Роман Сенчин - Минус (сборник)
Стучу в дверь. Жду. Снова стучу. Н-да, наверно, на очередном литературном вечере или в буфете ЦДЛа пьет на халяву, общается…
Спускаюсь на пятый этаж… В одной моей повести главный герой точно так же мечется по общежитию (правда, не по этому) в поисках собутыльника. От этой параллели-воспоминания становится еще тошней. Противно даже. Какой-то замкнутый круг: жизнь – литература – жизнь. И потом наверняка опять литература.
На кухне Саша Фомин, третьекурсник-поэт, варит шпикачку. Крупный, очкастый, с жидкими светло-русыми волосами, лет двадцати пяти. Для нынешнего контингента очников – переросток. Зато всегда деятельный, отзывчивый, добродушный. Во время переездов я просил его помочь перенести из комнаты в комнату кровать, столы, полки. Он всеобщий друг.
– Привет, Саш.
– Привет… Ай! – Обжигаясь, он сливает из кастрюльки воду. – Уй!.. Как дела?
– Да хреново.
В глазах Фомина появляется то же выражение, что и у тети Алины. Я скорей достаю из кармана бутылку. Прошу слезливо:
– Давай, Саш, раздавим.
– Вообще-то я реферат собрался писать.
– Да брось. Завтра напишешь. Очень надо. – Япочти умоляю, и он легко соглашается.
И вот мы сидим в его захламленной комнате. Саша на кровати, я на стуле. Между нами другой стул, на нем водка, закуска. Стол же завален книгами, тарелками, деталями от магнитофона…
– Не грусти, Роман, – говорит хозяин, доедая шпикачку. – Мне тоже несладко. Вчера буквально случилась драма. Любовная.
Я в ответ неопределенно мычу, плескаю «Русскую» в чашки с цветочками на стенках. Саша продолжает откровенничать:
– Была у меня ведь девушка, настоящая, почти, думал, невеста. Познакомились позапрошлым летом в Сочи. Она сама из Питера… то есть не совсем из Питера… Из Колпина. Но это рядом…
– Знаю, знаю, – говорю я тоном специалиста, – бывал. – И глотаю теплую водку.
– И вот… Я к ней ездил, она ко мне… Да ты ее, может, видел. Нет? Она тут бывала… Я почти месяц у нее прожил в августе… А на днях, – Саша вздыхает, – приходит от нее телеграмма: «Вышли срочно сто долларов». Я обалдел, побежал на почту, позвонил. «Что случилось, Марина?» Она не говорит конкретно, но голос истеричный такой: «Срочно нужно сто долларов!..» Блин, сто долларов! Это же три с лишним тысячи. Я таких денег и в руках никогда не держал… Ничего ей не сказал, конечно, наоборот, говорю: «Вышлю с проводницей как можно быстрее. Поезд сообщу». Ну, и стал искать. По двести рублей занимал, всех в институте оббегал, к тетке в Митино съездил за пятисоткой…
– У меня бы занял, – перебиваю. – Я б тебе не отказал. – Выбираю салаку пожирней, отщипываю ногтями голову, зубами снимаю мяско, а голый хребет с хвостом кладу на блюдце для мусора.
– Да я, Ром, заходил несколько раз. Не застал. – Голос Фомина одновременно горестный и трагически-приподнятый, а сам он, в очках, светловолосый, наивный какой-то, напоминает расстроенного Шурика из кинокомедий.
Наливаю в свою чашку с цветочками еще граммов семьдесят, жестом предлагаю выпить. Механически чокнулись, выпили, встряхнулись.
– Нашел, собрал. Поменял в обменнике на одну бумажку. Новенькая такая, шершавая… Ну, и отослал в книжке Бродского с проводницей. Газетой еще обернул. Позвонил Марине, сказал, какой поезд, вагон, когда прибывает…
Этот подробный, вязкий рассказ, финал которого – «денег в книжке не оказалось» – понятен чуть не с первых слов, теплая «Русская» отупляют и клонят в сон. И злит очередной бестолково потраченный вечер, Синявский со своими словами… Выпрямляюсь на стуле, смотрю Саше в глаза, и он замолкает. А я произношу громко, резко, но и с искренним желанием помочь молодому, запутавшемуся человеку, направить его на правильный путь, в такой манере примерно говорит Александр Евсеевич на семинарах – с жаром:
– Отбрось, Саш, всю эту хрень! Женщины, доллары. Ты кто? Ты – писатель!
– Поэт, – поправляет уныло.
– Поэты, прозаики, драматурги в целом – писатели. А писатель, Саша, запомни, это живой мертвец. Это человек, который жирнющий крест на себе поставил. Он может заниматься только одним – писать. А кто хочет соединить писательство с обывательским благополучием – перестает быть писателем. Понимаешь? – я кажусь себе проповедником, одним из тех немногих обреченных счастливчиков, поставивших на себе крест, а захламленная общажная комнатка сейчас как тайный храм, как самый укромный закуток катакомбы. – Так что плюнь, Саш, и садись – работай. Если уж встал на этот путь, то пиши. Пиши и пиши.
