Алексис Винг - Ваниль и терпкий запах корицы
– Именно из-за вас я это и делаю. Вы мне слишком дороги. Я не хочу, чтобы из-за жалости ко мне вы пострадали.
– Жалости? О какой жалости все говорят? – Я не могла успокоиться. – Да, мне жаль, что вы потеряли семью, мне жаль, потому что я и сама всё потеряла когда-то. Но я не из-за этого подружилась с вами. – Обиженно пролепетала я.
Уильям, убедившись, что рядом нет никого, взял меня нежно за руку, словно она была сделана из хрупкого фарфора, и покрыл её своей рукой. Даже это незначительное прикосновение позволило нарастающему желанию пронестись по всему моему телу: начиная от кончиков пальцев, заканчивая женским лоном. А ещё вчера я не подозревала о своих чувствах. Но теперь моя жизнь перевернулась с ног на голову, словно песочные часы.
Уильям стоял совсем близко, от него пахло зеленью. Я была готова поклясться, что его губы пропитаны каким-то приворотным зельем, так как не могла отвести от них взгляда. И даже шрамы его мне казались не такими уродливыми. Кто бы мог подумать, что я смогу полюбить этого человека? Хотя, вернее будет спросить, как можно не полюбить этого человека? Уильяму было около 27–29 лет, и хоть судьба оставила ему в виде воспоминаний о прошлом шрамы, нельзя было говорить о том, что он абсолютно непривлекательный. Он был высокого роста, с достаточно крупной фигурой. Меняющийся цвет его глаз на самом деле был голубым, такого же оттенка, что и лепестки ирисок.
Короткие, слегка вьющиеся шоколадные волосы утверждают о достаточно пылкой и страстной натуре, хоть Уил её всячески подавлял. И лишь я замечала в его глазах огонёк твёрдости и решимости, порой упрямства и неколебимости, которыми сама обладала. Мой дорогой друг был также не лишён соблазнительного придворного лоска, хотя его род занятий и происхождение исключали саму возможность этого.
Его сильные мужские руки были лишены мозолей, говоря тем самым о том, что ему не свойственно было заниматься тяжёлым трудом. К тому же кожа рук была мягкой, нежной. Всё это противоречило его работе. Хотя, возможно, он начал ухаживать за собой после того, как заступил на службу к королевскому двору. Но мне всё же казалось, что Уильям по ошибке был рождён в бедной семье. Он должен был родиться в семье аристократов, ведь его манеры, характер и чувство собственного достоинства превосходили все те, которыми обладали дворяне, которых я когда-либо встречала в своей жизни. Последние же на самом деле, сняв всю богатую мишуру, оказывались необразованными, недальновидными, глупыми людьми, чьё преимущество перед другими состояло лишь в наличии денег и богатого дома.
– Я это знаю, мадам. Но пожелаю, чтобы другие об этом даже не подозревали. Вы были слишком добры ко мне и снисходительны, позволяя пребывать в вашем обществе. Я хочу, чтобы вы не тревожились обо мне. – Нежным и даже интимным шёпотом продолжил Уил.
– Но вы мне нужны. Уильям. – Не слыша своего голоса, я утопала в его глазах.
– И именно поэтому вам не стоит волноваться. Пока я вам нужен, я буду жить, несмотря ни на какие невзгоды. Я ведь обещал вам, что служение моей королеве стало смыслом моей жизни. Так пожелайте же мне, ваше величество, доброго пути и отпустите грусть. И я вернусь. – Успокаивал меня он. А я, как маленькая девчонка, верила ему. Я слегка надавила на его плечо, и он опустился на одно колено, всё ещё не отпуская мою руку; перекрестила его с закрытыми глазами, проговаривая ему, себе, Богу:
– Да благословит тебя Господь, мой верный рыцарь. Да убережёт тебя Он от любых камней на проложенном пути и ниспошлёт для тебя ангелов небесных, которые уберегут тебя от смерти, если она будет близко. Аминь.
– Аминь. – В унисон со мной произнёс Уильям. Он поцеловал краешком губ, очерчённых небольшими трещинами, мою руку и, попрощавшись, удалился.
Казалось, всё, что происходило только что, было ненастоящим. И мне, поняв, что мой друг жив и не томится в тюрьме, должно было стать легче, но не стало. И хоть я произнесла молитву, с сердца моего не упал камень. Он лишь непосильным грузом навалился мне на плечи и пытался раздавить меня. И я, ссутулившись, попятилась обратно в замок.
С мужем мы столкнулись уже вечером, когда направлялись в обеденную залу. Он протянул мне свой локоть и я, опёршись на его руку, прошла с ним к нашим местам. И хоть сидели мы рядом, выдавливая из себя улыбки, предназначенные для собственных придворных, советников и слуг, сейчас мы были как никогда далеки друг от друга.
