Елена Котова - Акционерное общество женщин
Под утро Катьку уже подмывало согласиться с этим и послать Влада на…, чтобы хоть час поспать спокойно. Но понимала, что поспать Влад ей все равно не даст, а будет умолять сказать ему, каким именно образом он может осчастливить не женщин вообще, а конкретную Катьку в этот конкретный предрассветный миг. Осчастливить же ее он мог бы только если бы оставил ее в покое, чего сделать он не мог. Может, и не так уж он неправ, говоря, что делает несчастными всех женщин?
Юлия Полешек тем временем обеспечивала развитие новых филиалов – в Нижнем Новгороде, Казани и в дальнем Подмосковье – Звенигороде, Суздале и Ростове Великом. В окрестностях Звенигорода было огромное количество дач верхнего среднего класса, и Вера Александровна Кутыкина помогла наладить в одной из деревень производство лекарственных трав для дачников.
В Суздале Ирина Степанова по старой памяти уговорила руководство отеля «Покровская слобода» открыть в СПА-центре мини-отделение общества, а Кутыкина объединила местных индивидуальных производителей сувениров, варенья, медовухи и прочей сбывавшейся туристам ерунды в одно крупное предприятие. Через местные структуры пробиваться было непросто, и Полина умолила Шурика отрядить им в помощь незаменимого Васю, того самого, который на Канарах разбил стол лобстером. Он и сам был чем-то похож на лобстера: крупный, гладкий и красный.
Вася был откомандирован в распоряжение Юлии и крышевал площадки Суздаля, Звенигорода и особенно Ростова, попутно решая там и собственные вопросы. Васю стали иногда приглашать к Полине на дачу на воскресные посиделки. От них Вася тащился, настолько обожал он любую свою причастность ко всему, чего у других нет. Он млел, когда к нему подсаживалась Алена, которая казалась ему звездой Голливуда… Ему нравился Коля Денисов, на непонятном языке вещавший что-то про пипсы, индексы и контанго, Влад Кумановский, с которым на уже более понятном языке Вася часами вел разговоры о политике. На каком языке беседовал Вася с Мэтью, оставалось загадкой, но Вася явно вещал ему что-то про Уголовный кодекс.
Вася одуревал от прохаживавшихся вокруг него акционерок, которые по его понятиям были старые перечницы, как его родная жена Валя, но как, бл…дь, выглядели! Вася мечтал… Ему было ясно, что Алена занята, а Катька занята чем-то непонятным, но он вязался и к ним, и к Степановой, все подбивая пойти по грибы и хохоча при этом… Вася одуревал от нового мира, в который он вроде теперь был вхож, но не вполне, а так, сбоку припеку. Ему надо было с этим что-то делать.
В одно из воскресений Вася не явился на посиделки из-за собственных дел, а тут-то Полешек, вынь да положь, потребовались от него какие-то документы, и она решила смотаться за ними к Васе на дачу.
Девушки ждали ее к столу и совершенно заждались, пока наконец через два часа Юля не вернулась, раскрасневшаяся и растрепанная. Скинув плащ, она заявила, что прежде всего Шурик должен ей налить. Махнув один за другим два шота виски и выкурив сигарету, сказала, что и правда, пора за стол. Как только после обеда подруги выпроводили мужиков на террасу, они набросились на Юлю с вопросом: «Ну что?»
– Что-что, трахнуть хотел, что еще…
– А что, Вали не было? И внуки у них обычно по выходным.
– Все было. И Валя, и внучка Машка, полтора года. Валя сидит с ней, квохчет от счастья. Она меня все за стол приглашала, но я ей говорю: «Я на минутку, только бумаги забрать, меня там свои ждут». Она мне: «Тогда я пойду Машку купать», – и ушла, а Вася меня вниз, в свой кабинет, который в подвале, повел.
– Ура-а! – завопила Полина. – Наконец-то настоящий подвал.
– В следующий раз сама к нему поедешь, она «ура» тут, понимаешь, кричит, – мрачно сказала Полешек.
– Девушки, не отвлекайтесь, – взмолилась Кыса. – Ну, повел в подвал, и?..
– Не успели до кабинета дойти, он меня вталкивает в боковую комнату, где мастерская – верстак и все прочее, – и начинает с меня джемпер сдирать, а сам, сволочь, приговаривает: «Ну что за умница, что за прелесть, Юлечка, настоящая женщина, все в джинсах ходят, а Юлечка – красавица моя, в юбке, ах лапочка ты моя…» Прямо на верстаке хотел меня трахнуть. Кругом грязь, инструменты валяются, а он мне под юбку лапами лезет и приговаривает: «А вот у меня долото тут под рукой, а хочешь, Юлечка, долотом, а тут еще и шило…» Ой, девочки, я не могу дальше, порнуха… Действительно лобстер, морское ракообразное с клешнями.
– Да ладно, ты ж терминатор, – сказала Алена. – Врезала бы ему по сусалам.
