Александра Маринина - Обратная сила. Том 1. 1842–1919
– Моя мать, – медленно проговорила она, намыливая руки, – застрелила своего любовника и на каторге умерла, так что ты со мной не шути, поняла? Яблоко от яблони недалеко падает. И про семью меня расспрашивать больше не смей, не твое это дело, для тебя я – товарищ Самарина.
Через некоторое время Сандра, смывшая грим, делавший лицо веснушчатым и опухшим, уже переодетая в свое обычное платье «барышни из хорошей семьи», вошла в комнату, где ее ожидали два члена комитета. Перед ними на столе стоял раскрытый чемодан, в котором виднелись банки с вареньем и соленьями.
– Товарищ Самарина, как же ты везла такую тяжесть? – спросил один из них, черноволосый и черноусый красавец.
– А что прикажешь делать? – сердито ответила она. – Что простая баба может везти из Сызрани в Москву? Не сало же с маслом по такой жаре. Если бы начали обыскивать, так хоть понятно, что ездила к родне и везу гостинцы. Или ты бы предпочел, чтобы я везла литературу? Или, может, детали к типографской машине? Я при обыске должна быть чиста, как сказал бы мой кузен Валерий, как в стерильной операционной. Ну что, готовы записывать?
Оба члена комитета, один из которых был Юлианом Казариным, тем самым присяжным поверенным, бывшим учеником ныне покойного Павла Николаевича Гнедича, кивнули и дружно взялись за карандаши. Сандра начала диктовать:
– От Юрьева к Мартинсону…
Ее феноменальная память, развившаяся и укрепившаяся с годами, позволяла девушке без усилий запоминать большие объемы письменных текстов, и ее частенько использовали для передачи сообщений в другие города, если стремились избежать риска перлюстрации. В Сызрани она таким же манером продиктовала около десятка писем, прочитанных в Москве и тут же сожженных. Теперь она привезла ответы. Держа все в голове, она совершенно не боялась обысков, если какому-нибудь деятелю политической полиции вдруг пришло бы в голову хоть в чем-то ее заподозрить.
– …Спешу уведомить тебя, что по сведениям, полученным от моего доверенного лица, приближенного к старшему цензору Санкт-Петербургского почтамта, в «алфавит» по Поволжской губернии внесен издатель нашей либеральной газеты…
«Алфавитом» именовался список тех, чья корреспонденция, вся без исключения, подлежала обязательной перлюстрации.
– …Непременно сообщите, какие еще нововведения придумал это чудовище Зубатов, чтобы мы могли принять упреждающие меры…
Казарин невольно покачал головой, записывая текст адресованного именно ему письма.
– Если б я был личным другом Зубатова, вопрос решался бы быстро и просто. А так мне нужно платить своим осведомителям из зубатовского окружения. Из своего кармана, что ли?
– Ах, Юлиан, не будь таким занудой, – весело ответила Сандра. – Будут тебе деньги, я от Алексея привезла, и он обещал в ближайшее время с оказией еще прислать.
– Да вот только благодаря Ерамасову и держимся, – проворчал Казарин. – Все средства идут из центра на периферию, а мы тут, в обеих столицах, побираемся подачками от сочувствующих. Да и Ерамасов вот-вот сорвется, он же нам помогает только из любви к тебе и из старой дружбы с твоим кузеном.
– А ты ревнуешь? – усмехнулась Сандра. – Не ревнуй, Юлиан. Ты же знаешь, у меня с Алексеем давно все кончено. Так, следующее письмо на французском. Будете записывать оригинал или сразу перевод?
Второй член комитета был из рабочих, французским не владел, поэтому Казарин попросил продиктовать письмо по-русски.
