Николай Климонтович - Парадокс о европейце (сборник)
Не следует доводить идею равенства перед законом до абсурдной идеи полного равенства во всем. Все одно дети манчестерских шахтеров не будут учиться в Итоне.
В гражданскую не нашлось сабинянок, которые заставили бы примириться их братьев и их мужей.
У кого-то из древних историков есть замечание, что галлы завоевали Рим лишь потому, что им нравилось местное вино, сами они не умели его делать.
Надо бы сказать советским людям: читайте же, свободные большевистские граждане, хоть Тита Ливия, Диодора Сицилийского, «Естественную историю» Плиния и Цицерона «О государстве».
В отсутствие свободной информации клубятся самые дикие слухи. Скажем, слух о том, что именно чекисты повесили поэта Есенина в «Англетере».
Римляне, разумеется, верили во встречу на том свете. Это был не буддизм, не христианство, не мусульманство. Это вполне языческое верование во встречу с душами умерших, возникшее вместе с осознанием человеком самого феномена смерти. Плоский материализм в этом смысле как всегда гребет против вековечных, инстинктивных убеждений человека. Но в душе эти материалисты самые закоренелые древние язычники, о чем говорит совершенно дикарская мумификация их вождя.
Большевики плохо знают историю. Если они запретили колокольный звон, то, значит, скоро погибнут.
Вспомнил, как в Малую раду поступали письма-жалобы от крестьян, что Петлюра угнал коров и забрал поросят. Большевики потом сожгли всю деревню за помощь Петлюре.
Еще о терроре: дело в том, что из святого дела революции мести властным палачам и губителям свобод террор стремительно превращается в терроризирование ни в чем не повинного населения, а его исполнители сами становятся палачами. Это закон революции: так было во Франции, так и в России.
Тыл героя почти всегда слаб. В то время, как он отлучается для отправления своих подвигов, возлюбленные и жены, предоставленные самим себе, ведут себя зачастую рискованно. Недаром имя Пенелопы, не обремененной рыцарским поясом верности, который ей заменяла обманная бесконечная пряжа, в европейских веках стало нарицательным – ее сдержанное поведение в отсутствие мужа при обилии женихов уже античности казалось беспримерным. И в новой истории примеров не счесть, чего стоит хоть рифма в поведении подруг двух гениальных соперников – Наполеона и Суворова. Показательно к тому же, что о неверности возлюбленных они узнавали накануне важных сражений, которые они, непобедимые, непостижным образом тогда проигрывали: Наполеон – в Сирии, Суворов – в Крыму. Наполеоновскую звали Жозефина, а жену Суворова, кажется, Варвара Ивановна.
Невозможно, чтобы в России могли бы шутить по поводу пыток, – в Европе сколько угодно.
Расстрел у них теперь называется торжественно: высшая мера социальной защиты.
«Пся крев», говорил отец, когда ругал рабочих-хохлов на мельнице. Русская замена «сукин сын» все-таки много грубее и вульгарнее.
Мужская дружба, не основанная на общем деле, противоестественна, по сути, инфантильна. Это столь же извращенно, как, напротив, делать из жены – товарища по борьбе. Дружба в книжном смысле – прекрасная привилегия молодости. Товарищество необходимо на войне. В мирной жизни – дело и семья.
В венском кафе за газетами не раз видел Ленина, игравшим в шахматы с пожилым представительным евреем, с которым многие почтительно раскланивались. Это был Фрейд…
Рассказали о психопатии Ленина: в 18-м апрельской ночью, чтоб не видели случайные лица, Ленин во дворе Кремля сам накинул петлю на васнецовское литое распятие и дернул. А потом пошел перед сном писать распоряжение, чтоб Кремль очистили ото всей религиозной символики к 10 мая.
