Георгий Ланской - По законам звездной стаи

– Не хочу просыпаться…

– И я не хочу…

Она повернулась к Антону и впилась в его губы поцелуем, сладким и ядовитым одновременно, пахнущим кофе, отравленным сигаретами, приправленным ментолом и порохом. Антон задохнулся, дьяволята вновь погнали кровь вилами с радостными визгами, пальцы ног мгновенно потеплели. Внизу живота разлилась сладкая истома.

Жаркая волна плеснула в запотевшие окна, раскрашивая мир радугой…

В дверь постучали.

Нагло, бесцеремонно.

Рокси оттолкнула Антона от себя.

– Кого там принесло? – раздраженно спросила она.

– Да какая разница?! Не откроем и все, – буркнул Антон и потянулся к ней.

В дверь снова застучали.

– Иди, посмотри, – приказала Рокси. – Вдруг что-то важное…

Антон потянул на себя одеяло, оставив Рокси совершенно голой. Она прикрылась простыней, завернувшись в нее, как гусеница.

– Кто там? – спросил Антон.

За дверью отвечать не торопились.

Антон стиснул зубы и распахнул скрипучую дверь, намереваясь дать в зубы любому, пришедшему не по делу.

В коридоре, освещенном тусклыми шестидесятиваттными лампочками, стояла Мария.

Ее губы дрожали. Мокрые от слез глаза оглядели голого Антона, прикрывающегося одеялом, потом взгляд скользнул внутрь номера.

– Маша, – беспомощно произнес Антон.

– Что? – срывающимся голосом спросила Голубева. – Ты мне скажешь, что это не то, что я думаю?

По ее щеке потекла слезинка, она по-простецки смахнула ее рукой. Вдалеке из номера Луценко торчала его лысая голова, мгновенно нырнувшая в спасительное убежище. Хлопнула дверь.

– Маш, ты успокойся, – тихо сказал Антон. – Я все тебе объясню…

– Да я спокойна, как покойник, – с плохо сдерживаемой яростью прошипела Голубева. – И объяснять мне ничего не надо. Ей на тридцать лет меньше, чем мне. Или я ошиблась, Тоша? И это все-таки не то, что я думаю? А, Тошенька?

– Да нет, именно то, – медленно сказал Антон.

Он чувствовал себя ужасно. Любая фраза казалась фальшивой, и не было выхода. Что сказать одной, чтобы не обидеть вторую? Нечего было сказать. Голова будто набита жженой ватой, а в ней только одна мысль: вот попал, дурак!

– Молчишь? – холодно спросила Мария. – Ну и правильно. Не надо мне ничего говорить. Ты ко мне больше не возвращайся, Антоша, я ведь под горячую руку и пришибить могу. На развод сама подам, позвоню, сообщу, куда приехать документы подписать. Ты меня понял?

– Маша…

– Я спросила: понял или нет?

Антон не ответил.

Опустив голову, он согласно кивнул, чувствуя, как приливает к щекам кровь.

Мария смотрела на мужа с презрительной жалостью.

– Сучонок ты неблагодарный, – сказала она. – Я же тебя из дерьма вытащила, а ты … Думаешь, ты ей нужен? Она свой пузатый кошелек на ножках никогда не бросит, в хрущевку из дома на Рублевке не переедет. Все это кончится, не успев начаться. А ты, голь перекатная, никому не будешь интересен…

Мария судорожно вдохнула несколько раз и пошла прочь, придерживаясь кончиками пальцев за стену. В коридор снова высунулась лысая голова Луценко, проводила Марию взглядом замутненных водкой глаз. Глянув затем на Антона, Луценко победоносно хмыкнул и скрылся в номере.

– Она права, – негромко сказала Рокси.

– В чем?

– В том, что я никогда не брошу своего продюсера. Что не перееду в хрущевку. У меня, к сожалению, менталитет беспородной шавки, а не гуляющей самой по себе кошки. Я никуда не уйду от полной миски и блестящего ошейника, хотя мой хозяин бьет ногами и дергает поводок. Нажилась я в нищете, не хочу больше. И самое обидное, Антон, что и ты этого не хочешь, я же вижу. Так что твоя жена права. Это кончится, не успев начаться. Нас нет за пределами этой комнаты.

Очередные новогодние праздники для Егора превратились в каторгу.

Все происходило как-то сразу, наваливаясь, давя, торопя, заставляя молниеносно реагировать и принимать решения. Все шло наспех, маятно, не принося никакого удовлетворения.

На работе приходилось бывать чаще, чем дома, зарплата росла, Егора уже приглашали вести корпоративы у важных лиц, вплоть до эпатажных звезд первой величины и кремлевских политиков.

Копеечка капала, запросы росли, но все это казалось ему… ненужной чепухой.

Не порадовал и переезд на новую квартиру.