– … Я категорически против централизации движения и концентрации его вокруг новоявленного лидера из числа рабочих на этом заводе. Мне слишком известна манера, привитая нашей полиции Рачковским и поддержанная Зубатовым: собрать революционно настроенные слои под свой контроль и под руководство поставленных охранкой людей. Любое предложение о централизации или хотя бы об объединении я рассматриваю как действие, осуществленное под влиянием нашего врага…
Сандра диктовала легко, без малейшего напряжения, словно произносила текст давно и хорошо заученной роли. Казарин, до сих пор влюбленный в нее, не переставал поражаться этой способности. Интересно, она хотя бы понимает смысл того, что произносит? Знает ли, например, кто такой Рачковский и о какой «его манере» идет речь? Юлиан помнил, как правдами и неправдами ему удалось получить список с секретной докладной записки заведующего заграничной агентурой Рачковского, поданной еще в 1892 году на имя директора Департамента полиции Дурново о постановке работы органов сыска в связи с возникновением в Петербурге «Группы народовольцев». В записке, помимо всего прочего, говорилось: «Сколько бы ни возникало на пространстве России отдельных и замкнутых революционных кружков, политическая полиция данной местности всегда имеет возможность объединить их для безошибочного контроля и своевременно пресекать преступные замыслы. Сосредоточивая путем внутреннего воздействия самые разнородные революционные элементы в центральные группы, органы названной полиции должны сделаться распорядителями положения, а не быть рабами революционных предприятий». И далее: «Каждый революционер, действующий… на собственный страх, непременно примкнет к искусственному центру, находящемуся в ведении местного руководителя розыскной деятельностью, и наиболее опасные конспираторы всегда будут на виду для соответственных против них мероприятий». Разумеется, все соратники были уведомлены о содержании докладной записки, но толку от этого оказалось немного: лишь отдельные руководители помнили о предупреждении, многие же попадались на полицейские провокации.
Когда все письма были продиктованы и записаны, Сандра собралась уходить. Уже стемнело, и можно было идти без опаски, что кто-то заметит, как выходит барышня, которая сюда вроде бы и не входила.
– Куда ты теперь? Домой? – спросил Казарин.
– Дома пусто, – улыбнулась в ответ Сандра, – все на даче, одна прислуга осталась. Я обещала на дачу только завтра приехать, сегодня меня и не ждут, да и поздно, так что поеду к подруге, у нее переночую.
Она лукаво посмотрела на Казарина, вернее, на его отражение в зеркале, перед которым надевала и прикрепляла шпильками шляпку.
– Ты меня проводишь, надеюсь?
– Разумеется, друг мой. Более того, у меня есть к тебе встречное предложение…
– Я его принимаю, – быстро ответила девушка. – Ты уже решил, где? К тебе я не поеду, ты же знаешь.
– Тогда как обычно, в «Звезду», если ты не против. Иди к скверу у церкви, жди меня там, я твой саквояж принесу. Там и извозчика возьмем.
Для всех домашних Сандра, активная участница различных литературно-художественных кружков, ездила в Сызрань для того, чтобы присутствовать на мастер-классе по сценическому мастерству, провести который уговорили одну известную актрису, некоторое время назад ушедшую с подмостков, осевшую у родственников в Поволжье и дававшую частные уроки декламации. Из дома Сандра уехала с небольшим красивым саквояжем, в который сложила все необходимое молодой девушке для такой короткой поездки. Саквояж, как и платье, оставался в доме Зины и ждал возвращения хозяйки.
Завязавшийся в 1892 году роман с Алексеем Ерамасовым длился почти три года, после чего Сандра остыла, но сохранила с молодым купцом отношения дружеские и доверительные. Через Ерамасова она вошла в круг революционно настроенной молодежи, сперва пыталась вникнуть в суть их идей и воззрений, а потом внезапно оказалось, что хотя сами эти воззрения были ей не во всем понятны, но, служа им, можно было испытывать настоящий восторг, соединяя две главные составляющие характера Сандры Рыбаковой: страсть к актерскому перевоплощению и безудержное стремление к риску, опасности, ощущению края перед бездной. Иногда, в минуты ссор или, напротив, безмятежного веселья, когда можно шутить на любые темы без опасений, что тебя неправильно поймут, Юлиан Казарин говорил ей:
– Это счастье, что первыми тебя взяли в оборот наши, а не зубатовцы. Ты же безыдейная мещанка, тебе все равно, какому богу служить, лишь бы актерствовать и веселиться. Ты и в охранку пошла бы сотрудничать, и с таким же успехом использовала бы свое притворство в целях борьбы с революционным движением. Уверен, ты была бы у них лучшим агентом.
Если говорились эти злые слова в пылу конфликта, Сандра гордо поднимала голову и молча уходила. Но случалось это все же чрезвычайно редко, а чаще всего звучали подобные соображения в таких обстоятельствах, при которых девушка, приняв соблазнительную позу, со смехом отвечала:
– Скажи спасибо, что первым, кому я попалась в руки, был Ерамасов, а не ты. Был бы ты первым – и что получилось бы? Женитьба, скука, домоводство и походы в церковь по воскресеньям. А Алексей привел меня к борцам за освобождение народа, а потом и тебя втянул, и вот результат: мы с тобой вместе. И если уж на то пошло, то будь я мужчиной – работала бы не хуже Клеточникова, а может, даже и лучше.
