Маша Трауб - Плюс один стул
«Пусть. Всем легче будет. И ей в первую очередь», – отвечала Евдокия Степановна.
«Дуся, что ты такое говоришь?!!»
Петя прекрасно помнил, как вместе с бабой Розой приходил проведывать маму. Даже так – Петя не знал, куда они идут. Роза Герасимовна сказала – «по делам». Сначала они очень долго стояли на лестнице и звонили в дверь. Баба Роза то и дело прикладывала ухо к двери, прислушиваясь. Пете стало скучно, притулиться было некуда, и тут случилось чудо – бабушка разрешила ему посидеть на подоконнике! Никогда раньше она ему это не разрешала и гоняла старших мальчишек, которые устраивались на подоконнике в подъезде перекинуться в карты. Но тут она даже помогла ему взобраться, не обратив внимания на то, что подоконник не отличался чистотой. Потом начались и вовсе странные вещи – баба Роза изображала шаги, которые якобы удалялись, и прижималась к косяку, чтобы ее не было видно в дверной глазок. И снова звонила, стучала и прислушивалась. Потом они ушли.
«Светочка так и не открыла. Она была дома, я это явно слышала, – читал уже взрослый Петя переписку бабушек, относящуюся к тому году, – но не открыла! Ладно, она меня не хотела видеть. Но ведь я была с Петечкой! Она не пожелала видеть сына! Я-то рассчитывала пробудить в ней сильные эмоции, как советовал врач. Даже не знаю, как поступить… Дуся, что делать? Это может плохо кончиться. Врач предупреждал. Сергей говорит, что ночные звонки продолжаются. Но доброжелательные – Светочка спрашивает, как включается телевизор, просит посоветовать, какую книжку почитать, обсуждает погоду… Мне кажется, она перепутала день с ночью. Чем она занята? Человек должен быть занят! Дуся, может, ты к ней съездишь и проведешь беседу? Ты же все-таки мать!»
«Роза, ты вроде умная женщина, но ничего не понимаешь, – писала в ответ Евдокия Степановна, – это все бесполезно. Если она хочет себя загнать в угол, то пусть загоняет. Мы с тобой ничего не сможем сделать. И никто не сможет, если она сама не захочет. А Петя… Ты же сама понимаешь, что в ней нет материнских чувств. И никогда не было… Давление опять сегодня скакало. Повезешь Петю в следующий раз ко мне, захвати лекарства – те таблетки, желтенькие такие. Очень мне помогают».
Но Роза Герасимовна была упертой и не отступила. Они с Петей поехали снова. Только на сей раз дверь оказалась незапертой. Баба Роза, позвонив несколько раз, толкнула наудачу, и они вошли в квартиру.
– Света, – тихо позвала Роза Герасимовна, с ужасом оглядываясь по сторонам. Несмотря на раннее утро, в квартире были плотно зашторены все окна. На кухне вместо шторы на карнизе висел плед.
Странная, взлохмаченная женщина вышла из комнаты и, как сомнамбула, не замечая присутствия в квартире бабы Розы и Пети, прошла в туалет. После этого опять скрылась в комнате.
Роза Герасимовна пошла следом и включила свет.
– Нет, пожалуйста, не надо, – попросила женщина, в которой Петя не узнал мать, и натянула одеяло на голову.
Баба Роза выключила свет.
– Светочка, давай поговорим. – Она присела на край кровати.
– Не хочу.
– Давай я тебе чаю сделаю?
– Не надо. Уходите. У меня все хорошо. Просто спать хочу. Читала всю ночь. У меня бессонница.
– Светочка, давай ты встанешь, примешь душ, мы вместе выйдем погулять.
– Уходите, – тихо сказала Света, – я не хочу пугать Петю.
Только это и подействовало на бабу Розу. Она зашла на кухню, собираясь помыть грязную посуду, и потянулась сорвать с карниза плед, но в последний момент остановилась. Не стала.
Петя покорно семенил за бабушкой.
«Светочка тяжело больна, с моей точки зрения, – писала Роза Герасимовна сватье. – Но ты, Дуся, права. Пока она сама не пожелает, мы ничего сделать не сможем. В доме ты не представляешь, что творится. Она жалуется на бессонницу. Но я не верю. Что делать?»
«Я молиться буду. Свечку поставлю», – скупо ответила баба Дуся.
Петя, который при первой возможности рассказал Сашке о том, что видел маму, спросил, что это значит. Сашка знал ответы на все вопросы.
– Бутылки были? – деловито уточнил он.
– Какие бутылки?
– Обычные. На кухне. Пустые.
– Нет вроде бы.
– Значит, точно чокнулась. Лучше бы бухала. Если бы бухала, то зашили бы, как моего дядьку. На время помогает. Но если не бухает, тогда шизанулась.
