Александр Холин - Ослиная Шура
И ещё один случай рассказал сопровождающий пятерых паломников монах Кукша. Сам насельник Святой Горы тоже долго осматривал икону «Семи царственных мучеников», но, не ощупывая её, как Павел, а молясь. Потом разрешил сфотографировать себя вместе с чудотворным образом. На Афоне это был отважный поступок, так как тамошние жильцы наотрез отказываются позировать перед фотокамерами. Когда Кукша возле бухты, где явилась икона Вратарницы, отслужил молебен, то поделился с гостями любопытными историческими фактами, происшедшими в Ивероне.
В 1822 году, когда весь Афон был полон турецких солдат, которые без стеснения забирали у монахов то, что понравилось. Но ни один из них не отважился обнажить икону Вратарницы, сняв с неё богатый оклад и драгоценные каменья. Более того, русский инок Парфений свидетельствовал, что, придя по зову била одним из первых в храм, с изумлением увидел одетую в чёрный мафорий женщину, подметающую обитель.
– Пришло время хорошенько вымести весь монастырь, – сказала женщина. – Уже столько лет стоит неметёный…
Инок так и остался стоять с открытым ртом, потому что образ явившейся ему женщины пропал. Таким его и нашли пришедшие вслед монахи, только сразу привести в сознание Парфения не смогли. Но всё кончилось для монаха благополучно, а через некоторое время турецкий султан издал фирман, в котором давал указание очистить священную обитель. Этот поступок был более чем удивительным, ведь до этого султан хотел просто уничтожить все уже существующие на Афоне монастыри.
И вот наши паломники ступили под своды Иверона. Безусловно, все первым делом хотели поклониться Вратарнице, её благовестной лампаде, а уж потом всё остальное. Молебны здесь – неотъемлемая часть существования. Ведь только помолившись, человек очищает себя от суетной грязи и обыденности мыслей. Каждый из нас всегда стоит перед выбором: или жить только для себя-любимого, или же пытаться подарить хоть какую-то часть радости окружающим тебя людям, не ожидая ничего взамен и не любуясь собой, не хваля себя за подвиги во имя любви к ближнему.
Молитва перед иконой Девы Марии Вратарницы была тогда для Павла тем ожидаемым откровением, ради которого он спешил сюда добраться. Павел всем существом своим почувствовал могучую силу очищения, как будто только что вышел из настоящей русской бани и каждая клеточка тела не может надышаться настоящим живительным и настоящим хрустальным воздухом. Павел понял, что все требуемые ответы не за горами, что всё он узнает, когда будет готов принять нужную ему информацию.
Два дня, проведённые в Ивероне, пролетели для Павла незаметно. Впрочем, не только для него одного. Остальные четверо паломников тоже от всей души радовались знакомству с обителью, где иногда перед взорами людей появляется сама Царица Небесная! А все до одного насельники монастыря приходили поклониться чудотворной иконе «Семи царственных мучеников».
Кстати, сам монах Кукша вызвался познакомить гостей с отшельническими кельями, где когда-то и он возносил молитвы Господу. Для путешествия на Караул, так называлось место, где подвизался монах, требовалось лишних два дня, поэтому паломники с сожалением сократили пребывание в Ивероне и отправились вслед за Кукшей.
Караул находился у подножия Святой Горы, где на отвесном обрыве видны были в разных местах чёрные пятна келий. Забраться туда на первый взгляд было невозможно без специального альпинистского снаряжения. Но, подошедши поближе, путники увидели проложенные в скалах узкие тропинки, по которым забраться в какую-нибудь пещерную келью всё-таки представлялось возможным.
Возле одной из келий Кукша взял лежащую под кустом деревянную колотушку с привязанным к её концу деревянным шариком. Монах принялся резво махать колотушкой вверх-вниз, а шарик послушно выдавал стук, слышимый далеко в округе.
В одной из келий кто-то зашевелился и голос, похожий на старческий, произнёс:
– Кто такие?
– Паломники из Москвы, – ответил за всех Кукша.
Наверху несколько минут никто не отвечал, но монах больше не махал колотушкой. Наверное, необходимо было подождать. Недаром же говорят, что не опаздывает только тот, кто никуда не спешит.
Наконец сверху прозвучал всё тот же старческий голос:
– Хорошо. Заходите все. Только осторожней.