Наконец-то получил загранпаспорт. Я долго тянул со сдачей документов в ОВИР, и поэтому пришлось делать паспорт через знакомых – у Людмилы Николаевны есть приятельница где-то в МИДе, она с ней связалась. И, уплатив восемьдесят долларов, через три недели ожидания я получил красную книжечку с российским гербом.
Теперь стою в одной из длинных, извилистых очередей перед громоздким, темно-серым зданием посольства Германии. Дует холодный ветер с колючими крупинками снега, люди впереди и сзади волнуются, копаются в своих папочках, советуются со шныряющими вдоль очередей какими-то агентами, как лучше и дешевле ехать – автобусом, поездом или лететь самолетом… Такие агенты подходили и ко мне, но я даже не взглянул на них – я еду по приглашению общественной организации, за меня кругом все заплачено, ждет номер в гостинице, и вдобавок еще мне должны за участие в мероприятии (зачем еду, что буду там делать, не знаю, да и не хочу заранее забивать этим голову – там разберусь) заплатить двести евро. И сейчас, стоя второй час на холоде, пряча лицо от снежных иголочек, я чувствую некоторое раздражение – почему должен добираться до посольства на край города, мерзнуть, тратить время, как большинство этих частных, бесполезных лиц вокруг?.. Можно было устроить получение визы, наверное, как-то иначе. Неужели Токарева или Пелевин, приглашенные куда-нибудь на книжную ярмарку, так же дрожат, пританцовывают на ледяном ветру?
Вообще поначалу я не хотел ехать. Сергею после встречи с немецкой литагентшей Мартиной в кафе «Пироги» на Никольской сказал нечто такое пафосное и красивое: «Пусть Аксеновы ездят, а мое место здесь, в России». Но потом из Германии пришло официальное приглашение плюс к тому предварительное предложение выпустить книгу на немецком языке, с женой как раз начался очередной период ссор, и я согласился.
Теперь же, честно говоря, я жду не дождусь этой поездки, я счастлив тем, что вот-вот сяду в самолет, полечу, прилечу в новое, неведомое место, несколько дней проживу совсем по-другому. Не будь впереди поездки, не знаю, что б со мной сейчас было, как бы я справлялся со своими душевными переживаниями; я ведь даже стал сосать успокоительные таблетки «Глицин». Еще недавно смеялся над «психическими», над их жалобами, а теперь вот самого подперло. Кажется, «Глицин» действительно слегка помогает (аптекарша сказала, что средство хорошее), или это помогают мечты о поездке…
На людях я еще как-то держусь в рамках, но, оставшись один, сразу превращаюсь в маленького, слабого, но зубастенького зверенка. Скорым шагом, ссутулившись, я семеню по улице и шепотом, который никто не слышит, матерю каждый автомобиль, каждого человека, что попадаются мне на глаза. Дома, в своей комнатке, я, ворча, морщась, часами переставляю книги на полках, выравниваю их, подбираю по цвету, по хронологии или, лежа на кровати, давлю пузырьки специального целлофанового мешка, в который был упакован мой дорогущий лазерный принтер. Пузырьки лопаются не сразу, ускользают, сопротивляются, но зато когда ты побеждаешь, раздается смачный, вкусный щелчок. Наверное, когда-то с подобным же удовольствием давили вшей…
Добраться до самого здания посольства в этот день не получилось. В бетонной будке, напоминающей блокпост, у меня проверили приглашение, паспорт и выдали бланки анкеты и номерок, с которым я должен явиться сюда завтра в четырнадцать часов тридцать минут, чтобы сдать пакет документов на визу для въезда в Германию.
По обыкновению тихонько ругаясь (ведь, значит, завтра снова сюда приезжать, и потом еще – за паспортом), иду к остановке. Как раз вовремя подруливает маршрутка «Газель». Через стекла вижу – почти забита, но два-три места вроде бы есть… Опередив каких-то женщин, открываю дверь, запрыгиваю внутрь. Плюхаюсь на сиденье. Достаю десятку… Поехали…
Куда дальше? На работе не ждут (отпросился на целый день), в общагу, конечно, не хочется (хоть и комната-норка там, но она стала напоминать мне склеп на Введенском кладбище)… Кирилл сейчас блаженствует со своей женушкой в Париже, другой друг – Вася – пашет экспедитором на Лианозовском молочном комбинате. Вот и все варианты…
Лишь в метро вспоминаю – Сергей, с которым мы едем в Берлин, этот автор нескольких рассказов и одной повести, предостерегал: заполнение анкет дело трудное, сам он перепортил их целую кипу, пока научился. Так что лучше заехать к нему и заполнить под его руководством.
