Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
«Жаль, Петраков ничего пока не знает, – вспомнил Солудев о своем больном коллеге, – то-то порадовался бы».
У Марии был выходной. Вот уже вторую неделю она работала в районных банях кастеляншей, но ее 125 граммов хлеба и продуктовые карточки служащей не внесли существенных изменений в рацион Петраковых. И все же ей нужно было работать, так как иждивенцев стали заставлять нести трудовую повинность, а вкалывать по восемь часов на расчистке улиц от завалов и снега у нее просто не было сил. Здесь же она занималась выдачей чистого и приемкой грязного белья, что, конечно, не прибавляло ей любви банщиц, которые норовили подсунуть посетителям грязную простыню или того больше – украсть комплект простыней, чтобы обменять их на рынке на съестное. Единственным преимуществом была возможность бесплатно помыться и провести своих родных, что на текущий момент было очень кстати.
Марии не нравились ее должность и трудовой коллектив, состоящий, за исключением коменданта, из одних женщин. Даже в мужском отделении работали две еще не старые женщины. Это было возмутительно, несмотря на утверждение банщиц, что нынешний голодный мужик уже ни на что не способен. Мария все равно этого не понимала и смотрела на женщин с брезгливостью. Неоднократно в ее смену у посетителей случались голодные обмороки, а один раз прямо в мыльне умер пожилой мужчина. Комендант, торопившийся к городскому начальству, оставил Марию за себя, приказав вызвать труповозку и оказать содействие санитарам в вывозе тела. Сопровождая туда санитаров, оказавшихся женщинами, она увидела обнаженных мужчин, и первое, о чем подумала, было: какие все худющие. Мужчины, озабоченные только тем, чтобы побыстрее набрать в шайки чуть теплую воду и успеть намылиться и сполоснуться, пока она не остынет, совершенно не реагировали на появление трех женщин. Как, собственно, не обращали внимания и на тело пожилого мужчины, переступая через него, словно через валежник. И тогда Мария поняла, что чувствует себя не женщиной рядом с голыми мужчинами, а скорее врачом на осмотре в туберкулезном диспансере, где всех пациентов, словно перед смертью, пустили помыться. Чтобы избавиться от этого ощущения, она предалась приятным воспоминаниям о Брониславе Христофорове. Мысленно пережив романтику их довоенных встреч, Мария решила на следующий день после дежурства вместе с дочкой навестить его.
Одевая утром Катю, она вдруг подумала: а ведь любовник может и не обрадоваться их неожиданному визиту, как один раз было. Девочка очень не хотела идти на морозную улицу, но мать шепнула ей на ушко: они пойдут в гости, где ее угостят конфетами. Мария приберегла карамельки, чтобы потихоньку скормить Кате, но теперь те семь конфеток взяла с собой.
Трамваи из-за снежных заносов, перебоев с электричеством и завалов не ходили. Ленинградцы, сосредоточенные на себе, с отстраненными лицами шествовали по улицам в разных направлениях, останавливаясь, как правило, около магазинов, чтобы узнать, что ожидает та или иная очередь, и оценить свои шансы. Крупа в последнее время бывала очень редко, а макароны темные, плохого качества. Вместо мяса удавалось иногда отовариться крупяными консервами с жиром.
На пути матери с дочкой показалась продуктовая палатка, к которой на их глазах стали подбегать люди, образовывая новую очередь. Женщина, захваченная общим чувством, подхватила дочь и поспешила занять место.
– Пиво по карточкам щас давать будут, – возбужденно сообщила девушка с лихорадочно блестящими глазами.
У Марии были с собой общие карточки, в том числе и на спиртное, и она в очередной раз порадовалась удачливому дню. Вскоре и правда на грузовике привезли несколько десятков ящиков, объявив, что после обеда привезут еще. Через полтора часа приподнятого настроения Мария получила на семейные карточки четыре бутылки пива – по числу взрослых членов семьи, включая умершую бабушку. Детям пиво было не положено. Строго для себя Мария решила, что угостит Бронислава лишь одной бутылкой пива, полученной по карточке умершей матери, а оставшиеся три отнесет домой.
Христофоров долго не откликался, и Мария уже решила уходить, но едва стала спускаться, как за спиной раздался щелчок внутренней задвижки, и дверь открылась.
– Это ты? – В проеме показалось опухшее до неузнавания лицо бывшего артиста. – Опять с дочерью пришла?
– Да, с Катей, – опешила женщина.
– А что у тебя в сумке? – поинтересовался бывший любовник.
– Пивом отоварилась, – поделилась радостью Мария.
– Заходи. – Дверь гостеприимно распахнулась.
– Мама, я не хочу, – закапризничала Катя, – пойдем домой, дядя плохой.
