Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)
– Понял. – Саныч долил водки до краёв.
Ведерников залпом выпил, и Митя тут же сунул ему на вилке дольку селёдки.
– Гы-гы-гы, – закусив, гоготал Андрей, сидя на полу. – Водка уже не вставляет, хлороформу бы! Гы-гы-гы! Так я провожу свой досуг. Дайте сигарету. Чего смотрите?
– Кино, – ответил Саныч. – Наши умирают, но не сдаются. Кругом кровь и турки.
– У нас с Турцией было десять войн, – блеснул эрудицией полуживой Андрей. – Во всех вы победили. Не ездейте туда отдыхать, турки нас не любят на генетическом уровне.
Митя протянул Ведерникову сигарету. Тот взял с табуретки зажигалку, прикурил. Но, скурив лишь до половины, затушил окурок в пепельнице. Взгляд его резко помутнел. Он проговорил:
– Наливай ещё.
– Блин, – сказал Саныч. – Куда ты спешишь?
– А чё цедить-то, братка? Наливай, и пойду-ка я спать.
Саныч налил стопку. Андрей выпил, закусил и пополз на четвереньках обратно в спальню, невнятно напевая:
– Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…
А через час сотрапезнички услышали, как его рвёт.
– Блин! – схватился Саныч за голову, представляя свою постель в блевотине. Матрас навсегда впитает дух желудочного сока Андрея.
Они с Митей зашли в спальню. На кровати сидел Ведерников и, скривив лицо, боролся с тошнотой. По его подбородку была размазана красная блевотина. И вся белая постель была перемазана кровью – теперь сомнений в этом не было.
– Ё-о! – только и вырвалось у Саныча. Он подскочил к Ведерникову. – Больно?
Тот отрицательно покачал головой.
– Тошнит? – вновь спросил Саныч.
Теперь Андрей кивнул утвердительно. Тогда сотрапезнички вдвоём потащили Ведерникова под руки в туалет. Тот на ногах не стоял. Но до унитаза дотерпел. Там его вновь вырвало. Желчью с кровью. Между позывами Андрей попросил оставить его. И сотрапезнички вышли.
Умывшись, Ведерников вышел на своих ногах. Впрочем, его один чёрт заносило.
– Ну, ты действительно Баязет в спальне устроил, – сказал Митя. – Кровищи-то!
– Надо «скорую» вызвать, – заключил Саныч.
– Не… – замотал головой Андрей, присаживаясь на диван. – Что вы гоните? Всё нормально. Наливай.
– Ты совсем не аллё? – спросил Саныч. – Какой тебе наливай?
– Да брось ты! – махнул рукой Ведерников. – Говорю ж, всё нормально. Наливай.
– Может, у тебя язва открылась? – предположил Митя.
– Сами вы язвы! – хохотнул Андрей. – Где там водка? Я ж могу и уйти, да купить. У меня отпуск. Хочу бухать!
Саныч пожал плечами и налил полную стопку. Ведерников выпил. После ещё. Затем его утащили в спальню-баязет. Сняв окровавленный пододеяльник и простыню.
Около двенадцати ночи в дверь позвонили.
– Кого это ещё? – проворчал Саныч.
На пороге стояли мама и сестра Андрея. Увидев их тревожные и в тоже время холодные лица, Санычу захотелось куда-нибудь провалиться. Он был довольно пьян, но всё ж ему стало так стыдно… Вспомнилась теплота, с которой его встречали, и ощущалось дерьмо, с которым он теперь встречает их. Саныч увидел себя со стороны. Пьяный. С выхлопом перегара, разящим через световые годы на многие парсеки. По пояс голый, с распущенными волосами. Дома жутко прокурено. Бардак ужасный. И Андрей, блюющий кровью.
– Здравствуй. Нам Антон сказал, что Андрей у тебя, – проговорила Светлана Сергеевна и поджала губы.
– Здравствуйте. Он у меня, – кивнул Саныч, отступая назад и пропуская пришедших. Антон работал с Ведерниковым, а в прошлом – и с Санычем. Жил в соседнем доме.
Наверное, он видел Андрея с ним вместе, топающих затаренными выпивкой.
Они прошли в спальню. На полу валялось скомканное окровавленное бельё. Светлана Сергеевна покосилась на Саныча. Тот уставился в пол. Сестра и мама растолкали Андрея. Затем Ирка стала по телефону вызывать такси. А Саныч, доведя не стоящего на ногах Ведерникова до коридора, принялся его одевать. Андрей тупо улыбался и что-то балакал на пьяном языке. Саныч помог Ведерникову выйти на улицу, мама не хотела ждать такси в квартире-баязете. К облегчению Саныча такси через пару минут подъехало, избавив его от мук совести.
В эту ночь в квартире Саныча не шумели. Сотрапезнички перешли на вино. Попивали не спеша, глядя телевизор. Да негромко разговаривали. Стоило одному, забывшись, повысить голос – другой тут же подносил палец к губам:
– Т-с-с! Осторожно – злая соседка.
– Да, нелегко доброму средь злых ночью…
К четырём утра они завалились спать.
7Саныч поднялся в одиннадцать. Вышел в зал. Митя, сидя на диване, тихонько смотрел телевизор.
– А я посудку помыл, – сказал Полсотни, разливая по стопкам водку.
– Замечательно, – проговорил Саныч и, выпив, добавил: – А сейчас ещё замечательней.
