Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)
– Нет, нет, мы совсем не то, что ты подумал, – прочитал его мысли старец и от его слов и лика повеяло такими светом и волей, что Владлен даже содрогнулся.
– Неужели ты… Вы… Это есть Он! – подразумевая под «он» бога, приготовился броситься ниц Тарханов.
Старец поднял тонкую ладонь с длинными пальцами в светящемся ареоле и ответил:
– Нет, я не Он. Велика была бы честь для тебя, которой Он не удостаивал даже своих пророков.
– Кто тогда Вы? Ангел?! – пересилил волнение Владлен.
– Да, – ответил старец. – Один из Его поверенных.
– Кто же тогда были те, в простых одеждах?
– Это люди, взывавшие к твоему сочувствию и помощи.
– Но я никогда не встречал их раньше.
– Не встречал и, может быть, не встретишь никогда. Они дети разных народов и живут далеко друг от друга.
– Но как я им могу помочь тогда? – спросил Владлен.
– Все и всё в вашем мире взаимосвязано. Верша добро и зло, человек не ведает, когда, в каком уголке земли, на ком они откликнуться, – ответил старец.
– Мне нужно стать праведником?
– Нет, это не твоя планида, – заключил он. – Для начала иди и найди золото Пантелея, что он завещал своей дочери Пелагее.
После этих его слов троица стремительно вознеслась.
– Но что я с ним буду делать потом? – крикнул вслед ей Владлен и вновь увидел ангельский лик старца средь неба в облаках, который громогласно, сквозь всполохи надвигавшейся грозы, возвестил ему:
– Что делать с ним подскажет тебе Он.
Тарханов проснулся потрясенным и долго смотрел в темный потолок. Он никогда не был ни атеистом, ни глубоко верующим человеком и никак не мог понять, почему этот сон приснился именно ему. «А может быть, это был просто разговор с собственным подсознанием, – предположил он. – Ведь помогает же оно людям, подавая тот или иной знак в трудные минуты».
За стеной, за домом, по крупной автомагистрали гудели грузовики, шуршали по асфальту легковые машины, с ревом пронеслась группа мотоциклистов. Жизнь била ключом даже ночью. Еще час назад он лежал, выброшенный бесцеремонно на ее обочину, но теперь ему был подан знак, к которому он посчитал необходимым прислушаться.
Поутру, купив на местном «блошином» рынке металлоискатель, он покинул этот большой и шумный город, в котором умело отбивался от бандитов, откупался от чиновников, но не уберегся от ударов судьбы, и уехал в станицу своего детства.
Тарханов любил возвращаться в нее. Сходил на дальней станции и лугами, перелесками, оврагами, которые были дороги ему во все времена года, шел не спеша к отчему дому, наслаждаясь неторопливо, как добрым вином, воздухом родины и нарастающей в груди трепетностью по приближению к станице. Он всегда любил малую родину. Но бурные девяностые годы вовлекли его в такой водоворот жестоких и подчас кровавых событий, что он стал менее сентиментален и все реже и реже наведывался сюда. На этот раз Тарханов не приезжал больше трех лет.
Пелагея, что доводилась матери Тарханова двоюродной теткой, никогда не делала тайны из клада, завещанного отцом. «Однажды в далеком восемнадцатом году, – рассказала как-то старушка ему, – отец позвал меня в огород, где стоял наш деревянный и длинный сарай. Было мне в ту пору одиннадцать лет, а сестре моей Тасе, что родилась по смерти матери глухонемой, пятый годок пошел. Так вот, вырыта была в этом сарае яма по пояс, куда отец, завернув в черную шаль две больших золотых чаши и кубок, положил и закопал «Будет вам совсем невмоготу с Тасей, раскопаешь», – сказал он, – а на следующее утро ушел с корниловцами и пропал без вести. Тася померла через несколько месяцев после того дня, а меня потом забрали как дочь белогвардейца в детскую коммуну на перевоспитание. В ней я пробыла шесть лет. За это время сарай сгорел, а огород несколько раз перепахивали. Так я и потеряла то заветное местечко…»
Пелагее мало кто верил в станице, где еще продолжали жить те, кто хоть и детьми, но помнил Пантелея. «Справным и лихим казаком был, то правда, – говорили они, – но вот золотишка у него отродясь не водилось».
«Кто и у кого в те смутные времена, махая шашкой, мог отобрать богатства, только богу ведомо, – думал Тарханов по пути в станицу. – Так что, мог заполучил его и Пантелей». Да и рассказ Пелагеи всегда казался ему вполне логичным и правдоподобным.
На околице старый станичник Николай Межевой косил поспелые травы, укладывая их в высокие и ровные валки.
– Здравствуйте, Николай Петрович! – приветствовал его Тарханов.
