Александр Шорин - Литература ONLINE (сборник)
Но прежде этого поразил меня даже сам его внешний вид: сухое поджарое тело, бесстрастное лицо «человека без возраста» – почти без морщин. Взгляд цепкий, проницательный, смотрящий одновременно и прямо на тебя и куда-то мимо. Такие взгляды иногда называют «проникающими в самую душу»… Одним словом – гуру. Учитель. А то, что он мне сказал, даже сложно достойно воспроизвести. Но я попробую.
– Вижу, юноша, что тебя заботят твои сексуальные порывы и фантазии. Так?
– Да, – ответил я, поражённый таким необычным началом разговора.
Но впереди меня ждало куда большее:
– Пусть тебя это не тревожит так сильно. Я расскажу тебе без утайки о своём опыте, и, возможно, тебя он чему-то научит.
Я замер, поражённый. А он продолжал таким спокойным тоном, словно рассказывал что-то совершенно обыденное.
– Мне было тринадцать, когда ночью ко мне пришла первая поллюция – немного позже, чем у большинства моих сверстников. О том, что такое бывает, я был уже наслышан от друзей и сильно обрадовался. И вскоре стал ежедневно заниматься онанизмом, всё более и более совершенствуясь в этом искусстве, оставив своих друзей далеко позади. Например, я сознательно увеличил гибкость своего тела, чтобы овладеть техникой автофелляции. Увлёкшись этим искусством, я потратил долгие годы на совершенствование и не заметил, как сверстники вновь меня обогнали: у них уже были контакты с женщинами, тогда как я занимался только собой…
Но и в этом искусстве я, начав позже других, вскоре достиг высот: научившись вначале доставлять удовольствие себе, я научился делать это с другими. У меня было много, очень много женщин и постоянно я желал новых ласк с ними. Спустя годы, уже пресытившись обычными удовольствиями, я начал участвовать в оргиях, и к тридцати годам меня уже невозможно было удивить ничем. И тогда я женился, выбрав самую невинную из моих любовниц, дабы научить её всему, что знаю сам.
Следующим этапом было моё духовное перерождение, когда я начал противиться зову плоти: в стремлении побороть свое телесное начало ради духовного сначала я отказался от любовниц, а потом оставил и жену. Когда моя плоть начинала бунтовать, я безжалостно умертвлял её. Когда это перестало помогать – плотское в нас всегда очень сильно! – я стал монахом-отшельником. И достиг такой строгости к себе, что, убоявшись помимо воли совершить грехопадение по зову плоти, предпочёл собственными руками лишить себя гениталий.
– Боже мой, – вырвалось у меня. – И неужели никогда не жалели об этом?
– Ни единого раза. За этот подвиг я даже удостоен был великого имени. Меня стали звать Оригеном.
Поражённый, я долго не мог вымолвить ни слова. Я понял, что такой подвиг – он не для всех. Я был очарован величием этого человека… Но всё же, не удержавшись, спросил:
– А что подвигло вас к духовному перерождению?
Я ожидал в ответ чего угодно: ангела, сошедшего к нему с небес, самого Господа нашего, явившегося в сновидении… Всего, но не того, что он сказал мне.
– Жена, – ответил он, и в голосе его мне почудилась до сих пор не изжитая им старая обида, – жена оказалась мне неверна. Я любил её и простил бы обычную измену, но то, что вскрылось, оказалось куда глубже: как выяснилось, она была влюблена ещё до встречи со мной и все годы, которые мы прожили вместе, искусно скрывала свою тайную связь.
– И кто оказался её возлюбленным? – не удержался я.
Теперь его голос наполнился уже нескрываемой желчью.
– Это не был возлюбленный, – сказал он. – Это была возлюбленная, женщина. Она предпочла меня ей. А точнее – обе они предпочли избавиться от меня ради совместных утех. И тогда – им в отместку – я лишил себя мужского естества. Но они и тогда лишь посмеялись надо мной…
– Господи! А как же монашество? Умерщвление плоти?!!
– А что мне оставалось?
Гуру, тут же превратившийся в дряхлого старика, уныло махнул рукой:
– Неблагодарные твари!
И, уже близкий к рыданиям, вдруг попросил униженно:
– Сбереги, сынок, эту тайну и донеси её людям лишь после моей смерти. Это и будет настоящей наукой другим. А не то, что я тут… сочинял вначале.
И посмотрел на меня умоляюще.
Записывая этот разговор в свой тайный дневник, я понял: несмотря на то, что исход этого разговора пополнил копилку моих великих разочарований, и мне пришлось уехать назад, так и не обретя Учителя, – дальний путь, проделанный мной ради встречи с этим человеком, нельзя, конечно же, считать напрасным.
