Сергей Минаев - Духless: Повесть о ненастоящем человеке

– Сильно не нравлюсь? Во мне-то что не так? Не самый плохой вариант, кстати. Некоторые от наркотиков или от синьки кони двигают, не дожив до тридцати лет. Так что у меня-то как раз все в порядке.

– Добротно и надежно, как в холодильнике «ЗИЛ». Ты сидишь тут, всячески демонстрируя, что «ты мужчина солидный», да? Что жизнь у тебя удалась? В чем, блядь, она удалась? В том, что ты «форд-фокус» купил? Что директором стал? Трахаешь офис-менеджера, получаешь зарплату, страховку и по тридцаточке еще в год пиздишь? На даче баню построил и нарастил жира на сто двадцать килограмм? Или что тебе на тридцать четвертом году жизни рассказали, что секс втроем действительно бывает в реальной жизни, а не только в немецкой порнухе, про которую тебе в восьмом классе рассказывали? Или что тебя поймали, как пацана, на краже пепси-колы из магазина? Тебя же нельзя изменить. Твое сознание, оно по объему как этот конверт с трешкой, который ты мне тут заслать пытался. ВАС же нельзя изменить, ВАС можно только поменять или держать в страхе и заставлять работать, а не пиздить, под управлением более умных людей. Короче, Вова, наш разговор зашел в тупик. Скушай «Сникерс» или «Твикс». Без толку перед тобой тут бисер метать.

– А хорошо, что ВАС меньше, сильно хорошо… – встает из-за стола Вова.

– Сильно хорошо не бывает Вован, за сильно хорошо сильно много платить потом приходится. Ты, кстати, куда намылился? Счет закрой. Начинай отрабатывать пятнаху. Счет из нее можешь вычесть. Да, кстати… Вот тебе в качестве бонуса записка от «Треста-М», с описанием ситуации вокруг «Вектры» и бюджетов «Импульса». Считай это жестом доброй воли с моей стороны. – Я протягиваю ему копию записки, переданной мне «трестовцами» в офисе.

– Чего это еще?

– Это, Вован, «того». Того самого. Это значит, что игры с «Вектрой» закончились, а бюджет этого года надо будет делить не «по-человечески» и «не по-русски» и даже не «по-нормальному». А поровну. То есть по шестьдесят тысяч. И пятерочку им еще не забудь прислать за новые продукты.

Вова снова садится и тупо смотрит то на меня, то на записку.

– Ладно, Вован, будешь в Москве – звони. В пятницу мне бюджетный план в копии зашли, о’кей? Да, и еще, Вов. Записка, как ты понимаешь, копия. Так, на всякий случай.

Я выхожу из «СССР», и мне очень хочется тщательно вымыть руки. Или надеть перчатки и идти, не касаясь земли. Последнее, впрочем, конечно же, от алкоголя.

Онегин

I suggested to Oksana something a better idea for Friday: she, Dima and I go to «Cabaret», have some E, dance and end the night back at my Zhukovka sauna.[7]

Мы с Вадимом заходим в клуб, подходим к барной стойке, и все присутствующие рядом девушки начинают таращиться в нашу сторону. Нет, вы не подумайте, у нас нет никаких особенных, выпирающих из штанов, первичных половых признаков. Мы не суперкрасавцы Аполлоны. Зато у нас есть другое, неоспоримое, преимущество. Мы – москвичи, обладатели корпоративных кредитных карточек, а следовательно, можем тут напоить и разнюхать понравившихся нам девушек. Поверьте, в Питере гораздо предпочтительнее быть богатым москвичом, чем Аполлоном.

Мы заказываем по двойному «Chivas Regal» со льдом, закуриваем и поворачиваемся лицом к залу. Народу довольно много, но набор очень стандартный. Пара десятков клерков, кривляющихся перед девчонками. У клерков больше похоти, чем денег, и они из кожи вон лезут, чтобы доказать окружающим, что они молодые олигархи. Пара олигархов, у которых денег больше, чем похоти, и они стараются казаться этакими богемными тусовщиками (тертые джинсы, майки и все такое). Человек десять богемных тусовщиков, таких реальных модников, у которых, правда, нет ни похоти, ни денег. Человек десять представителей золотой молодежи, у которых денег больше, чем у модников, но меньше, чем у клерков (вероятно, эти олигархи – их родители). Несколько москвичей со своими девчонками и много, много педиков. Девчонок, надо сказать, почти столько же.

– Поляна весьма уныла, – констатирует Вадим, – чё-то все какие-то лоховатые и смешные. Да и музыка говно.

– Ну, старик, чего же ты хотел? Не у каждого же есть возможность мотаться в Милан за счет конторы и одеваться там на сейлах прошлогодних новинок.

– Не надо грязи, please. Я тарюсь исключительно на Via Montenapoleone, – смеется он.

– Во-о-он там девушек видишь? Вот им и расскажешь позже, – говорю я. – Давай пройдемся, модник?