Межевой остановился, опираясь на косу, прищурился, присмотрелся:
– Никак ты, Владька!
– Он самый.
– Давно тебя не было видно.
– Вот, решил, наконец, заглянуть, дядьку проведать, да и кое-какие другие дела сделать.
– Сказывают люди в станице, что больно разбогател ты. А что ж пешком-то? Наши богатенькие и те на «Мерседесах» раскатывают, хотя и не чета вам, городским? – спросил Межевой.
– Решил пешочком пройтись по родным местам, – ответил Владлен и подумал: «И впрямь, разбогател больно, только вот «больно» в прямом его значении. Ну, ничего, возродимся, как феникс из пепла. Мы, Тархановы, не из слабых, нашему казачьему роду, как говорится, нет переводу».
Михаил Тарханов, младший брат его отца, погрузневший и постаревший за те годы, которые Владлен не приезжал в станицу, встретил племянника радушно, но потом встревожено спросил:
– Что ж ты Галину свою с собой не взял?
– Нет больше Галины, – ответил Владлен.
– Как это нет?!
– Она то есть, но в моей жизни ее уже нет.
– И что вам неймется, не живется молодым, – побрюзжал дядька, – как мы, вроде холодом и голодом неморенные, в достатке и тепле выросли и жили.
– В том то, наверное, и дело, что неморенные, – ответил Владлен, – а то ценили бы друг друга, крепость уз и что имели.
Они помолчали. Потом дядька спросил его, глядя в упор:
– Вижу, Владька, неспроста ты пожаловал. Говори, что у тебя еще там стряслось в городе?
– Я обнищал, – ответил Тарханов.
– А миноискатель зачем с собой привез?
– Миноискатель?
– Говори, меня не проведешь. Я эту бандуру, которая у тебя из сумки торчит, четыре послевоенных года в армии протаскал, разминируя Украину.
– Это металлоискатель, – уточнил Владлен.
– Какая разница!
– Он проникает глубже. Хочу золото Пантелея найти, – не стал более отпираться Тарханов.
Неожиданно для него это сильно напугало Михаила.
– Упаси тебя господь, племянник! – перекрестился он.
Владлен усмехнулся:
– И давно ты, дядька, креститься стал? При советах вроде в партийных ходил?
– Ходил, ходил, но не без бога в душе, – ответил Михаил. – А сейчас исправно в церковь хожу.
– И чего же ты так испугался?
– Как и все в станице, я тоже не верил Пелагее, – сказал он, – пока не встретил на маевке в соседней станице в году семидесятом старого казака Никиту, что в семнадцатом с Пантелеем службу в Москве нес. Сказывал он, что отец Пелагеи и еще какой-то солдат одну из церквей тамошних в смуту ограбили, а попа убили. Кровь на этом золоте, Владька, не принесет оно тебе счастья.
Владлен снова усмехнулся.
– Как же оно не принесет, грех-то и кровь ведь не на мне?
– Еще говорил тот казак, – не перестал спорить Михаил, – что попадья убитого прокляла убийц и всех, кто не богоугодно прикоснется к тому золоту.
– Ерунда все это, дядька, – рассмеялся Тарханов. – Не верю я и никогда не верил во всякую мистику.
На подворье Пелагеи он пришел на следующее утро, спозаранку, и нашел его в глубоком запустении, так как хозяйка умерла несколько лет назад, а усадьбу никто не пожелал прибрать к рукам. Порос густо берестой, орешником, терновником и огород. Но это совсем не испугало Владлена, он быстро взялся за дело. В первые два дня мета ллоис кате ль часто подавал сигнал, но ничего путного выкопать не удавалось, находил то тяпку, то зубья бороны, то топор с прогнившим топорищем и прочую крестьянскую утварь. А слух о том, что Тарханов ищет в огороде Пелагеи клад, быстро разнесся по станице.
Первым явился на огород местный криминальный авторитет Володька по кличке Кандалы. Важничая, в цветной рубахе и узких черных очках, ковыряясь длинным и ухоженным ногтем на мизинце в зубах, с толстой золотой цепью на шее, он спросил:
– Ну что, копаешь?
– Как видишь, – ответил Владлен.
– Когда найдешь золотишко, дашь знать.
– С чего бы это?
– С того, что на моей земле копаешь.
– Твоя земля та, что лежит в твоем огороде, – ответил Тарханов. – А эта, покойной тетки моей матери.
– Я в смысле копаешь на моей территории.
– Ну, а если не дам знать, то как тогда, убьешь?
– С этим подожду, – сказал Володька. – Кто же станет убивать курицу, которая может принести золотые яйца. Ну, а не скажешь потом, увидишь! – грозно хмыкнул Кандалы и удалился.
С того дня с пригорка над огородом кто-то стал следить за Тархановым из старенькой иномарки.