Глава XIV
Осенняя лихорадка
Мозаика из переливающихся солнечных цветов. Иду и слышу под ногами бесконечно шуршащие листья. Так сложно идти по земле, я словно хожу босиком по стеклу. И кровь моя наполняет листья и наделяет их вишнёвой краской. Боюсь сделать следующий шаг. Ведь что же будет дальше? Прохладный ветерок и его касание моей щеки. Но нет, мне неприятно. Меня сейчас раздражает любой звук и любое прикосновение. Прекрасная погода, щебет птиц и поцелуй влюблённых птиц. Почему меня, столь романтичную и сентиментальную личность, так не привлекает эта картина? Ведь она написана такими пестрящими красками, которые всё ещё не высохли и дразнят мой нос. Нелюбимое время года. Такое неопределённое, как и я сама. Сегодня веселишься, завтра грустишь. Сегодня дождь, завтра палящее солнце. Пылкость и холод, безразличие и озабоченность. Это я и она. Осень и я. Два синонима.
Сегодня на улице было по-особенному морозно, хотя ведь только начало осени. Неужели природа предупреждает нас об опасности?
Я выходила из замка только тогда, когда мне хотелось подумать об Уильяме. Я знала, что это всё глупости, но мне было страшно от того, что окружающие прочтут в моих глазах такую явно тоску по нему. Кроме того, я ужасно скучала по дочери. И хоть каждую осень мы находились в разлуке, и я должна была бы привыкнуть к этому, но мне было тягостно от того, что она так далеко находится от меня. Но меня успокаивали письма сестёр Энтони, сообщавших о том, что Маргариту там очень любят и, как могут, развлекают. Дочь набросала мне лишь несколько слов: о том, что научилась новому танцу, прочитала несколько книг и что к концу года выполнит обещание отца. Но ни слова о том, что она скучала по мне! Я горько плакала над этим письмом, когда его получила. Я не могла обижаться на свою маленькую дочь и знала, что она поймёт меня только тогда, когда сама станет матерью. Но как же мне хотелось, чтобы она хоть несколько фраз обронила о том, как она нас любит и скучает. Но я успокоила себя мыслью о том, что если она не скучает, то ей там очень хорошо, а для матери это самое главное.
С Энтони мы разговаривали лишь о делах, о предстоящей войне и о нашей дочери. В остальное время мы вообще старались не проводить время в компании друг друга. Кажется, сплетники немного успокоились и теперь сосредоточили своё внимание на спасении собственных шкур в ожидании надвигающейся угрозы. Кое-кто из моих придворных уже выразил желание отправиться в отчий дом, но я не преминула им напомнить, что они мне нужны здесь, во дворце. И, если честно, они действительно мне были нужны. Благодаря им я старалась держаться спокойно, не выдавать тревоги или какой-то тоски. Они помогали мне не расклеиваться. И хоть это была всего лишь игра, лишь она заставляла меня быть сильной, что было важно в такое беспокойное время.
10 сентября мы получили вести от Уильяма и других шпионов. Они сообщали о том, что войско пиратов пополнилось за счёт добровольцев из Северна и они уже около наших границ. Это был настоящий удар. Кузен моего первого супруга теперь открыто объявил о войне между нашими королевствами! Как так вышло, что люди, чьей королевой я была всего семь лет назад, чьи головы я спасала от пиратов, теперь стояли с ними по одну сторону дороги, противоположной нашей.
Я сразу же написала королю Ричарду и его регенту письмо, в котором просила их прислать нам подкрепление. Нашего войска и тех немногих, которых прислал нам король из родного королевства Энтони, могло не хватить для отражения атак пиратов и их союзников. Моё сердце дрожало от страха, когда я думала о том, что мой дорогой Уильям находился сейчас совсем близко к угрозе. Кто знает, какое ещё поручение дал ему король, и как далеко пойдёт Уил для того, чтобы услужить мне и моему мужу.
В ту же ночь муж зашёл ко мне в спальню. Я была в ночной сорочке, длинные рыжие волосы спадали мне на плечи, а служанка пыталась их причесать. Мои яркие зелёные глаза создавали сильный контраст с мертвенно-бледной кожей лица. Я застыла перед зеркалом, словно пыталась проникнуть внутрь него и открыть для себя тайны вселенной или хотя бы того, что нам ещё уготовано судьбой. Король попросил прислугу оставить нас наедине, и, услышав его мужской баритон, я лишь тогда заметила его, и повернулась к нему боком, не решаясь сказать ни слова.
Он, потупив взор, старался не встречаться глазами с моими. Я не старалась ему помочь, молча сидела на стуле и дожидалась его. Мы так давно не оставались наедине, что не знали, как себя вести. Ведь тут можно было не играть.