Про день рождения
Когда-то мне нравились маевтические беседы с хитроумным Сократом, прогулки по Ликею с Аристотелем и споры о характерах людских с Теофрастом, но потом всё это мне наскучило. Мне стало казаться, что люди слишком много совершают ошибок, слишком медленно умнеют и слишком мало учитывают опыт уже умерших – в большинстве своём они откровенно скучны.
В Россию я впервые приехал вместе с Дени Дидро, который надеялся с помощью просвещённой Екатерины Великой переиздать и дополнить свою знаменитую энциклопедию. И так же, как и он, был порядком разочарован: императрицу, как и следовало ожидать, куда больше волновал её самозваный муж, маркиз де Пугачёфф, чем труд жизни моего несчастного стареющего попутчика…
Потом я как-то ещё заглянул в эти края вместе с любопытным Уэллсом, чтобы взглянуть на картавого кремлёвского мечтателя, и вновь был разочарован: этот блестящий теоретик на практике оказался сторонником террора, считая, что только насилием можно подарить людям счастье: совсем не оригинально, я ему говорил… А вот к Сталину я не поехал, хотя Рудольф Мессер меня уговаривал. И зря: до сих пор жалею. Гениальная Лени Рифеншталь как раз в то время снимала очередной фильм о Германии, и мне показалось, что посмотреть на это куда интереснее… Я тоже иногда совершаю ошибки.
А вот сегодня я пресытился великими мира сего, считающими, что они вершат Историю. Я не выдерживаю: начинаю им хамить. Говорил ведь я Саддаму Хусейну, что он плохо кончит… Думаете, поверил? Как же! Поэтому в последнее время я предпочитаю сборища простые, так сказать домашние. По-простому, без затей, покурить марихуану со старыми хиппи в Сан-Франциско, попить пиво на берегу Кэм в старой доброй Англии, погулять в древнем Херсонесе, вспоминая молодость. Или вот – подивиться в Екатеринбурге на памятник благодарных горожан лютому генералу-заводчику де Геннину да Василию Татищеву, который когда-то этих самых горожан лично пытал в застенках, а русских попов заставлял открывать ему тайны исповеди. Времена изменились, и простые, обыкновенные люди стали мне ближе, роднее. Мне ли судить их? Они – нынешние – предпочитают не творить Историю, не мечтать о переустройстве мира – и этим-то мне и симпатичны: зная многое, а еще большего не зная и не желая знать, они предпочитают просто жить, как и я сейчас – и в этом мы похожи. Вот сейчас, в том самом городе, где стоит этот памятник, мы пьём в компании глинтвейн и водку на дне рождения у девушки по имени Наташа, болтаем о всяких пустяках, никуда не торопясь, при этом не забывая о том, что каждый из нас – это тоже целый мир. А куда торопиться? Всё уже решено: моя вечность подходит к концу вместе с их вечностью и я уже не мерю себя судьбами великих: мы все на равных сегодня, мы все скоро умрем. Но перед этим ещё успеем понаслаждаться этой жизнью. Глинтвейн ещё есть. Нальём и выпьем! А потом снова нальём…
Как-то в Гефсиманском саду один молодой человек мне сказал: «Смерти нет, и мы ещё обязательно встретимся». Я ему не поверил тогда, а вот сейчас верю. Верю, что вновь будет мир, населённый людьми, и будет в этом мире город, похожий на Екатеринбург, и будет месяц, похожий на ноябрь… И там будет снег на улицах, и будет горячий глинтвейн в хорошей компании, и будет Наташа, у которой день рождения.
И мы обязательно там встретимся.
Про разбитое зеркало
1
…Придя домой, она выпила из початой бутылки полстакана вина, а потом разревелась и швырнула стакан об стену, но промазала: он ударил в самый угол старинного зеркала, доставшегося ей от бабушки, и зеркало пересекла трещина.
Наутро, глядя на своё отражение, она закрыла трещину ленточкой, розовенькой, чтоб было непохоже, что в доме кто-то умер, напротив – приняла решение, чтобы кто-то родился. И с цветом угадала: родилась девочка.
Это произошло совсем не так, как ей представлялось: до срока оставалось около двух месяцев, когда она попросила у подруги швейную машинку – сшить кое-что для будущей ляльки.
Но та сказала ей:
– Не вздумай, могут быть преждевременные роды!
И стала рассказывать, почему раньше срока появился малыш у её знакомых и знакомых знакомых.
Будущая мамаша даже уши заткнула: «Накаркаешь!». И машинку, конечно, после таких рассказов не взяла.
И всё-таки подруга «накаркала»! Девушка пришла домой, зашла в ванную, оглушительно чихнула, и вдруг… Боли не было совсем, скорее какое-то умиротворение: хотелось лечь и заснуть, но она, преодолевая сонливость, набрала номер приятельницы:
