Юрий Запевалов - Донос
Одно в нем чувствовалась явно – настороженность. Чуть раздавался телефонный звонок, отец резко напрягался, бросал торопливо – «всем тихо» и разговаривал не как всегда – громко, резко, с напором – а вежливо, неторопливо, с большими паузами, как бы тщательно обдумывая свой ответ.
Ночью они с матерью о чем-то долго говорили, иногда громко, мать возбужденно, с упреком, а иногда говорили совсем шепотом, так что совершенно нельзя было понять, о чем же шла речь.
Я не спал, чувствовал себя скверно, давило ожидание непонятных, неизвестных и, скорее всего, неприятных перемен.
Утром отец ушел в Горком, не было его целый день и это тоже нагнетало тоску – отец всегда обедал дома. Пришел поздно ночью, сказал, что завтра приедет Саша – он учился тогда в военном училище – и вот тогда обо всем и поговорим.
– А сейчас спать, и никаких ночных вздыханий и переживаний. Тебя, Юрий, касается.
Саша приехал рано утром, все еще спали, я побежал ему открывать, все шумно поднялись, начались обычные при таких встречах, когда кого-то долго дома не было, а приезд не то чтобы неожиданный, а не запланированный, приветственные охи и ахи, и сдержанные на сей раз объятия.
После завтрака отец с матерью и Сашей ушли в другую комнату и о чем-то долго говорили. Наконец позвали нас, младших.
– Дети – начал отец – вы уже достаточно взрослые и вы должны знать все, что происходит у нас в семье. Я в Горкоме больше не работаю и нам предстоит переезд. Поедем на Урал – надо возвращаться в родные места. Школьникам – Юрию и Вере – надо закончить третью четверть, Саша пусть продолжает учиться в Киеве – ему надо закончить училище. Поэтому я пока поеду один, устроюсь и приеду за вами. Семья у нас дружная, дети не разбалованы, я надеюсь на вас, помогайте матери, берегите друг друга и все у нас закончится хорошо. Не надо никому ничего рассказывать, будут спрашивать, отвечайте просто – мы возвращаемся на родину. Будут что-то наговаривать, чернить меня, не верьте – ваш отец не сделал ничего предосудительного.
Провожал отца только его водитель. Он приехал неожиданно, когда мы уже собирались выходить из дома и пешком добираться до вокзала. Такси тогда не было, частных машин тем более, с вещами это было бы нелегко и вдруг за окном привычный когда-то гудок и вскоре в дверях показался Алексей, первый и единственный водитель отца. Еще до автомобиля, с конным транспортом работали вместе.
– Тебя там не хватятся? – спросил осторожно отец.
– Да что Вы, Александр Петрович, как же не проводить? Я отпросился по своим делам, разрешили, только, когда уже сидел в машине, подошел Верменич, ну, завхоз наш, передай, говорит Александру Петровичу большой привет и наши пожелания, да скажи мол, мы всему, что о нем говорят, не верим. А потом помолчал и говорит этак осторожно – да только ему передай, никому более. Так что, Александр Петрович, поезжайте спокойно и уверенно – народ помнит вас и уважает.
Проводили поезд, Алексей отвез нас домой, больше я с ним не виделся.
Эта последняя для нас на Украине зима оказалась суровой и тяжелой. Обычно дров заготавливали летом на всю зиму, но в это лето дров нам не привезли, да и сами мы были в полном неведении, что же дальше? когда уезжать на Урал? в общем, остались мы на зиму без дров. Никто, конечно, не поможет, мать пошла по частникам, у кого были лошади, но привезти – это ведь еще и надо знать, где взять и откуда привезти! Уже наступили приличные холода, печки топили тем, что осталось с прошлой зимы, топили осторожно, в одной только комнате, где и находились все вместе, и днем и ночью.
Матери дров найти не удалось и я решился пойти в колхоз. Все же работал там каждое лето и, кажется, неплохо работал, по крайней мере мужики нас хвалили. Пришел я не к начальству, а на конюшню, к нашему всегдашнему конюху и командиру – к деду Василю. Так мы всегда его звали, а фамилий и отчеств в колхозе мы ни у кого и не знали. Рассказал я ему про свое горе.
«Замерзаем, – говорю, – помогай, дед Василь!».
– Посиди, – дед Василь ушел куда-то, не было его больше часу. Я уже давно привык к изменившимся к нам отношениям – и соседей, и в школе. Хотел было уходить, видно ничего не получится. Но дед Василь пришел – довольный и как всегда деловит.
– Ты вот что, Юрок, приходи завтра пораньше, часов в шесть, сможешь? – Я кивнул. – Приходи, запрягай свою Белоножку, она сейчас в отстое, работать на ней некому, много лошадей у нас зимой в отстое, так вот запрягай и жди меня, мы с тобой вместе в лес съездим. Пойдем, покажу во что запрягать, в какую телегу, а сбруя на месте, сам знаешь где. Ну, а завтра пораньше приходи. Да смотри не проспи!
Какое там не проспи, я еле дождался утра, бегом на конюшню, а дед уже там.
– Не проспал, молодец, помощничек, давай запрягай. Пока до лесу доедем, оно и рассветает.
Дров мы привезли большой воз, мать давала деньги, но дед не взял.
– Сейчас они вам, деньги, нужнее. Начальство решило выделить эти дрова как бы в премию Юрке. За хорошую, значит, работу. Летом. Работящий растет парень у вас. В колхозе все им довольны. Да, конечно, от стопочки не откажусь. Как же, с морозца-то. С превеликим удовольствием. Ну, что ж, мать, не горюй, с кем чего не бывает, доброго здоровья и тебе, и твоим деткам, да и всем мы вам желаем добра, да чтобы кончились побыстрей все ваши мытарства. Ну – будь здорова.
Дед выпил смачно, откашлялся, закусил тем, что на столе было и собрался уходить.
– От начальства вам тоже хорошие пожелания. Трудно будет, с едой там или еще чего, начальство сказали – пусть Юрка приходит, поможем. Ну ладно, поеду – удачи вам.
29
– Встать! Суд идет.
Я в железной клетке, в наручниках. В зале заседаний суда Центрального района нет никого, кроме оперов, что сопровождали и поместили меня в эту клетку. Рядом с клеткой – стол, за столом мой адвокат.
Суд рассматривает ходатайство адвоката о моём незаконном аресте.
– Кто будет докладывать о сути протеста? – спросил судья, глядя на адвоката.
С меня только что сняли наручники, я сидел и внимательно рассматривал свои руки, не осталось ли там каких следов. И для меня явилось полной неожиданностью, когда адвокат на вопрос судьи молча указал на меня. Дело в том, что я не читал текст протеста. Более того, адвокат и не рассказывал мне о сути протеста, он сказал как-то при нашем свидании, что он подал протест по мотивам моего ареста и ожидает суда, который должен его рассмотреть. Когда состоится этот суд, он еще не знал, но был уверен, что состоится. Я же, готовясь к этому суду в камере, мысленно обдумывая свое поведение и свое выступление, был уверен, что о сути протеста доложит адвокат, а я сделаю упор на своё здоровье, на тяжелые для меня условия содержания в тюремной камере.
И вот, на тебе. Мне докладывать. Что же сказать-то?
– Говорите, подследственный.
И тут я совершил новую ошибку. Надо было так и сказать – протест, мол, подал адвокат, его и надо послушать, а мне пока сказать нечего.
Я же начал пространно объяснять – не о том, почему меня незаконно арестовали, что мне не было предъявлено никакого обвинения, нет, я начал объяснять как тяжело мне, больному человеку, переносить невзгоды в тюремной камере, как долго я проработал на Крайнем Севере и другую подобную чепуху. Ну, не готов был я к этому выступлению!
Судья вежливо остановил меня.
– Суд не рассматривает ваше дело, у нас его нет и не мы его будем рассматривать. Скажите по существу протеста.
Будучи уверенным, что сейчас, после меня будет говорить адвокат, я спокойно ответил:
– У меня все, больше мне нечего добавить.
Судья спрашивает:
– Следствие опасается, что вы можете уехать за границу, если вас освободить. У вас есть счета за границей, в зарубежных банках?
– Нет у меня никаких счетов, кому я там нужен, за границей, без денег, без гражданства, в моем-то возрасте. Там и молодых-то не особенно принимают. К тому же паспорт мой заграничный у следователя. Как же я могу уехать?
– А как бы вы хотели, чтобы суд вам изменил меру пресечения – под подписку о невыезде или под залог?
– Денег у меня нет. Если освобождать, так под подписку о невыезде.
– Но адвокат ходатайствует о выпуске «под залог».
– Решайте. Если выпустите под залог, тоже согласен, друзья еще есть, займем, будем работать – рассчитаемся.
– Ваши доводы нам понятны. Что ж, будем заканчивать. Прошу секретаря огласить решение суда. – Я оторопел – а где же выступление адвоката? Он же – вот он, рядом, почему молчит? Защищай же! Молчит адвокат.
Нам спокойно зачитали постановление суда, суть которого сводилось к тому, что суд не находит доводы адвоката убедительными и потому протест адвоката отклоняется.
