Маша Трауб - Плюс один стул
Кстати, Ксюша тоже умела быть разной. Петя восхищался тем, как меняется цвет ее глаз в зависимости от освещения. Как волосы вдруг становятся пшеничными с рыжиной, хотя еще вчера казались светло-русыми. Пете нравилось наблюдать, как Ксюша из длинноногой блондинки превращается в высокую девушку с длинной шеей, широкими мужскими плечами, вытянутым туловищем и непропорционально коротковатыми ногами. Ему хватало мозгов не рассказывать Ксюше о своих наблюдениях – она бы его не поняла. Обиделась. Но такое двойное зрение у Пети осталось на всю жизнь. А уж что стало тому причиной – очки или тот случай, когда он увидел мать во мраке квартиры, Петя так и не понял.
Был период, когда все стало хорошо – мама приезжала к бабе Дусе и привозила подарки. Она смеялась и была такой же, как прежде. Петя ходил на станцию ее провожать, и они собирали по дороге землянику, разглядывали поезда и играли в игру – кто едет в вагоне. Мама очень смешно изображала людей, которые могли сидеть и смотреть в окно – то брюзжащего дядьку, то злобную старушку, то капризного ребенка. Петя хохотал до колик в подреберье и считал, что его мама – актриса.
После смерти бабы Розы мама пропала. Петя не рискнул спросить у бабы Дуси, которая после похорон сватьи слегла с сердцем, куда делась мама.
Ему тогда тоже пришлось не сладко – поскольку Евдокия Степановна лежала пластом, наотрез отказавшись от госпитализации, но согласившись на приходящую медсестру, Петя столкнулся с бытом. Нужно было обслуживать хотя бы себя. И опять на выручку пришел Сашка, который, зайдя проведать друга, ушел и вернулся с матерью, отцом и дядькой. Пока отец колол дрова для печки, дядька ремонтировал крыльцо, которое «каши просило» и давно стояло покосившимся, Сашкина мать хозяйничала на кухне – варила борщ в кастрюле размером с таз, жарила пирожки, лежавшие грудой на подносе. Сашка в это время уволок Петю в ванную и учил его стирать носки и трусы. У Пети не получалось – он ныл и говорил, что можно включить стиральную машинку, но Сашка не сдавался. Заодно заставил Петю перестирать постельное белье, которое они выжали в четыре руки, и помыть полы во всем доме. Сам Сашка проворно таскал воду, помогал матери мыть посуду и делал все ловко, споро и умело.
А Петя чуть не плакал. Да чего уж говорить – плакал, утираясь мокрой тряпкой. Сашкина мать решила, что он оплакивает бабушку. Сашка цыкнул на него, мол, чего нюни развел, мой давай быстрее. Подумаешь, делов-то. А Петя плакал от того, что сейчас с ним опять Сашка и его семья. И они вместе пришли на выручку. А его отец, мама – не пойми где. Их нет. Даже не позвонили, чтобы узнать, как он там с бабой Дусей. Петя плакал и проклинал родителей самыми страшными словами. Он тер тряпкой пол и мечтал о том, чтобы у тети Марины выпали все волосы, а отец заболел самой страшной болезнью. Про мать Петя так ужасно думать не решился, но пообещал никогда с ней больше не разговаривать. Ни за что. Даже если она будет умолять.
Тогда Петя понял, что такое настоящие ненависть и боль. Он даже обиделся на бабу Дусю, которая любила его отца. За что любила? Чем восхищалась? Тем, что его нет рядом? И что он даже гвоздь вбить не может? А мама? Почему баба Дуся не позвонит дочери и не призовет ее к ответу? Не велит ей приехать, встать к плите и нажарить таких же вкусных пирожков, какие жарит Сашкина мама? Почему Евдокия Степановна лежит, отвернувшись к стенке, и только стонет?
За ужином, когда все дела были закончены и Сашкина мама накормила с ложечки бабу Дусю, Петя подошел к ней и спросил:
– Можно я у вас поживу? Временно.
Как он осмелился задать такой вопрос, сам не знал. И ответ Сашкиной мамы его потряс.
– Нет, нельзя, – ответила она, хотя Петя был уверен, что его прямо сейчас пригласят в дом.
– Почему? – Петя прекрасно знал, что спрашивать «почему» – неприлично.
– Потому что ты должен жить в своей семье, – ласково, но твердо ответила Сашкина мать. – На тебе теперь баба Дуся. Как ты ее оставишь? Нельзя. Она твоя семья.
И Петя снова заплакал от ощущения безнадежности, оттого, что ему отказали, что он не сможет жить так, как Сашка, – есть борщ и уминать пирожки. Сашкина мать привлекла его к себе и погладила по голове.