– Так я и врезала. Пнула его ногой, молоток схватила. «Только сунься, сволочь», – говорю.
– Эх, не дошло дело до пыток в подвале. А там даже шило было под рукой, – вздохнула Полина.
– С тобой у меня отдельный разговор будет, – хлопнув еще виски, улыбнулась Полешек. – Но эта сволочь у меня еще попляшет. Будет теперь за каждый шаг, гад, отчитываться. А то все в Ростове и Суздале только собственные терки в кабаках трет.
– Что творится?! – воскликнула вдруг Алена. – Жена наверху внучку купает, а этот скот на верстаке в подвале… Я думала, у меня одной такой особый фронт работ.
– Ах, вот почему ты после синдикации сама не своя вернулась! – Катька всплеснула руками. – Неужели это был Коля?
– Это был твой друг-приятель Дин Ладерон, муж Норин. Кого вы, бл…дь, набрали, я тебя, Кать, спрашиваю?
Основательницы загалдели, требуя от Алены подробностей, та скупо поведала о «Ритцах». Подруги пришли в неистовое веселье, а Катька заявила:
– Если на то пошло, я вам так скажу: не надо делать из себя героев и хвастаться жертвами, принесенными на алтарь общего дела. Каждый несет свой крест. – Катька уже давилась смехом. – Меня этим летом пытали в мансарде. Отгадайте кто?
– Кто? – встрепенулась Алена.
Катька бросила на нее взгляд искоса.
– Кто? Конь в пальто. Влад. Твоя тема, Кыса, между прочим.
– Ясно, сублимирует чувство вины перед слабыми женщинами в сексуальных пытках сильных в лице Катьки. Могу себе представить.
– Уверяю тебя, не можешь. Фильмы ужасов отдыхают. Да еще всю ночь комары кусали.
– Вот теперь порядок. Каждый испил свою чашу, – заключила Полина.
– Я тебе сказала, с тобой отдельный разговор, – вмешалась Полешек. – Если у тебя одни мечты о пытках в подвале, в чем проблема?
– Я непригодна для пыток в подвале, у меня груди нет.
– Не надо отговорок! – в один голос закричали Катя и Алена. – При правильной постановке отсутствие груди делу не помеха.
– Тогда требую либо чахоточного поэта, либо здоровенного дровосека, на иное не согласна, – заявила Полина.
– Мы тебя на страховых агентов бросим. Бандерасы первой волны были еще ничего, хотя я всегда говорила, что надо было Джудов Ло набирать, – сказала Алена. – А новые – гамак уродов, массовка, нет у них понимания, что требуется женщине.
– С ума сошли, им по двадцать пять, – не сдавалась Полина.
– В этом самый шик! Предстанешь ему амазонкой, прекраснее которой он не познает ничего, будешь ему сказки Шехерезады рассказывать. Тебя же тянет на просвещение. – Степановой надо было сквитаться за бандерасов, но к этому моменту терпение мужчин лопнуло и Александр пришел выяснить, доколе, собственно говоря…
Шурика за последнее время как подменили. Ему нравилось, что у девок дело наладилось, а главное, что каждые выходные на его даче собирается общество, которое ни одному купающемуся хоть в богатстве, хоть во власти человеку даже присниться не могло. Красивые женщины, смотрящие им в рот трое незаурядных мужчин, свежая рыба на пару, которую девушки лениво щиплют, запивая ледяным шабли, черные «Ягуары», шеренгой стоящие у ворот, и «лиловые негры» при них, – жизнь Шурика стала сплошным праздником, хозяином коего был он сам.
Он забыл, как язвил над взрослеющими женщинами, с удовольствием, на правах практически родственника, делал вид, что лазил за пазуху или под юбку то Кысе, то Ирке, то Алене. Родственники-акционеры дружно били его по рукам, все хохотали, а Шурик отправлялся варить кофе.
– Все пошлости обсуждаете? – спросил Шурик. – Гореть вам, грешницы, в геенне огненной. И церковь предаст вас анафеме.
– Это будет лучшая реклама, – радостно парировала Кыса.
– Опять небось о сексе? О душе уже давно пора думать, а у вас один секс на уме, – продолжал Александр.
– Это у вас, у мужчин, один секс на уме, а мы просто ставим вашу похоть на службу правому делу.
– Какому правому делу?
– Правильному правому делу…
– Шурик, ты помнишь, что «Фауст» – это в каком-то смысле наш первоисточник? – спросила Катька. – Вместо удовлетворения на склоне лет Фауст чувствует лишь душевную пустоту и боль от тщеты содеянного. Этим, Шурик, все сказано о так называемой любви. Слышать этого слова не могу, надо законом запретить его произносить. Вот твой Вася небось тоже решил, что знает, что такое любовь…
– А при чем тут Вася?
– Так, к слову пришлось… Считай, что у меня сложный ассоциативный ряд…
