Александр Шорин - Литература ONLINE (сборник)

– Соберитесь, советник. У нас много работы.

Лицо старшей посерьёзнело.

– Есть! – ответила она чётко, но в глазах её вновь блеснули чертики-смешинки.

И они снова расхохотались.

Свобода выбора

Есть одна простая истина: мир вокруг тебя именно таков, каким ты себе его представляешь.

Как-то довелось мне оказаться в тюремной камере и я, естественно, впал в депрессивное состояние. И находился в нем довольно долго – ровно до той поры, пока не вспомнил об эффективном способе решения ЛЮБОЙ проблемы: старом добром мозговом штурме.

Здесь, в камере-одиночке, имея огрызок карандаша, достаточно приличный кусок бумаги и практически неограниченное время, грех было не воспользоваться этим шансом. Одна беда: в мозговом штурме обычно участвуют несколько человек… «Фигня, – решил я, – адаптируем».

Итак, первым делом я сформулировал проблему и написал крупными буквами в верхнем углу листа: «КАК ОТСЮДА ВЫЙТИ НА СВОБОДУ?».

Уже неплохо. Если верно утверждение, что вопрос задать сложнее, чем получить на него ответ, а также то, что интеллект – это искусство задавать вопросы (а не отвечать на них!), то, пожалуй, это утверждение применимо и к формулировке проблемы. Правильная формулировка – половина успеха…

Но я отвлекся. На втором этапе решения проблемы с помощью мозгового штурма нужно загадать число. Не очень большое, но и не слишком маленькое. Ну,… скажем от 9 до 20. Пусть будет 12. Хорошее число.

Следующий этап – самый простой: под формулировкой проблемы нужно в столбик написать цифры от 1 до 12.

А вот теперь – к делу. Быстро, почти не думая, 12 вариантов решения.

Вот что у меня вышло:

Побег: дверь

Побег: окно

Побег: стены

Побег: пол

Побег: потолок

Побег: подкуп

Ждать, пока выпустят

Симулировать болезнь

Заболеть

Убить (оглушить) охранника

Умолять выпустить

Умереть

М-да…

Дальше – дело техники. Берём самый худший из вариантов, вычёркиваем его и ставим напротив цифру 12.

У меня цифра двенадцать так и осталась двенадцатой… Помереть мы всегда успеем.

Теперь из оставшихся вариантов осталось выбрать худший, вычеркнуть и поставить цифру 11. Продолжать до тех пор, пока не останется одно решение.

…У меня остался первый вариант…

Теперь надо лишь подойти к двери, и открыть её.

Медленно-медленно, словно и вправду веря в чудо, я подошел к двери и аккуратно дотронулся до неё пальцами.

Холодная. Железная. Тяжелая.

Запертая.

Легонько толкнул… Надавил плечом…

И ушёл обратно в свой угол рассматривать записи.

А ведь знал, что из двенадцати всегда нужно выбирать тринадцатый!

Знал!

Я подошёл к кровати, вынул из-под подушки мобильник, нажал кнопку вызова единственного номера.

– Что, уже сломался, выпускать? – послышался оттуда ехидный голос.

На то, чтобы ответить «нет», мне потребовались все мои силы.

Но потом я нашёл ещё чуток сил: для того чтобы написать на листке цифру 13. А напротив неё следующее: «Считать весь мир тюрьмой, а эту камеру – свободой».

Про дрессированных тигров

Сначала я относился к нему безразлично. Нет, скорее плохо, чем безразлично: с тех пор как моя девушка в комнату своей общаги решила притащить котёнка, там поселилось не только это создание (в целом – милое), но и заботы о нём. Оно кричало и хотело жрать, бесилось по ночам. Оно гадило где попало, оно заставляло её возвращаться домой… Потом кота забрали к себе её родители, и всё на том закончилось.

Потом я стал его ненавидеть. Началось с того, что родители девушки решили его кастрировать. И зачем-то поручили это ей. Зачем? Не знаю. Может быть, свою роль сыграло то, что у неё была подруга-ветеринар… Меня и моего друга попросили участвовать. Мы были «за». Нам было любопытно. То, что вышло из этого, вспоминается как кошмар. После первого укола, который должен был его усыпить на время кастрации, он стал гиперактивен. После повторной дозы начал орать и бегать кругами, падая и вновь поднимаясь. Девушка-ветеринар (абсолютно её не помню, кроме того, что это была именно девушка – то есть молодая, студентка наверное) запаниковала, и чтобы это скрыть, заявила: «Можно резать: боли он уже не почувствует». Не знаю, чувствовал ли он боль, но орал так, будто… ну да, в общем-то так, как и должен был орать кот, которого кастрируют без наркоза. Помню, что яйца – его мужское достоинство – оказались куда больше, чем можно было себе предположить: огромные, синеватого цвета, в кровавых прожилках. Всё во мне сжалось, когда девушка-ветеринар их отстригла. Друг, имевший репутацию заядлого охотника, от этого зрелища упал в обморок. Девушка-ветеринар вместе с моей девушкой занялись приведением его в чувство. Я в этом не принимал ни малейшего участия. Я в это время был занят тем, что медленно-медленно поднимал кота за хвост как можно выше, а потом отпускал и смотрел, как он падает на кровать. Он был почти как мёртвый и вялый (видимо наркоз запоздало, но подействовал), а поэтому падал на кровать, как кукла. Тёплая шерстяная кукла, похожая на кота. Поднимается в моей руке и падает. Вновь поднимается и падает. Я видел, как моя девушка бьёт меня ладошкой по лицу. Мне должно было быть больно. Должно… Но не было. А кота я возненавидел. Бывая в гостях у её родителей (а кастрированный он вернулся туда), я не мог на него смотреть, потому что сразу вспоминал его яйца. Его отстриженные ножницами синие, в кровавых прожилках, яйца. Такие необычайно большие. Между тем мать моей девушки начала его баловать: он ел только с рук. Он норовил сесть на стул, куда хотел сесть я, и его нельзя было оттуда сгонять. Он орал. Самым большим моим желанием было как-нибудь устроить ему «несчастный случай». Убил бы не задумываясь.