Закусив, пошёл умываться. Его вновь чуть не стошнило от зубной пасты.
Через час у них закончилась водка. Митя разлил остатки по стопкам и сказал:
– Дай Бог, чтоб не последняя.
Сотрапезнички чокнулись и выпили. Полсотни сразу погрустнел – он не знал, что у Саныча есть деньги.
– Ну, что, надо что-то придумывать, – сказал Митя. – Пошли, прогуляемся. Кого-нибудь встретим, у кого-то стрельнём.
Саныч хотел избавиться от «хвоста». Он согласился выйти на улицу, чтоб там и распрощаться с гостем, сказав, что резко поплохело. Затем вернуться домой, естественно – через магазин. Тогда можно потихоньку похмелиться, убраться, замочить заблёванное бельё. А коль хорошо похмелиться, то можно даже и постирать.
Они вышли на пасмурную улицу. Пасмурно, это хорошо. Хуже не придумать, чем с бодунища щурить на солнце пропитую рожу.
Сотрапезнички стояли у магазина, где и встретились.
– Стасик! Здорово, дружище! – воскликнул Митя, увидев вышедшего из-за угла парня. Саныч его не знал.
– Здорово! – Парень протянул руку сначала Полсотни, а затем Санычу.
– Как жизнь вообще? Давно тебя не видел, – сказал Митя.
– Неделю назад встречались, – напомнил Стасик.
– Ой, точно! – хлопнул себя по лбу Митя. Он почувствовал щедрый кошелёк, и глаза его загорелись.
– А вы чё тут стоите, мутите? – спросил Стасик.
– Н у… – развёл руки Митя. – Мутим. Есть предложения? А то так хреново, прям вообще…
И действительно, голос Полсотни стал хреновым. Прям вообще.
– Пошли со мной тогда! – махнул ракой Стасик. Я вчера тоже поддал. Питница была всё ж таки.
– Как? – удивился Митя. – Сегодня, значит, уж суббота?
– Ну, да, – кивнул Стасик. – А тебе-то что, иль на работу устроился?
– Не, – улыбнулся Митя. – Нет ничего подходящего. На всех пивных заводах директора уже есть.
Стасик купил два литра водки и позвал сотрапезничков в гости.
«Как-то нереально всё складывается в последнее время, – подумал по пути Саныч. – То Андрюха с бабками, теперь этот Стасик. И даже прощелыга Паша разок со своим пришёл. Все наливают, никто ничего не просит. Ой, не к дождю такое. Налетит Земля на небесную ось».
Это в прежние времена все были при мармулетах и водка текла рекой. Нынче-то пообсохла та река. Из болота выцеживать приходится с Пашей, Перегаром, Митей. Ведь и он, Саныч, теперь такой. Частенько бывает: в дверь позвонили – бутылку, закуску прятать.
Они шли вдоль дороги. Саныч глянул на здоровенный плакат, видимый всеми пешеходами и проезжающими. На нём были изображены мужчина и женщина. С едва заметными полуулыбками, а-ля этакой, плакатной Моны Лизы.
«Впрочем, нет. Мона Лиза и по сей день не понятно, чему улыбается, – подумал Саныч. – С этими же всё ясно. Они очень горды, что на плакат попали. Вот соседи-то ахнут. И усов не подрисовать, и похабщины не подписать. Ибо высоко. А снизу надпись такая, красивая «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ». Ага, красивая. Но, какая-то непонятная. Против кого-то эта сила? И зачем вообще сопки в силах измерять? Красиво звучит, но непонятно. Как картина, которую мулатка грудью пишет. Хотя, там красива сама картина написания картины упругой грудью, перемазанной в краске. Это же нет, не мулатка рисовала. Здесь, раз прочитав красивую мудрёную надпись, тут же забудешь. Будешь ходить мимо, не обращая внимания. Потому что второй раз читать не торжественно уже, и не красиво. А напиши «СИЛА ЗАПОЛЯРЬЯ В ЛЮДЯХ» мулатка упругой грудью? А? Красота осталась бы навсегда. Вот идёшь по завьюженной улице Полярной ночью. По щекам стегает снег. И он такой плотный, что и не видно тебе, кто изображён и что написано на плакате этом. Виден лишь смутный силуэт. Но ты знаешь, что его когда-то расписала своей загорелой грудью мулатка. И наверняка станет теплее. Хотя бы на душе.
А тут? Ай, что и говорить. Лучше б меня с перепою сфоткали. Такого, чтоб щетина ржавой проволокой, чтоб в глазах два испуганных дурачка. И написали б: «САНЫЧ, ЗАВЯЗЫВАЙ!!!». Это для братвы. А с другой стороны, для правильных. Ну, для таких, кто в остроносых туфлях и в машинах, где клубняк из колонок «унц-унц». Вот для них ту же самую фотку, только с надписью «САНЫЧ СЕГОДНЯ НЕ КОМИЛЬФО». Потому как – стерегись. Ведь носи ты даже остроносые туфли, это не застрахует тебя от стопочки-другой. А там глядишь, и жена из дому выгнала. Уснул в машине своей, в последнем пристанище, с сигаретой. Пожар. Да благо проснулся-таки, выскочить успел. И всё, в машине не слышится больше «унц-унц». Там теперь ветер подвывает. А на туфле остроносой каблук отвалился. Друзьям через неделю не нужен. Попахивать псиной начал. Ну, в общем, не комильфо».