Выглядим мы и вправду круто. Вадим в истертых джинсах и выцветшей футболке, на ногах у него джинсовые лоуферы «Patric Cox». Я соответственно в красных «Tod’s», рваных джинсах и красной же футболке «Mochino». То ли два гомика, то ли диджеи, то ли все, вместе взятое. Мы пялимся по сторонам и отпускаем в сторону окружающих гаденькие замечания:

– Смотри, смотри, вон та телка, вот сельпо, курит сигарету с мундштуком, а держать-то его и не умеет.

– А вон на диване два придурка разливают «Советское шампанское», а нюхают бокалы, как будто там «Crystal Roederer».

– А вон реальный «Crystal» хуячат тем не менее. Может, тоже купим? Заколотим нереального понта.

– У тебя девять сотен лишние? Отдай мне, я найду им лучшее применение.

– Пойдем еще к бару, виски возьмем?

Мы подходим к бару, и я, уже достаточно развеселившись, ставлю стакан на стойку и говорю бармену:

– Еще бокалов жажда просит, залить горячий жир котлет.

– Что, простите?

– Ничё. Классику надо читать. Вы же «Онегин» называетесь или «Печорин»?

– «Онегин»… – Бармен весь в непонятках. – Вам виски еще?

– Да не парься, приятель, – встревает Вадим. – Ну Пушкина помнишь? Ну, роман у него был в стихах. «Евгений Онегин». Ну, про чувака одного, про его тусовки…

– …Про телок, про клубы, – давясь хохотом, подсказываю я.

– А-а… помню, конечно, – говорит бармен, – так бы сразу и сказали.

С бокалами в руках мы какое-то время стоим и курим. Я достаю конверт и передаю его Вадиму. Мы по очереди ходим в туалет.

Затем, уже пританцовывающие и весьма довольные собой, продолжаем издеваться над окружающими. Мой пытливый взгляд упирается в угол зала. Там на диванах сидит довольно странная пара для сего заведения. Он – в темном костюме, лакированных ботинках, рубашке с галстуком и очках, похожий на актера, игравшего роль Клима Самгина. Она – в юбке, дешевых сапогах и чем-то неярком сверху, с темными волосами и очень правильными чертами лица. Он застенчиво обнимает ее, что-то шепчет на ухо и пьет кофе. Она слушает его, пьет (по-моему, вино) и смотрит на окружающих глазами испуганной лани (или как в таких случаях говорится?).

– Во! – говорю я. – Смотри, какие экземпляры. Как они здесь оказались-то? Он, наверное, профорг в институте. Ныкнул стипендию группы и решил тусануть чувиху в модном клубе, да?

– Это любоффь, ну что ты пошлишь! – ржет Вадим. – Он наверняка получил премию за разработку в области химии, как молодой специалист. И вывел девушку в свет. Так гранты встречаются с гламуром.

– Это любовь, тадан-тан, но не ко мне, па-а-а-верь. Это любовь, тадан-тан, не закрывай грудью дверь, – пою я. – А грудь у нее ничаво, ничаво. Химик он, говоришь? Интересно, чой-то он там насинтезировал-то? Что ему ажно на «Онегин» хватило?

– Ну не знаю. Раз кофе пьет, уж точно не новый стимулятор.

– Нет, их, наверное, родители после школы сюда привели, на продленку. А сами в туалете хуячат.

Тут девушка замечает, что мы пялимся на них, и смущенно краснеет, одновременно что-то говоря парню. Мы смеемся и ведем себя совершенно неприлично.

– Она ему, наверное, говорит, что хочет тебя. «Ми-и-иш, смотри, какой мальчик симпатичный», – противным тонким голоском изображает Вадим.

– Ну и отлично. А то он какой-то заторможенный очень.

– Давай его разнюхаем, будет быстрый! – продолжает гоготать Вадим.

Тут юноша зовет официанта, и ему очень быстро (сумма счета столь мала, что официант торопится посадить на их место кого-то более платежеспособного) приносят счет. Пара встает и идет к выходу. Мальчик бросает на нас скорбный и довольно презрительный взгляд, а девушка быстро исчезает из зала. У меня тут же почему-то ёкает в груди. Я начинаю думать о том, что, в сущности, нет ничего более отвратительного, чем издевательства над чужими чувствами. Мы настолько старательно это делаем, потому что у нас нет ничего похожего. И судя по стилю жизни, и не будет. И вот мы гадничаем, высмеиваем их, хотя приключись это с тобой – вмиг изойдешь розовыми соплями и станешь омерзительно сентиментальным. Вот тогда будешь отличным объектом для насмешек друзей. При мысли о розовых соплях у меня проходит устойчивый ассоциативный ряд, и я снова иду в туалет.

В туалете, после осуществления очередного снифа, мне становится настолько тошно, тоскливо и одиноко, что я, даже не посмотрев на часы, набираю номер Юли. Проходит первый звонок, затем второй, третий, четвертый… Юля, Юлечка, девочка моя, ну вспомни, что у тебя есть мобильный, на который названивает одинокий психопат, который окончательно теряет равновесие и гибнет от яда из собственной пошлости, цинизма и равнодушия. Просто нажми на кнопку и скажи, что ты спишь, это убедит меня в том, что в этом мире еще живут ЛЮДИ.