Татьяна Успенская - Главная роль
– Но я не настойка. И много лет я ждала ролей. И, как пёс, ждала доброго слова. Поздно. Переждала. Я хочу прожить свою жизнь, не чужие.
– Доченька! – раздался крик матери.
– Доченька! – вторил ей отцовский рык.
– Вот видишь, родители тоже ничего не понимают.
А она легко засмеялась. Наконец спазм разжал её, и пропали нарядные героини. Наконец она поняла.
– Вот-вот, именно это! Я хочу прожить свою жизнь, не чужие, – повторила уже осознанно. – И папка сказал сегодня: я роль мамочки играла в семейной жизни. Я много лет играю чужие роли, живу чужие жизни. А я-то сама – кто, а какая-такая жизнь – моя?
– Ну и кто ты? – сердито спросил Гоги.
– Пока не знаю. Разве не интересно хоть и не на старте жизни, а понять всё-таки: кто я?
– Ты сошла с ума! – повторил Гоги очень тихо. – Я вдруг очень устал, и у меня совсем нет сил объяснить тебе, доказать тебе, что ты актриса – от Бога, это твоё призвание, это твоя единственная судьба. И ты – единственная женщина, которую я встретил… и если бы ты…
– Что?! – вырвалось у неё и у матери.
Перед глазами заплясали кляксы красок.
Размываются друг другом, смешиваются в причудливые оттенки и сочетания, рассыпаются.
Происходит что-то странное с той минуты, как Алесь взялся уходить от неё, а Гриф стал громко бить хвостом по полу.
Сейчас Гриф вдруг уткнулся в её колени лобастой мордой и мягко зубами прихватил её руку.
Она пришла в себя. Потрогала голову, провела по лицу.
– По-моему, я сегодня сошла с ума.
– Нет, ты не сошла с ума. – Оказалось, у Гоги совсем нет голоса, и нужно догадываться, что он говорит. – Если ты уйдёшь, я погиб, я не смогу быть режиссёром. Ты все эти годы делала меня всемогущим.
– Где же ты, сынок, был раньше? – перебил его отец. – И почему держал её в чёрном теле?
– Съели бы!
– Кто? Кого? – пробормотал отец.
– Бабы. Её. Берёг я её. Охранял. Ждал часа.
– И чем же этот час отличается от предыдущих? Или теперь они её не съедят?
– Теперь я могу защитить.
– Не понимаю, – сказал отец. – Как это?
– Я пришёл делать ей предложение. Зачем ей такой молодой? Он же в ней ничего понять не может!
– Простите, а разве вы не женаты? – осторожно спросила мама.
– Дурдом, – пробормотала Лиза. Ни в одной самой хлёсткой мелодраме такого не увидишь: чего тут только ни намешано в одном действии!
– А я ушёл из семьи.
– Когда?
– Сегодня днём. Перед спектаклем. Я сказал жене: «Не могу больше врать, много лет люблю другую».
Лиза замотала головой.
– Дурдом! – повторила она. – Мне нужно срочно спать. Я ничего не понимаю. – Она встала, и Гриф закрутил хвостом.
– Лиза, подожди! Вот при родителях прошу: разойдись с Алесем, выйди за меня. Не уходи из театра. Лиза! Роль не манекена, характерная, противоречивая. Только для тебя. Кроме тебя никто не сыграет.
Никак не могла выбраться из вязкости путаницы и осознать происходящее.
– Пожалуйста, дайте дочке выспаться. Вы же видите, она совсем не в себе. Ведь завтра наступит, – жалобно говорит мама.
– Ты придёшь завтра? – спрашивает Гоги. – Скажи, что ты придёшь, и завтра наступит! – повторил он мамины слова. Обеими руками Лиза держится за Грифа. – Я позвоню тебе утром!
Гоги идёт к двери. И Гриф, выскользнув из её рук, спешит за Гоги, размахивая пушистым хвостом.
И все они гуськом следуют за Гоги и Грифом в переднюю.
– Я завтра позвоню, – последнее, что слышит она в этот день.
Глава третья
1Когда Алесь утром проснулся, Варвара уже сидела за письменным столом и жевала бутерброд с колбасой.
– Кофе в кровать не будет, Найдёныш. В лифте ткнёшь кнопку 0. Наша едальня – магнит для всего района: повара – классные, сервис – на уровне. Напьёшься кофею и наешься до отвала. А сперва вот тебе ключ от душа. Чистые полотенца в шкафу. Не могут же шоферюги со свалок валить домой! Разит от них на километр!
Продавщица смотрела на него в упор, словно чего-то ждала.
Почему «продавщица»? – осадил себя. И тут же увидел Варвару за прилавком: стоит и жуёт – то кусок сыра-ветчины, то сдобную булку. Щёки – круглые, розовые, губы – ярко-красные.
Варвара оборвала видение:
– Наголодалась на зоне, вот и жру что ни попадя. Из жратвы культ устроила – в столовке полно деликатесов. Скоро в дверь не пролезу! Катись лопай и вали обратно: буду вводить тебя в курс дела. Да помни: поручаю тебе самый… – Зазвонил мобильник, и она на той же ноте продолжала по телефону: – Послала одну фуру. Выпиши ещё две. Не канителься, мать твою, тёлка!
Душ, еда. Снова кабинет.
Но в нём вместо Варвары – белобрысый мужик двух метров, через правую щёку – шрам.
– Это тебя Варька себе взяла?
– Что?
– Ты не чтокай, а слышь сюда: или я тебя порешу, или сам убирайся подобру-поздорову.
Алесь отступил к двери, в дверях – Варвара.
Поднесла фигу под нос мужику.
– Вот тебе будет пирог, коли ему поперёк встанешь, х… собачий! Он не любовник, раз, и от тебя ничего не убудет. Делаю его совладельцем, потому что никому из вас не доверяю, два. Тронешь его сам или кого-то наймёшь, чтобы тронуть, тебя в живых не будет, три. Моё слово знаешь. Тебя назначаю его охранником и, если хоть волос из его кудрявой шевелюры упадёт, без жалости порешу, ясно?
– Ясно, Варька. Только ты мне ещё ответишь за этого прынца. Где выкопала?
Варвара грудью пошла на него.
– Ты с кем это разговариваешь, гниль подзаборная, мать твою? – Мужик попятился. – Я тебе отвечу? Или ты мне ответишь? – Она со всего маху влепила ему пощёчину. – Это тебя я выкопала оттуда же, откуда сама вылезла: из выгребной ямы. А его мне Бог послал. Слыхал про такое? Из полюбовников тебя выброшу и растопчу. Я дала тебе бабки, квартиру, фазенду и тачку! Мало дала? По морям с тобой каталась? Запомни, рука у меня длинная – достану со дна морского. Выбираешь: мы с тобой, как было, спим вместе, а с него ты пылинки сдуваешь, или выметайся на просторы родины, а всю твою недвижимость я конфискую.
– Да я тебя…
Она засмеялась.
– Ну и что ты меня? Пришьёшь? И с чем останешься, мать твою? Думаешь, новому начальнику понадобишься? Новая метла чисто метёт. Не только бабу потеряешь, но и всё, что с её подачи имеешь. Своих извилин не прочертил, пользуйся, пока я добрая. И ненавидеть его не смей. Полюби, как себя. Ясно? Прочь пошёл! Впрочем, постой-ка, что ещё скажу. У тебя есть жена и две девчонки, так или нет? Как я к ним отношусь, а? Сыты, одеты, по курортам катаются, так или нет? Давай сыграем в такую игру. Я тоже, пожалуй, выйду замуж. Не дрыгайся, фиктивно. Сравняюсь положением с тобой. И получу кучу выгод: передо мной откроются двери, пока закрытые. Одно дело – одинокая баба, другое – баба при культурном мужике. Сечёшь? Размахнёмся. Запущу я законного мужа в правительственные учреждения! – Она хохотнула.
– Этого в мужья возьмёшь?
– Ещё кто кого возьмёт, дурак! А теперь пошёл прочь! И запомни про пылинки. Сдувай и благодари Бога, что допустили тебя до высокой персоны.
Алесь как застыл при виде мужика, так и стоит.
А Варвара уже снова кричит по телефону, каждое слово пересыпая матом, на него не обращая никакого внимания.
И под её криком и матом он постепенно приходит в себя.
Окно – во всю стену, залеплено снегом.
Ледяная избушка, грубая баба, уголовный мир – третья его жизнь?
И вдруг голос Лизы:
«Как бронзовой золой жаровень,жуками сыплет сонный сад.Со мной, с моей свечою вровеньмиры расцветшие висят…»[1],
«…в нас вошла слепая радость,и сердца отяжелели…»[2].
Алесь ворвался в паузу:
– Как вас по батюшке?
– Чего?!
– Как вашего отца звали?
Варвара, не понимая, таращится из своего крашеного перманента.
– А тебе зачем понадобился мой производитель, мой спермодонор?
– Вы взяли меня на работу, так? Моего отца Леонидом зовут, значит, я – Алесь Леонидович.
– По отчеству будешь меня величать? Тогда зови Цыгановна. Мать сказала: с цыганом меня приспала.
– А по паспорту?
– Какому: старому или новому?
– Не понял.
– Что понимать? Сама себе паспорт купила, когда на свободу вышла. От старой жизни только Варвару оставила, потому что имя у меня рычащее.
– Ну а отчество вы себе какое придумали? Тоже рычащее?
– Ну… Родриговна я.
– Как? – Он засмеялся. – Радмира, Радимира знаю, Родрига или Радрига – нет. Похоже, выдумали вы новое имя.
Снова она смотрит на него снизу вверх – зависимо.
– Чего это вы так букву «р» любите? Ну, дело ваше, Варвара Родриговна. Ставлю одно условие: при мне не материться. Не хочу жить в помойке.
Зазвонил телефон. Варвара подхватила трубку.
– Ты, что, оторва, врёшь, мать… – и замолчала, и лишь шевелила по инерции губами. А потом отключила телефон. – Круто берёшь, партнёр. Я другого языка не знаю. Ты же, небось, не только мат, весь мой язык отменишь?!
Зазвонил телефон. Нажала кнопку и тут же разъединилась.
