Людмила Улицкая - Лестница Якова
Надо отдать должное этой своеобразной паре, что мысль об алиментах не приходила в голову никогда ни одному из них. Уроки английского отменились из-за финансовой несостоятельности Вити, но он управился самостоятельно, с помощью старого английского учебника, застрявшего на полках у Норы с тех времен, когда Генрих жил в этом доме, – тонкая книжечка Айви Литвиновой “Шаг за шагом”, изданная до войны для скоростного изучения “базового” английского…
Через три месяца Витя позвонил Грише. Они встретились. Витя вернул ему Шредингера, к которому у него возник ряд вопросов. Гриша частично на них ответил. Но – что существенно – сообщил Вите, что книжка эта была издана в 43-м году, в год их рождения, с тех пор наука так рванула, что Шредингер и сам здорово устарел.
Гриша рассказал интереснейшие вещи про клеточные мембраны, которыми он уже несколько лет занимался, поделился с ним своей гениальной, как сам оценивал, мыслью, что будущее поколение компьютеров будет квантовым – пусть не завтра, а лет через пятьдесят, но это и есть главное направление развития науки… Витя с первой же минуты все понял и сразу стал задавать такие вопросы, что Гриша несколько расстроился: уж слишком быстро Витя врубился в суть дела, до которой Гриша пять лет докапывался. Но Гриша был существом сверхъестественного благородства и, отбросив мелькнувшее на самом дне души ревнивое чувство, через неделю притащил Витю для собеседования заведующему лабораторией. Собеседование длилось четыре часа, по истечении которых Витя получил самую ничтожную должность, которая только существовала в штатном расписании, – старшего лаборанта. Правда, на особых условиях. На работу ходить он был не обязан, но еженедельно встречался с шефом для обсуждения некоторой конкретной задачи, которая была ему поручена. Он теперь был занят строительством модели живой клетки как компьютера. Это было связано с тем, что он знал лучше всех, – с программированием.
Витин тренированный мозг работал в усиленном режиме, а наслаждение, получаемое им от работы, еще более стимулировало его рвение. Задача занимала его полностью, и никакие события и процессы, не идущие в топку, его не интересовали. Он их просто не замечал. Он внимательно следил за развивающейся буквально на глазах компьютерной революцией, понимая, до какой степени создание компьютерной модели живой клетки зависит от разработки общей идеи компьютера, от новых технологий, а идея клеточного компьютера зависела от технологического прогресса.
Гриша, который мало что понимал в программировании, уверял Витю, что нельзя сделать из элементов нашего мира – атомы, молекулы, вся таблица Менделеева – более совершенную вычислительную машину, чем живая клетка. И опять талдычил про квантовые компьютеры… До этого было ох как далеко.
Рукотворные компьютеры совершали в конце семидесятых лишь первые шаги своей эволюции. Витины отточенные мозги жили в привычном режиме, но стоящие перед ним задачи вынуждали его заглядывать в неописанный формальным образом хаос биологической жизни и сопрягать его со строгим порядком математики. Но можно ли сконструировать компьютер на основании биологических аналогов?
Чем глубже Витя влезал в работу, приближаясь к ответу на частные вопросы, тем более его тревожило чувство, что он только топчется у входа. Окончательный ответ, кажется, вообще получить было невозможно. Но ничего важнее на свете не было. Гриша все более тянул его в сторону, уверял, что надо сосредоточиться на изучении живых компьютеров клетки. Витя же считал, что Гриша погружается в область научной фантастики, а практическая и выполнимая задача сегодняшних ученых – создание “мыслящих” компьютеров, которые были бы “умнее” своего создателя. Здесь начались глубокие разногласия с Гришей.
Глава 24
Кармен
(1985)
После скандала с “Витязем” Тенгиз несколько дней ходил мрачный и подавленный, спал на полу на подстилке, почти ничего не ел, но и не пил, как полагалась бы в этой ситуации русскому человеку. Об этом уже было между ними говорено: русский человек пьет с горя и с радости, европеец за обедом, а грузин для приятности общения… День что ли на пятый он утречком, проснувшись, засвистел самую всемирно известную мелодию из оперы Бизе “Кармен”, сгреб с постели не совсем проснувшуюся Нору и уложил ее на пол:
– Скажи, женщина! Почему это ты в постели, а я на полу?
На полу, в постели, на садовой скамье, в вагоне, на влажной земле – много было всякого за почти двадцать прерывистых лет.
Тенгиз откинулся подальше, чтобы видеть ее лицо:
– Одну вещь тебе скажу. У меня много было женщин. Актрисы любят режиссеров. Их получаешь, как сдачу с рубля. И всегда потом стыд и тоска. Смертная тоска, Нора. Всегда у меня так было. Ты единственная, с кем нет этой смертной тоски после совокупления. Ты это чувство знаешь, или оно исключительно мужское?