Ленин был извращенным типом. В 22-м году, в июле-августе, говорят, он сам составлял списки интеллигенции на высылку, причем с многими был хорошо знаком, а с некоторыми чай пил. Потом его разбил первый инсульт, но, оправившись, он первым делом вернулся к этим спискам. Кое-кого привезли из Москвы в сентябре (скажем, Карсавина, Лосского) и отправили на Шпалерную. Высылали двумя партиями: первую провожал Бердяев на немецком военном корабле «Обербургомистр Хакен», второй (октябрь) назывался «Пруссия». По-видимому, Ленин понимал, что для его революции интеллигенты смертельно опасны, у Дзержинского на Гороховой был отдел интеллигенции. Считается, что это была идея Троцкого – не расстреливать, чтоб не стыдиться перед Европой, а лишать родины, что называл самой высшей мерой (кстати, изгнание как самое страшное наказание была в древности греческая, потом римская практика). Будто наперед примерял на себя…
Наивно думать, что после революции вырастет что-то новое. Никто ж не ждет от пожара обновления строения. У революции нет завтра. Она живет здесь и сейчас, питаясь лишь свежей кровью. Ее инстинкт – разрушать, она не сеет, лишь пашет, но вкривь и вкось. Нужны годы, чтоб на такой пашне опять что-то могло взойти.
В гражданскую в полной мере проявилась странная больная страсть масс к неистовому разрушению, не объяснимая никакой сословной ненавистью. Ибо речь шла о разрушении собственной жизни и всего мира родной страны, построенной руками их же дедов и отцов, – к врагам никогда не бывает такой жгучей ненависти.
Каннибалы едят других, не осознавая, что это тоже люди. Такая способность абстрагироваться необходима на войне. Я видел трупы в анатомическом театре и препарировал их. Я лечил больных, и некоторые умирали у меня на глазах. И никогда не проецировал увиденное на себя. Но на войне труп, валяющийся неприбранным при дороге, производит иное впечатление. Там неминуемо знаешь, что на его месте мог бы быть ты. И ты лишаешься эгоцентризма – ты видишь, что ты не пуп земли (это в молодости). На войне притупляются или вовсе пропадают чувства. Для их восстановления нужны годы. Прежде всего умирает любовь, даже простое людское тепло. Не верьте романтикам войны: скорее всего, это трусы.
Попытки борьбы со злоупотреблениями (в первую очередь – с подкупом избирателей) предпринимались в Риме регулярно, по крайней мере с IV века до н. э. Практика ношения кандидатами белой одежды никогда не прекращалась (candidus – белый). Все методы борьбы, напротив, привели к тому, что развилась изощренная система воздействия на избирателей в обход закона. В природе человека просить от другого услуги, обещая при этом его вознаградить. В конце концов, если один другому дает поросенка, а тот первому деньги, то никакой, самый изворотливый крестьянский ум не возьмет в толк, отчего это называется дать взятку, а не продать и зачем же большевикам с этим бороться. Да и от века к мировому или к врачу шли с гусем или с яичками… Как и во многом другом, здесь большевики идут напролом, действуя запретами и кнутом, не в силах создать эффективную и понятную систему управления. И при этом опираясь на традиционный уклад, учитывая предания и привычки.
В Риме переход патриция в плебеи требовал его усыновления плебеем. Это было нужно в случае, если патриций добивался должности народного трибуна. Ну, как если бы кто-то, будучи дворянином, женился бы на колхознице, чтобы попасть в сельский совет.
Фактически отмена сословий обезглавливает церковь, то есть ее подчиняет светской власти. Ибо еще в Риме только патриции могли отправлять главные жреческие должности, и так было и в Византии до самых последних ее дней, а позже и в Киеве.
Можно сказать, что русское православие – ну кроме крайних сектантских проявлений вроде хлыстовства – вещь все-таки довольно умеренная: оно равно избегает и протестантского самоизнурения, и строгости магометанских порядков.
Русские ведут себя как герои, только когда пьяны. В трезвом виде они по привычке – рабы. Об их агрессивности в сравнении с хохлами: русское «пустить кровянку» означает разбить лицо в кровь. По-украински же «кровянка» – это кровяная колбаса, тоже не вегетарианство, но не насилие. Впрочем, русские чекисты сентиментальны. А бандиты – романтики.
По бесчувственности русские не разделяют смысла слова «любовь» по признаку предмета. Они могут любить и родину, и колбасу, и девку с помощью одного глагола. Грубые бритты все-таки знают love и like. Да и у хохлов, любить родителей – это любить, но любить девушку – кохання.
Русские не столько живут, сколько все время устраиваются. Даже их история такова.
