Алексей Ефимов - Бездна

Прочь, прочь, паранойя! Не выдумывай, не накручивай. Вы ему интересны лишь с денежной точки зрения, а вероятность встретить коллег и шокировать их столь мала, что ее можно принять за ноль. Школьные клуши не коротают вечер в кафе, это вам не европы.

Официант между тем не уходит и, кажется, смотрит гадко, не нравится ему, что они долго думают. Колхозники. Такие заказывают дешевое, из верхних строчек. Складывая в уме цены, они подсчитывают, на что у них хватит денег, и зачитывают меню до дыр. Он заранее знает, что они выберут. Если даже оденутся и важно надуются, он все равно их вычислит. У кого деньги, тот не выпендривается. Входит кто-нибудь в джинсах и майке, а по нему сразу видно, что он с бабками и что на улице у него мерс или бэха. Даже если он заказывает только чай или кофе, приятно его обслужить, он не голь деревенская. Если б хотел, мог бы семгу скушать или ягненка, но не заказывает, так как не хочет. А этим дорого. Есть, правда, такие, кто гульнет на последнее или вывернется перед бабой, или праздник у них – тогда возьмут что-то из дорогого, и даже на чай оставят.

Официант был прав.

Сергей Иванович складывал цены. Первое, второе, третье, ну и за Лену, естественно (так принято), – вот тебе и круглая сумма.

– Я буду греческий салат и кофе с десертом, – сказала Лена. – А ты?

– «Цезарь» и эскалоп из свинины.

– А кофе и сладкое?

– Думаешь?

– Я настаиваю.

– Тогда я доверюсь твоему вкусу. Что скажешь насчет вина? Может, возьмем по бокалу?

– Я люблю красное. И сухое.

– Я тоже. Есть молдавское и грузинское.

– Какое молдавское?

– «Каберне» и «Мерло».

– Я за «Мерло».

– Где там наш парень?

Лена махнула рукой официанту.

Без явных эмоций, но с отсветом внутреннего чувства на плоском невзрачном лике, он приблизился к ним с мини-блокнотом и шариковой ручкой:

– Слушаю вас.

Они заказали, и он оставил их наедине друг с другом.

Они знали, что нужно делать и зачем они здесь, но, слово за словом, фраза за фразой, не двигались с мертвой точки. Они лишь изредка заглядывали друг другу в глаза, мучаясь от того, что совсем не о том они говорят, о чем нужно. В общем, все ожидаемо. Уже что только не обсудили: погоду, работу, даже этого официанта, – все ни о чем, все пустое. Срочно требуется средство для купирования неловкости и облегчения коммуникации, средство с градусами.

Аллилуйя!

Он идет к нам!

Наполнив бокалы с тем постным видом, какой часто бывает у официантов, он уронил на стол красную каплю, не извинился и был таков с початой бутылкой. Он шел с чувством собственного достоинства и превосходства, выгнув назад длинную спину и выставив вперед подбородок. Он знал, что колхозники не закажут по второму бокалу этой столовой дешевки.

– Не закусывая? – Сергей Иванович улыбнулся.

– Быстрее подействует.

Они подняли бокалы и посмотрели друг другу в глаза.

– Тост? – спросила Лена.

– За будущее.

– За светлое?

– За то, чтобы оно было.

– Как-то невесело.

– Жизнь вообще штука не очень веселая. Слышала песню Цоя: «А жизнь – только слово, есть лишь любовь и есть смерть»?

– Нет. У меня есть альтернативный тост. – Пауза. – За нас.

– За наше будущее, – он склеил два тоста.

– За наше.

Они чокнулись и сделали по глотку.

– Как? – она на него смотрела. – Нравится?

– Вкусное.

– Мы с тобой все не о том, не находишь?

– О чем надо?

– О нас.

– Или сначала еще выпьем? Что бы ты хотела услышать?

– Как нам жить дальше.

– Дружно.

– В последнее время с этим не очень.

– Надо стараться.

– Я стараюсь и хотела бы, чтобы ты тоже старался.

Она умолкла, почувствовав фальшь в их диалоге.

В общем, мило поговорили. Чего ты ждала? Пылкости и страстных признаний? В жизни, лапочка, все иначе, чем в глянцевых книжках и ярких фантазиях матери-одиночки. Если честно и трезво, ты сама не знаешь, чего хочешь и как будет лучше. Может, ты хочешь, чтобы все было как прежде? Тебя страшит будущее, где нет места наивности? Какое оно, это будущее?

Вот и салаты.

Стукнув перед ним блюдом с греческим, а перед ней – с «Цезарем», официант не только не извинился, когда ему вежливо указали на его маленькую оплошность, но и молча выразил неудовольствие: его лицо стало каменной маской, когда он двигал тарелки. «Что за работа такая? – подумал Сергей Иванович. – Одно дело, когда студенты трудятся официантами, можно за них только порадоваться, и совсем другое, когда взрослый дядя носит стопки грязных тарелок. Что он чувствует? О чем думает? Одно можно сказать точно – он себя уважает, и род деятельности этому не помеха. Остро нуждаясь во внутренней целостности, человек найдет оправдание любому делу и образу жизни. Чтобы его не тревожить, совесть подстраивается под него. Даже у киллера есть оправдание. К примеру, такое: „Если не я сделаю это, это сделает кто-то другой“– или такое: „На войне как на войне. Если не ты, то – тебя“. Если бы киллера мучала совесть и призраки жертв тревожили его по ночам, он не выдержал бы и застрелился».

Официант уважает себя больше, чем кого бы то ни было. В конце концов, кто-то должен быть официантом. Это такая профессия. Если все станут философами, учеными и поэтами, долго ли протянет наш мир?

Вино заканчивается, надо взять еще по бокалу. А что если сегодня напиться? Давненько такого не было? Со студенческих пор? Забыл, что такое пить, рюмка за рюмкой, с девушками и громкой музыкой, а после этого бегать к белому другу и есть активированный уголь пачками? Что тебя останавливает? Совесть? Тогда вспомни случившееся накануне, во всех эмоциональных подробностях: как Оля пришла домой в полпервого ночи, пьяная, как вы мило выяснили отношения, – и тотчас справишься с совестью. Мучаясь утром похмельем, она уехала в командировку, так что теперь ты свободная личность в своем собственном распоряжении.

Он попросил официанта налить еще по бокалу. Выслушав молча, тот ушел с прежним нордическим видом, но удивленный: чтобы колхозники – и по второму бокалу?

– Продолжим? – она улыбнулась.

– Да.

– За то, чтобы было чуть меньше здравого смысла.

– Этого дела много, я бы с кем-нибудь поделился.

– С Проскуряковой.

Он знал об инциденте в учительской. Лена все ему рассказала, не дожидаясь, пока он узнает это от какой-нибудь местной сплетницы, с ее ценными комментариями.

– Я бы с ней поделился стрихнином.

– Надеюсь, она кое-что вынесла из нашей беседы.

– Ты все правильно сделала. Дзинь?

– Дзинь-дзинь!

Эскалоп был просто огромным.

– Пол поросенка и полкилограмма картошки, – прокомментировал он. – Ну-ка. – Он отрезал кусочек. – Очень вкусно. Но много.

– Я в тебя верю. Знаешь, а я хочу водочки, – вдруг сказала она как-то мечтательно. – Чтобы с грибочками маринованными.

Он удивился.

– Шутишь?

– Нет, я серьезно. Закажем по пятьдесят граммов?

– Или сразу графинчик, чтобы два раза не бегать?

– Да, Ипполит Матвеевич, с сосисками по рубль двадцать пять и с солеными огурцами. А если серьезно?

– Я не любитель водки, но составлю тебе компанию.

Он чувствовал, что ассоциация с Ипполитом Матвеевичем Воробьяниновым на свидании с Лизой ему неприятна. Есть, впрочем, отличие: не он предлагает пить водку, а девушка. Но мысли о сумме счета у него воробьянинские.

– Здорово! Нельзя же все время быть учительницей музыки, которая пьет только легкие спиртные напитки! – Она улыбалась.

Он до самого последней секунды думал, что она шутит, но она не шутила.

Она позвала официанта и попросила соленья и водку. Двести граммов. Похоже, она шокировала его, а его эмоции выразились в том, как он коротко вскинул жидкие брови. В его картине мира все встало с ног на голову, и он не знал, что думать. Что будет дальше? Он ушел озадаченный.

К этому времени половина столиков была уже занята, а на маленькой камерной сцене четверо музыкантов настраивали аппаратуру, переговариваясь вполголоса. Уже не было ощущения незаполненного пространства, как сначала. Глядя по сторонам, Сергей Иванович чувствовал приятное головокружение и радовался, что наконец-то расслабился.

Официант принес водку (в стеклянной емкости, похожей на колбу), две рюмки и блюдо «Бабушкины разносолы», где было все, что хотела Лена.

Ее спутнику снова не верилось, что это серьезно.

Официант разлил водку по рюмкам.

– Сказка! – Лена взяла свою. – Выпьем за то, чтобы рядом с нами было больше хороших людей.

– Когда выпьешь, люди кажутся лучше, чем они есть.

– Тем более.