Потом я перестал желать ему смерти. Даже гладил иногда. Я заставил себя любить всех кошек. Произошло это после того, как в порыве абсолютно необъяснимого гнева я хотел убить человека. Или собаку. Или кошку. Не повезло кошке – я её убил. Ни за что, просто под руку попалась, а я взял и убил. Мне было плохо, очень плохо, а после её убийства стало ещё хуже. Много хуже. Но тут ко мне пришёл мой друг, мой старый и очень близкий друг, и всю мою боль взял на себя. Наверно, он взял слишком много, потому что через неделю погиб. Я был далеко. Я узнал о его гибели только через месяц. Я понял, из-за чего он погиб: из-за того, что взял на себя совершённое мной убийство и мою боль. И я поклялся себе… нет, не просто никогда не убивать кошек. Я поклялся себе их любить.

Потом я его и правда полюбил. Получилось почти случайно. И моя девушка, и её мама уехали. Далеко и, скорее всего, насовсем. Кот остался мне в наследство. Захоти я – мог бы его убить, как хотел когда-то. Но вместо этого я его полюбил. Нет, правда полюбил, причем совершенно искренне. На поверку он оказался очень умным, очень вежливым, интеллигентным и ласковым котом. С ним никогда не было одиноко. Он, как и я, любил женщин и мясо. Он прощал мне мои недостатки. Он ел из моих рук и по первому требованию готов был прийти на помощь, когда мне плохо… Наказывал я его исключительно редко и только по одной причине: если он гадил мимо отведённого ему туалета. Я мучился совестью после того, как остывал (бил я его все-таки в гневе, пусть и несколько искусственном), а он первый – всегда первый! – приходил ко мне мириться. Кстати, он никогда не орал от боли, если я его бил. Терпел…

Пришло время, и я начал его бояться. Началось все с того, что он начал гадить мимо отведённого ему туалета куда чаще, чем обычно. Я регулярно, хотя и без всякой злости, бил его. Каждый раз, когда он это делал. Он, как всегда молча, сносил побои, и всё опять входило в привычную колею… До тех пор, пока я как-то не пришел домой сильно пьяным. Увидев, что он опять нагадил на ковер, а не в свой туалет, я начал его бить… И увлекся: я хотел, чтобы он заорал от боли. Он молчал. Я бил его все сильнее и сильнее. Он молчал. Я начал выкручивать ему уши. Прямо за ухо я поднял его над головой точно так же как когда-то, когда он был под наркозом… крутанул, швырнул с размаху об стену… Он закричал (именно закричал!) от боли. И не пришёл ко мне мириться. Что-то сломалось в наших отношениях, словно они перешли определённую грань. Теперь при моём появлении он всегда прятался и шипел. Я перестал его кормить. А он однажды подошел и вцепился зубами в мою ногу. После этого я вновь его избил, но потом покормил. Любви больше между нами не было, но установилось относительное перемирие. А потом… Потом он вновь начал гадить мимо своего туалета. Демонстративно. Я его бил. Он молчал. Я стал бояться спать с ним в одной комнате. Мне мерещилось, что он подбирается ко мне ночью. К моей шее… В ужасе я вскакивал и видел его глаза. Его жёлтые глаза, сверкающие в темноте… Я отвёз его к родителям.

Наконец мой страх перед ним стал просто паническим. Я понял: он – мой крест, который нужно нести. Формальным поводом отправки его к родителям был мой переезд. Теперь я жил с соседями в небольшой комнатушке, и соседи эти совсем были бы не рады, если б я привез кота. Но я просто вынужден был его привезти: у родителей были две кошки, и они устроили коту форменную травлю. В приступе раскаянья я привёз его к себе. Соседи устроили мне бойкот. Кот, привыкший к большей свободе, начал орать целыми днями и гадить где попало. Моя жизнь превратилась в кошмар. А ночью… ночью я засыпал, укутавшись по самое горло и чувствуя, что могу и не дожить до утра. Потом как-то перечитал Эдгара По… И понял: ещё немного, – и тоже вырежу коту глаз. Нет, его надо убить. Однако эта животина оказалась хитрее: когда я решился на это, он по балкону сбежал к соседям, и вернулся только тогда, когда решимость меня оставила… Он оказался сильнее меня. Психологически сильнее: я почувствовал, что убить его или избавиться от него каким-то другим способом – выше моих сил… Тогда я затаился. Я начал копить свою злость понемногу, как скупцы копят по копейке состояния. Я знал: придёт такой день, когда я решусь. Скоро, уже скоро.