Продав прежнюю, вложив в приобретение треть своих накоплений, Егор стал обладателем трехкомнатных хором в новостройке. Старый «Фольксваген» он удачно уступил Антону, купив себе взлелеянную в мечтах «Инфинити».

Теперь до коридоров Останкино он мчался на черном танке, распугивая пешеходов, пренебрежительно фыркая на старенькие «копейки», иногда сновавшие по МКАДу, словно заезжие гастарбайтеры. Иномарки теснили отечественных «динозавриков», в круглых и квадратных фарах-глазах отчетливо читалось презрение…

Два года, проведенные в Москве, не прошли для Егора даром.

Если раньше модная тряпка на плечах способствовала произведению впечатления на девиц, то теперь брендовый свитерок становился пропуском в клубы. Прежде Егор не задумываясь таскался по городу в китайских джинсах, теперь его бы засмеяли, попробуй он явиться в них на эфир. Егор замечал, как меняют отношение к нему дорогие цацки, которые презентовала ему Инна. Он ловил завистливые взгляды, которые бросали на него его сослуживцы, – дорогие часы, ботинки за три сотни евро, небрежно припаркованное у ресторана авто, в то время как большинство коллег ездили на метро, питались сосисками, купленными в ларьке, и носили предоставленные спонсорами брэндовые вещи только на эфире. И если поначалу Егора больно задевали язвительные замечания по поводу «мохнатой лапы», пристроившей его на телевидение, то скоро он перестал обращать на них внимание. Ну, говорят, ну завидуют… Пусть говорят! Значит, ты им интересен…

На музыкальном канале текучка телеведущих была делом обыденным. Еще не успев толком примелькаться и запомниться зрителям, молодые и амбициозные исчезали, так и не сделав карьеры.

Рассказывая друзьям о работе, Егор нисколько не лукавил. Даже будучи успешным и состоятельным, он не гнушался бегать за сосисками и курицей-гриль, мыть чашки, соглашался на любые задания. Правда, теперь он все чаще обедал в ресторанах и дорогих кафе, а корпоративные вечера с его участием оплачивались все дороже. Но и Егора иногда неприятно поражала корыстность коллег.

– Любят наши на хвост упасть, – пожаловался Егор мрачному Антону, сидевшему напротив, палившему сигарету за сигаретой. – Жрать все горазды, а вот платить – не очень. Я же, балда, по доброте душевной, на обед всех таскал, пока не подсчитал, во сколько мне обходится их хорошее отношение…

– При чем тут хорошее отношение? – глухо спросил Антон.

– Они упорно считают, что я должен заслужить право быть зачисленным в их стройные ряды. Блин, два года все выслуживаюсь, все доказываю, что богатый папенька – не грех, а благо.

Антон горько усмехнулся и ничего не ответил.

Настроение друга Егору не нравилось.

По окончании съемок Антон вернулся в Москву и встал перед фактом: ему некуда было идти.

Бурный роман с Рокси завершился, как только был отснят последний дубль.

– Ну, пока, – сказала Рокси в аэропорту, когда они получили багаж. – Не провожай, меня мой пупсик встречает.

– Пупсик, – зло передразнил Антон.

– Пупсик, – серьезно повторила Рокси. – Тош, ты же взрослый, сам прекрасно понимаешь, не смогу я здесь с тобой видеться.

– Думаешь, ему не донесли?

Рокси пожала плечами.

– Может, и донесли. Тот же Луценко мог, ему это как два пальца об асфальт. Но я отбрешусь, я ж такая… На три метра откачусь и скажу, что меня там не было. Не впервой…

– Не пожалеешь? – тихо спросил Антон. В груди щемило, к горлу подступил комок, застрял и выпустил колючки, царапаясь изнутри злобным ершом. Дышать сразу стало больно, в висках застучало.

– Пожалею, Антоша, еще как пожалею, – мягко сказала Рокси и, на миг прижавшись, чмокнула куда-то за ухо, точно промахнувшись. – И вспоминать буду всегда. Только ничего не будем менять, хорошо? Помирись с женой, ладно? Не стоит все портить.

– Маша меня не простит…

– А ты попробуй, – посоветовала Рокси и, бегло улыбнувшись, покатила свои чемоданы к выходу.

Ерш в горле у Антона ехидно зашевелился и полез внутрь, больно ухнув в желудок, расплескав его содержимое с такой силой, что волна ударила в нос. Антон бросился вперед:

– Рокси…

– Антон, все, не мучай меня, – зло сказала она, вырывая руку. – Хватит. Прости. Всё…

Она хотела уйти, а он все не пускал, вцепившись в ручку чемодана, который Рокси дергала с такой силой и остервенением, словно от этого зависела как минимум жизнь. От резкого рывка набитый до отказа чемодан не выдержал, замки щелкнули, и все содержимое вылетело наружу маленьким взрывом.