– Ничего, все пройдет. Вот увидишь, – приговаривала она. И Петя, как маленький, хлюпал носом, вымочив ее домашний халат слезами и соплями, – завтра проснешься и будет уже полегче. А послезавтра еще легче. И не заметишь, как все забудется. Так быстро, что ты даже удивишься. Надо только потерпеть. Боль она никогда не бывает все время больной. Как с разбитой коленкой. Сначала поболит, потом утихнет. Расковыряешь, опять будет болеть. Не будешь трогать – заживет потихоньку.
Сашкина мама говорила, как будто пела колыбельную. Петя мало что понял из ее монолога – он уснул. Но про разбитую коленку и то, что он должен жить в своей семье, запомнил на всю жизнь. Сашкина мама оказалась права – уже утром, хорошо выспавшись (даже не помнил, как оказался в своей кровати – наверное, его перенесли), он вышел на кухню и увидел бабу Дусю, которая жарила яичницу. Все было как прежде. И Евдокия Степановна была прежней. Почти.
Только вот кого считать семьей, Петя так для себя не решил. Ему было стыдно за вчерашние проклятия в адрес папы и мамы. Он злился на свои детские слезы обиды и зависти – да, банальной зависти к Сашке, у которого была семья.
– Сегодня Сережа должен приехать, – сообщила баба Дуся, и у Пети опять все внутри заболело. Евдокия Степановна встала не ради него, не ради внука, а ради зятя. Она оделась, умылась, хотя еще вчера лежала на кровати и выла. Петя думал, что баба Дуся выздоровела, чтобы он не страдал. А оказывается, он тут был совсем ни при чем.
– Где он вчера был? – буркнул обиженно Петя.
– Не мог, значит.
– Когда надо, он никогда не может.
– Не смей так про отца говорить, – одернула его баба Дуся. – Каким бы он ни был, он твой отец. Прояви уважение.
– Не буду, – заорал Петя как полоумный, – не буду, не хочу! Он мне никто! У него есть другие дети, а я ему только мешаюсь! Он меня ненавидит, потому что вынужден деньги мне давать! Ненавижу его!
Евдокия Степановна выронила вилку, которая с глухим стуком упала на пол.
– Ты что ж такое говоришь? Кто тебя надоумил? Откуда ты такие слова-то взял? – Баба Дуся присела на край стула.
– Сам додумался. Я уже взрослый. Чего тут непонятного? – Петя взял вчерашний пирожок Сашкиной мамы.
– Не говори так. Сережа тебя очень любит. – Баба Дуся будто сама не верила в то, что говорит.
– А если любит, то пусть докажет. Пусть сделает что-нибудь! Он ведь только говорит, а ничего не делает!
– Так что же он должен сделать? – Евдокия Степановна смотрела на Петю, будто видела его впервые.
– Он должен жить со мной! И с тобой! Мы тоже его семья! А человек должен жить со своей семьей! Это все знают, кроме него! – проорал Петя и выскочил из дома.
Когда он вернулся, баба Дуся сделала вид, что ничего не произошло. Когда приехал отец, Петя, быстро поздоровавшись, убежал к Сашке, с которым и гулял до позднего вечера. И опять Евдокия Степановна ничего ему не сказала, даже не спросила, где он все это время пропадал.
– Поешь там сам, я устала. Завтра переезжаем в город.
Петя с удовольствием съел холодный вчерашний борщ Сашкиной мамы и помыл за собой тарелку. В тот вечер он твердо решил сделать так, чтобы не зависеть от отца, не быть таким, как он, выбрать себе другую профессию, другое дело, ни в чем не походить на него. Ни в чем.
В этом он преуспел. С годами отец стал для него совсем посторонним человеком – Петя тщательно и сознательно вытравлял в себе любое, пусть даже мимолетное, сходство. Он не стал поступать на исторический факультет, как ему советовал папа, и проявил твердость духа, когда тот писал ему пространные письма, спрашивая: «Хорошо ли ты подумал насчет экономического, потянешь ли, окажется ли это по зубам, у тебя же нет математических способностей, да и с аналитическими плохо».
«Откуда ты знаешь? – хотел спросить у него Петя. – Откуда ты про меня хоть что-то знаешь? Про мои способности, про то, что мне по зубам? Ты про меня ничего не знаешь!»
От окончательного разрыва его удерживала Евдокия Степановна, которая продолжала любить зятя и требовала того же от Пети. Ради бабы Дуси Петя терпел.
Петя не ревновал отца к сводным сестрам, равнодушно относился к тете Марине. У него прошла острая обида за то, что отец спокойно жил, построил новую семью, крепко спал и его не терзали угрызения совести. Петя научился относиться к отцу с мягким юмором и даже в редкие моменты испытывал к нему жалость. Ведь, можно сказать, отец тоже не стал тем, кем хотел. И наверное, баба Роза тоже говорила ему, что он не потянет, не справится, не сдюжит.
– Будь осторожен в своих желаниях, – часто повторяла Пете баба Роза, – они могут исполниться.
Петя не понимал, что плохого в том, чтобы его желания исполнились. И как можно быть с ними острожным.
