Лариса Райт - Неслучайная встреча (сборник)
– Понимаю, голубушка, Маргарита Владимировна, – ответил он ей в тон таким же полушепотом. – Но что же мне прикажете делать?
– Переведите сюда кого-то, кто одной ногой на выписке, и все дела.
– И все дела? Думаете, все горят желанием сбежать от нас подальше?
– Обещаю, мы обеспечим хороший прием. – Маргарита слегка сжала руку пожилому терапевту и почти ласково заглянула в глаза.
– Ну, что с вами сделаешь?! – всплеснул он руками. – Дьяволица, а не женщина. Вам бы в психологи податься, а не в хирурги. – Он вытащил из кармана халата мобильный и уже через несколько секунд спрашивал у кого-то деловым тоном: – Кто у нас кандидат на выписку номер один? Нет-нет, из женского. Да. Да, понял. К переводу готовьте, в хирургию. Что значит «почему»? Кто тут врач, в конце концов? – Он посмотрел на Маргариту и нарочито нахмурился: – Довольны?
– Очень. Спасибо.
– Спасибо на хлеб не намажешь, – буркнул Сергей Антонович. – Справляйся теперь без меня. – Переход на «ты» был той непозволительной фамильярностью, которую он проявлял, лишь испытывая подлинное и глубокое уважение к собеседнику. Терапевт вышел из палаты, а Маргарита снова взглянула на часы. Половина десятого. Через полчаса – плановая операция. В принципе, достаточно времени, чтобы поговорить с Игорьком и убедить его в том, что диагноз – не приговор.
Маргарита осторожно отняла от губ Ляли кислородную подушку, поправила одеяло и сбившиеся волосы. Больная даже не пошевелилась: укол сделал свое дело, женщина крепко спала. Маргарита была довольна. Лялин перевод в терапию давал пациентке больше шансов на выздоровление, обеспечивая более тщательный уход, а в противном случае – избавлял Маргариту от тоскливого наблюдения за очередным бессилием медицины.
Врач вернулась к мыслям об Игоре. Возможно, многие коллеги не разделили бы ее решимости поговорить с ним без присутствия и без ведома родителей, но закон это позволял, и она чувствовала, что в данном случае именно так будет правильней. Он должен почувствовать свою силу и ответственность, он должен верить в то, что все будет хорошо, и именно он должен внушить эту мысль родителям, а не наоборот. Только так восемнадцатилетний цыпленок превратится во взрослого человека, способного противостоять жизненным невзгодам. Маргарита бросила последний взгляд на Лялечку, мысленно пожелав ей скорейшего выздоровления и подумав о том, что надо позвонить ее мужу, предупредить. А то придет человек, а ему как обухом по голове: «Приступ был, перевели в терапию». С младшего персонала станется. Они как выучили, что родственникам можно говорить все без утайки, так и рубят правду-матку, не задумываясь о последствиях. Выходя из палаты, Маргарита отдавала распоряжения сестре:
– Оформляйте перевод. Место готовьте к поступлению. Историю поступившей положите мне на стол, я ознакомлюсь. – Опять терапевтическая больная, а истории нельзя себе позволить не читать. Мало ли что. Вдруг повторится случай, подобный Лялиному? Терапевты не успеют, а Маргарита, вместо того чтобы помочь пациенту, только начнет разбираться, что же с ним приключилось и какое лекарство требуется. Нет, так не годится. Берешь больного – бери и ответственность. На пороге обернулась к оставшимся в палате, улыбнулась ободряюще: – Если Ляля проснется до перевода, передайте привет. Скажите, что она умница и со всем справится. В этом нет никаких сомнений. – Врач увидела, как в двух парах грустных глаз загорелись искры надежды, и беспокойство уступило место облегчению, но третью пару она поймать не могла. Женщина, которую звали Тамарой, на врача не смотрела, сидела на кровати, отвернувшись к окну, и нервно теребила кончик одеяла. «Надо будет поговорить с ней, – подумала Маргарита, – потом. А сейчас к Игорьку». – Позвоните, пожалуйста, мужу Ляли. И, я умоляю, по телефону ни слова о приступе. Перевели и перевели, – отдала она последнее распоряжение и вышла в коридор, но уже из-за двери услышала осторожный, чуть слышный всхлип. Пришлось возвращаться. Никакого «потом» не получалось. Требовалось немедленно вмешаться.
– Тамара! – решительно окликнула врач упрямо глядящую в окно голову. – Можно вас на минутку?
Голова медленно повернулась, и на Маргариту посмотрели покрасневшие глаза, исполненные невообразимой муки, к которой, однако, прибавилось неподдельное изумление. Появилось оно и в голосе:
– Меня?
