Наслаждение, такое же резкое, как холод, заполнило ее всю.
Над берегом разлетался сухой треск ломаемого Костей валежника.
Порхнувшая с ветки птица пронеслась над самой водой: «тью-тью-тью». Выравнивая дыхание, Катерина несколько раз глубоко вздохнула, так, чтобы закололо в груди. Ей казалось, что чем больше воздуха она пропустит через себя, тем меньше в ней останется того, чему не было названия – и что ее так тяготило. Осенняя холодная вода текла мимо, снаружи и внутри, и уволакивала прочь ее темноту.
Наконец, пальцы совершенно заледенели. Катерина неуклюже выбралась на берег и, подхватив одежду, вышла к полянке, где уже дымил и потрескивал костерок.
– Ну ты даешь. Холодно же, – навстречу к ней, мокрой и взъерошенной, как воробышек, уже шел Костя. Несмотря на ее протестующее мычание, он накинул ей на плечи свою ветровку. Тут же подскочил Митя:
– Мам, ты что, купалась? Круто! А там холодно? А мне можно?
– Нет, нельзя, – и видя, что сын насупился, смягчилась:
– Можешь побродить у берега. Только штаны закатай.
Мальчишки унеслись с гиканьем и воплями. Костя подтащил поближе к костру сухое полено, Катерина присела на него и стала нанизывать на шампуры захваченные из дома сардельки, чтобы чем-то занять себя. Костя, постояв немного в нерешительности, сел напротив нее за костром, выудил из рюкзака книгу и открыл на середине. Отвлекшись, чтобы взять другой шампур, Катерина замерла, огладывая его ссутулившуюся фигуру и крепкие, привыкшие к труду руки. Пальцы у него были длинные, с чуть более крупными, чем нужно, суставами, из-за чего казались узловатыми. В таких книга смотрелась чужеродно. Может, поэтому она и вспомнила.