– Не знаю. – Нора переваривала сказанную Тенгизом фразу. Это было лучшее из всего, что он ей говорил. Да, собственно, он никаких слов, уместных в горизонтальном положении, никогда и не говорил… Признание было очень сильным. К нему уже ничего не надо было добавлять. Она протянула руку к пачке сигарет, удачно лежавших на полу в пределах досягаемости.
– Не знаю, Тенгиз. Я в пятнадцать лет своим умом дошла, что постельные дела надо отделять от всего того, что можно назвать любовью. Ну, не путать разные вещи. Это освободило меня от многих эмоциональных неприятностей. Один раз спутала и вот до сих пор выпутаться не могу… Смертной тоски не испытывала, а скуку – бывало, да. Моя сексуальная революция произошла еще в школе…
– Хорошо, возвращаемся к любви! Ну, к этой! – он снова засвистел “Хабанеру”.
– Ах, к этой! – засмеялась Нора. – А Мериме вообще-то не про нее писал! Эту пошлую историю, ну, либретку оперную я имею в виду, написала парочка французских халтурщиков, Мельяк и Галеви…
– Ты меня поражаешь, Нора! Ты самый образованный человек из всех…
– Смешно слышать от человека, который дружит с Мерабом Мамардашвили… Я недоучка, Тенгиз. Ремесленное училище – мое образование. Ну, хорошая ремеслуха… Ты же знаешь. Я человек малообразованный, даже школу-студию МХАТ, какое-никакое обра зование, бросила. Вот где тоска-то заела… У меня просто хорошая память. Я помню все, что прочитала. А читаю я много… Ну, еще бабушка, конечно, мне с малолетства правильные книжки подсовывала…
– Хорошо тебе, у тебя бабушка была образованная, а у меня крестьянка. Только расписываться умела…
Нора держала в пальцах незажженную сигарету. Тенгиз потянулся, вытащил из кармана джинсов, брошенных на пол, зажигалку, дал Норе прикурить.
– Ну?
– Мериме гений. Он во всей Европе первым Пушкина оценил. А последняя глава “Кармен”, которую все пропускают, считают, что она случайно туда попала, голову ломают, чего это он развел какой-то научный разговор ни с того ни с сего, она очень важная.
Тут Тенгиз ее перебил:
– Погоди, потом доскажешь. Ты знаешь, чего я вскочил-то? Я понял, какое счастье, что никакого “Тигра в витязевой шкуре” не будет! Я его ненавижу, вот что я понял! И Тариэла, и Автандила, преданных шестерок! Да к черту они пошли с их любовью к красавицам и преданностью властям. Если уж про любовь, пусть будет эта твоя Кармен! Давай, трави про своего Мериме дальше! И дай почитать, что там такого гениального…
О, какое счастье это было, какое счастье! Они разбирали по косточкам, по ниточкам этот вольный гибрид записок путешественника, заметок фиктивного ученого, литературной игры превосходного писателя. Тенгиз загорелся, а Нора загорелась его огнем, как это всегда и происходило между ними. Она читала вслух, а он время от времени поднимал палец и тыкал им в воздух:
– Вот это мне нужно!
После двух дней медленного и внимательного чтения Тенгиз приказал Норе:
– А теперь бери бумагу, пиши.
– С ума сошел? Мое дело костюмы, я и декорации на одном нахальстве делаю. Один раз с Бархиным поработала на спектакле, костюмы делала, он на меня тогда только посмотрел, и я всему у него научилась. Но писать пьесы! Даже Туся за это не бралась! Это я точно знаю, учусь у нее всю жизнь. И Бархин пьес не пишет. А я из-под его руки вышла…
– О, я-то думал, что ты из-под моей руки вышла…
– Буратино лучше знает, кто его Папа Карло. Не стану спорить – ты меня больше строгал.
– О, наводит на подозрения…
Нора немедленно одернула:
– Перестань!
Но он и сам понял, что нарушил сложившиеся давно правила: когда они вдвоем проживают отведенный им совместный кусок, не существует между ними ничего вчерашнего или завтрашнего. В свое время он жестко выговорил Норе за ее приезд в Тбилиси, потому что их случайную встречу расценил как преднамеренную. Свободные отношения невозможно было бы сохранить, если бы не соблюдалось свято правило границы, за пределами которой их отношения не существовали. И правило это установил Тенгиз много лет тому назад. Нора их с трудом и очень болезненно приняла, но со временем оказалось, что они превратились в симметричные…