– Что ты, дурочка! – Женщина в беспокойстве оглянулась, но Бронислав уже ушел в комнату. – Ты разве забыла, что тут тебе карамельки дадут?
Девочка, вспомнив про конфеты, покорно пошла за матерью. Христофоров лежал на диване в гостиной, зарывшись под одеяло.
– Ты заболел, Броня? – встревожилась Мария.
– Нет, просто собрался умирать, – совсем без былого актерского пафоса ответил Христофоров, отчего женщине стало страшно.
– Что ты глупости городишь? – отругала его Мария. – Хоть бы Катю постеснялся.
– При чем здесь твоя дочь? – Христофоров выделил слово «твоя». – У меня два дня назад на рынке карточки украли.
Марию обдало жаром от такой ужасной новости. Карточки не подлежали восстановлению в случае утраты или кражи, что почти всегда означало смерть от голода.
– Когда ты последний раз ел? – вырвалось у нее. Она попросила дочь посидеть в другой комнате и открыла пиво. – На, попей.
– Мне бы хлеба кусок… – буркнул Христофоров, прикладываясь к пиву.
– Я же не знала, – тяжело вздохнула женщина, протягивая ему карамельки.
Бронислав Петрович стал разворачивать конфеты и отправлять их в рот, словно кусочки воблы, запивая пивом.
– Я дочери сказала, что ты ее конфетами угостишь, – прервала его пиршество Мария, видя, что осталась одна карамелька.
– Она ими еще не наелась? – с сильным раздражением огрызнулся Христофоров, но потом, словно опомнившись, отложил конфету. – Отдай ей.
– Ты сам ее угости, – попросила мать. – Это же твоя дочь.
Христофоров допил пиво и бросил косой взгляд на ее сумку.
– Ну как же ты теперь-то будешь? – переживала за его судьбу женщина.
– Помру я, Мария, – уже с налетом театральности произнес Христофоров.
– Чем же тебе помочь? – расстроилась она, понимая, что вообще-то помочь нечем.
– Еще месяц назад врач в госпитале сказал, что мне мясо нужно есть для поправки, а я так его и не ел. Теперь и вовсе не выжить.
– Да где же мясо достать? – сокрушенно закачала головой Мария. – Если бы я могла, я бы все для тебя сделала.
– Красиво заявлено, – ухмыльнулся Бронислав, – а на деле пустые слова.
– Вовсе нет! – обиделась женщина. – Просто я сейчас ничего не могу для тебя сделать.
– Можешь, – возразил Христофоров.
– Что? – не поняла Мария.
– Принеси мне вашу кошку, – ошарашил ее Христофоров.
– Барматуху? Зачем?
– Это единственное, что спасет от смерти меня, – умоляюще посмотрел на нее Христофоров.
Мария поняла, ужаснулась и замолчала, не зная, что ответить отцу своей дочери. Отношение Петраковых к Барматухе уже давно было как к члену семьи. Кошка последний месяц не реже двух раз в неделю приносила в комнату худющих крыс, которые неведомо как еще оставались в блокадном городе. Это позволяло их семье поддерживать жизненные силы. С другой стороны, кошка оставалась всего лишь животным…
– Вот-вот, а ты говоришь, что все для меня сделаешь, – съязвил Христофоров.
– Ну… – все никак не могла определиться женщина. – Она же кошка, сегодня пришла, а завтра может и не прийти…
– Завтра ее другие поймают и съедят, – жестко произнес Бронислав.
– Да как я ее поймаю? – зацепилась за последнюю отговорку Мария. – По всему городу искать?
– А не надо искать, она в подвале продуктового магазина живет, оттуда и крыс вам таскает, – удивил Христофоров осведомленностью. И признался: – Я вчера ее выследил. Но ваша кошка ко мне не подходит, сколько я ее ни подманивал. А к тебе мигом прибежит.
– Жалко ее, Броня, – вздохнула женщина.
– Конечно, пусть по подвалам рыскает, может, до победы доживет, – чеканя каждое слово, произнес Христофоров. – А когда наша дочь вырастет, ты не забудь ей рассказать, на что ты променяла жизнь ее отца.
Бронислав Петрович впервые произнес «наша дочь», и Мария согласилась. Они договорились вечером встретиться у магазина.
Всю дорогу обратно мать с дочерью ехали молча. Только у самого дома Катя вдруг прижалась к Марии и прошептала очень тихо, словно извиняясь за детскую шалость:
– Не отдавай нашу Барматусю дядьке. Он плохой, хочет ее съесть.
– С чего ты взяла?
– Я слышала нечаянно.
– Тебе показалась, не говори ерунды, дядя пошутил.