Петя не мог себе представить, как его мама могла шизануться. Да и эту женщину, странную, старую, совсем не такую, какую он помнил, Петя не считал мамой. И даже придумал себе, что они с бабой Розой ездили к другой женщине, к дальней родственнице, например. Но не к его маме. Ведь совсем не похожа!
У Пети тогда случился острый, но недолгий приступ нервной диареи, который, к счастью, прошел незамеченным бабой Розой.
Но осталось другое – Петя перестал запоминать лица, если можно так сказать. Мама в его памяти осталась не той женщиной в одеяле, хотя он разглядел ее очень хорошо – и обгрызанные до мяса ногти на руке, которой она подхватила край одеяла, и ярко-красный, отколупанный лак на большом пальце правой ноги. И волосы – отчего-то иссиня-черные, короткие, стоящие дыбом, хотя Петя прекрасно помнил, что у мамы волосы были каштановые, длинные, струящиеся волной по плечам.
То же самое случилось потом с отцом. Когда Петя приехал за получением конверта, в мужчине, который открыл ему дверь, отца он не узнал. Потому что его отец, как прекрасно помнил Петя, был высоким. А мужчина, который его поприветствовал рукопожатием, как взрослого, был низенький, с выпирающим арбузным животом и сверкающей лысиной. Видимо, так падал свет, что от этой лысины Петя не мог оторвать взгляда – он ведь точно помнил, что лысины в прошлый раз у отца не было! И такого живота тоже! Неужели это другой мужчина? Да нет, голос отцовский и вопросы, традиционные, бессмысленные – как дела в школе, как бабушки, что читаешь? – тоже отцовские.
Петя не узнавал учителей в школе, даже одноклассников, не говоря уже об одноклассницах. Своими тревогами он поделился с Сашкой.
– У тебя просто прицел сбился! – захохотал друг. – Ты людей не разглядывал, а пригляделся – и бац, все увидел.
Только бабушки и Сашка оставались всегда такими, какими их знал и представлял себе Петя. Не менялись, не отращивали себе вдруг уши (Петя это заметил у одноклассницы Полины, которая тайно ему нравилась, пока он вдруг не разглядел у нее огромные уши, которые она прятала под волосами). А у классной руководительницы Петя увидел прическу, стоящую дыбом, и наконец, к своему облегчению, понял, за что ее прозвали Гнездо. А ведь до этого и не понимал, только делал вид, что понимает.
Правда, неожиданное прозрение имело побочный эффект – Петя стал рассеянным, с точки зрения бабы Розы, и мог не заметить пятен на рубашке или что на улице идет дождь и нужно взять зонт. Он не замечал тарелки, которая стояла у него под носом, и цифр на доске, которые расплывались в затейливые узоры. Петя мог заметить, что у той же самой Полины расстроенный вид, и она чуть не плачет – наверняка девчонки опять обидели, но не видел того, что учительница писала на доске. В общем, он был рад тому, что его зрение так резко изменилось, поменяло фокус, проявив интересные, завораживающие детали – веснушки на носу у Сашки, рассыпанную по руке «гречку» у бабы Дуси, «беременное» пятно на лице у молоденькой учительницы рисования. И Петя наслаждался своими открытиями, вглядываясь в лица.
Это длилось до того момента, пока не вмешалась баба Роза, которая заметила, что внук щурится, приглядывается, трет глаза и стал хуже учиться. Роза Герасимовна учинила допрос Пете, тот отнекивался, говорил, что все хорошо, но она потащила его к окулисту. Ко всем прошлым болячкам добавилась еще одна – зрение минус два. Петя пытался доказать врачу и бабушке, что все наоборот – он стал лучше видеть, намного, но они ему не поверили. Баба Роза опять «доставала» через знакомых витамины на основе черники. В витамины она не особо верила и заодно запретила Пете смотреть телевизор, читать при светильнике и каждый день заставляла внука делать гимнастику для глаз, прописанную доктором. В один из дней у Пети на столе оказался очечник – здоровенный, кожаный, в котором лежали очки.
– Не буду, – заявил Петя бабушке.
Баба Роза всколыхнулась и прочитала ему лекцию о том, что он может ослепнуть к окончанию школы, если не будет постоянно носить очки. А Петя так и не смог признаться бабушке, что стеснялся вовсе не очков, а очечника, который она ему выбрала.
У Розы Герасимовны появилась еще одна забота – следить за тем, чтобы Петя носил очки и не щурился. Только у бабы Дуси он мог забросить очки подальше и наслаждаться «другим» зрением – рассматривать продавщицу в деревенском магазине, Сашкину маму, которая показалась ему очень красивой, и он понял, в кого Сашка такой красавчик, как считали все деревенские девчонки.
Когда же Петя надевал очки, все становилось таким же, как прежде. И он узнавал людей, не видел в них ничего выдающегося и интересного. Очки Петя терпеть не мог, потому что был убежден – в них он видит намного хуже.