– Да-да, вставайте, не торопитесь, давайте прогуляемся по коридору. После завтрака, кстати, полезно ходить. Это ко всем относится. А то вернулись из столовой – и улеглись, как старушки! Пойдемте, Томочка. – Маргарита пропустила вперед изможденную женщину с серым лицом, в потрепанном, немного сальном халате и мятой косынке. Тамара, даже когда смеялась, у любого вызывала чувство острой жалости, а уж пройти мимо ее слез не было никакой возможности. Несмотря на внешний вид и отсутствие всякого видимого желания противостоять болезни, ее дела развивались вполне прилично: динамика выздоровления была явно положительной, и Маргарита не видела никаких причин поддаваться отчаянию. Однако, если больную надо лишний раз подбодрить, врач не способна ей в этом отказать.
– Присядем? – предложила Маргарита, когда они медленно дошли до середины коридора, где в рекреации перед стареньким телевизором стояли продавленные диваны и кресла.
Тамара послушно опустилась рядом с врачом.
– Томочка, – Маргарита старалась, чтобы голос звучал мягко, но вместе с тем твердо и уверенно, – Ляля поправится.
Голова снова отвернулась и уставилась теперь в пустой экран телевизора.
– Перевод в терапию просто позволит лучше и тщательнее за ней ухаживать. – Поняв, что из ее слов можно сделать неправильные выводы, Маргарита поспешно добавила:
– Но это вовсе не означает, что вас оставили на произвол судьбы. Просто мы уверены в положительном исходе всех ваших случаев. Так что нет никаких поводов волноваться. Вы меня понимаете? – Маргарита дотронулась до сухой, чуть дрожащей ладошки Тамары. Женщина резко отдернула руку и отодвинулась от врача.
– Тамара, вы должны мне поверить! – настойчиво повторила Маргарита, скосив глаза на наручные часы: пятнадцать минут до операции.
Женщина медленно повернулась и взглянула на доктора уже сухими, но воспаленными глазами, медленно, будто нехотя, помотала головой и глухо, с нажимом произнесла:
– Как же я ей завидую!
Маргарита оторопела от неожиданности, а Тамара закрыла лицо ладонями и тихонько, словно мяукая, заплакала.
– Кому? – Врач снова коснулась руки больной, на сей раз рука осталась на месте. – Кому вы завидуете?
– Ля-а-а-ле, – сквозь мурлыканье разобрала врач.
– Ляле?! – Такого поворота Маргарита никак не ожидала. Завидовать человеку, у которого шансов на выздоровление меньше, чем у тебя, – странное заявление.
– Понимаете, – теперь уже Тамара схватила врача за руку и заговорила быстро, торопливо и сбивчиво, будто боялась, что Маргарита сейчас испарится, недослушав всего, чем болела душа женщины, – она в любом случае такая счастливая. Если выкарабкается, такой и останется, а если нет, то все станут горевать о ее смерти, оплакивать ее. Кому-то будет ее не хватать, понимаете?
Маргарита начала понимать, но все же ответила:
– Вряд ли можно назвать счастливым человека, стоящего одной ногой в могиле. А что касается будущего, никто не может знать, что ждет впереди. Сейчас тебя любят, а завтра уже все по-другому и «Здравствуй, одиночество».
Тамара перестала плакать и посмотрела на врача с интересом, потом спросила нерешительно:
– Вам это знакомо?
Маргарита снова взглянула на часы – десять минут – и ответила:
– К сожалению. Десять лет назад от меня ушел муж, и, поверьте, чувствовала я себя препаршиво.
– К другой? – с затаенной надеждой спросила Тамара. – К другой ушел?
– Скорее, к другому, – усмехнулась Маргарита. – Сбежал в другой город, в Москву сбежал.
– Наверное, у него были причины. – В голосе Тамары снова послышались тоскливые нотки. Вариант обычной измены ей казался явно более предпочтительным, но Маргарита не видела смысла врать.
– Так ли уж важно, к кому и почему уходят, Тамара? Важно, что уходят от вас. Он уехал за карьерой и деньгами и даже не звал меня с собой.
– Почему?
– Наверное, догадывался, что я не поеду. Сказал, что надоело жить с женщиной, которая замужем за работой. И знаете, что самое интересное? Его никто не винил: ни моя мать тогда, ни наша дочь сейчас.
– Вот видите! – воскликнула Тамара с новой порцией отчаяния. – У вас хотя бы есть близкие люди, а у меня, у меня… – Она снова уткнулась в ладони и замяукала с таким отчаянием, что Маргарите пришлось отмахнуться от появившейся медсестры, многозначительно постучавшей по циферблату: пять минут. Тамара же продолжала говорить, сквозь рыдания: – Детей мы за двадцать лет так и не нажили. Сначала все откладывали, хотели для себя пожить, мир посмотреть (благо была возможность), потом спохватились – оказалось не так все просто. Сначала лечились, потом перестали. За эти годы так привыкли вдвоем существовать, что вроде и избавились от сильного желания что-то менять. Точнее, это я избавилась, а он, очевидно, нет. Ему пятьдесят, понимаете? А ей тридцать, и она беременная. – Новая порция рыдания и полный отчаяния протяжный выдох: – Дво-о-ойней.