Путников дважды упрашивать не пришлось, потому что на Афон уже надвигались сумерки, а в Карауле, как утверждал Кукша, часто встречаются враги человеческие, особенно ночью. Святая Гора им покою не даёт, что ли? А, может быть, просто работа у нелюдей такая?
Тем не менее, все шестеро почувствовали себя куда увереннее, когда забрались в природную келью, состоящую из трёх гротов. Здешние насельники соорудили между гротами деревянные перегородки, отчего пещера стала выглядеть настоящей многокомнатной квартирой. Жили в ней сейчас игумен Силуан и старец Ефимий.
Игумен встретил прибывших на небольшой площадке перед входом в келью, где даже росли уцепившиеся за скалы чахлые кустики рододендрона.
– Мир вам, – приветствовал гостей отец Силуан. – А тебя, Кукша, воистину рад видеть. Убедился теперь, что у каждого свой путь служения Всевышнему?
– Да, отче, – кивнул Кукша. – В монастыре я не меньше пользы приношу.
– Вот и славно, – улыбнулся игумен. – Помоги тебе Христос.
Монах кивнул остальным и первым протиснулся в пещеру. Остальные молча пролезли следом. В первом гроте возле входа оказался деревянный ушат с водой. Дальше на фанерке, положенной на два толстых полена, стоял кузовок из коры, доверху полный изюмом. Вероятно это была трапезная монахов.
– Мы вам из монастыря ещё мешочек с черносливом принесли, – сообщил Кукша, вытащил из своей походной сумочки небольшой холщовый мешочек и поставил его на импровизированный стол рядом с кузовком.
– Вот и ладно, – кивнул Силуан. – Скоро уже ночь. Двое можете здесь ложиться, трое в соседнюю келью, а один со мной – к отцу Ефимию.
– Куда? – почему-то удивлённо спросил Корнелий.
– Здесь у нас ещё одна келия, зайдите, посмотрите. Там у нас старец Ефимий, – пояснил игумен. – Он уже двадцать лет ничего не видит и почти не слышит. Правда, не разучился ещё разговаривать.
Паломники вошли в келью старца Ефимия. Он лежал почти без движения на циновке возле стены грота и лишь перебирал пальцами деревянные бусинки на лестовке.[47] Услышав, а, скорее, почуяв, что в келью кто-то вошёл, старец повернул в сторону двери голову, потом протянул с оттопыренным указательным пальцем руку к вошедшим.
– Кукша, – еле слышно прошептал старец.
Монах, келия которого когда-то находилась здесь же, поклонился узнавшему его старцу. И в это время сгущающаяся тьма вокруг на несколько минут поредела, будто частица Света Фаворского проникла в отшельническую обитель.
– «Тако да просветится свет ваш перед человеки, яко да видят ваши добрые дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех»,[48] – произнёс Кукша.
– А можно я с вами здесь останусь? – поспешил забить место Павел.
– Изволь, – кивнул Силуан. – Вот в углу ещё одна циновка. Располагайся. А мы пошли по своим местам. Одно запомни, если ночью кто входить будет, не пугайся, не кричи, только успей осенить себя крестным знаменьем. К нам нежить часто заходит, на то здесь и Караул.
Остальные паломники разбрелись по своим местам. В этой пещере остались только Кукша, старец Ефимий и Павел.
– Знаете, – негромко обратился художник к Кукше. – Знаете, я ведь у игумена Силуана просился не только на одну ночь. Я приехал на Святую Гору затем, чтобы насовсем здесь остаться!
– Знаю, – кивнул монах. – Догадался. Да и грех не догадаться, когда у тебя на лице всё написано. А знаешь, почему я сейчас в Ксиропотаме, а не здесь? Ведь даже слепой и глухой старец Ефимий меня признал!
– Почему?
– А всё, брат, потому, что не каждый из нас молитвенником может стать. Настоящим! Меня здесь игумен Силуан от смерти спас. Как-то после утренней молитвы я настолько почувствовал себя святым и открытым к Богу, что увидел прямо возле пещеры парящего в воздухе ангела, который молча поманил меня к себе. Ну, я и шагнул, потому что сам Божий ангел зовёт. А обрыв тут, если помнишь, не маленький и внизу только острые камни. В общем, успел игумен меня за подрясник ухватить. А потом я поклонился Ефимию, и он наказал возвратиться в монастырь. Я послушался. И гордыня стала оставлять меня. Не сразу, не просто так, но, даст Бог, сумею в себе эту нечисть побороть.
Вот и ты, спроси сначала у старца – что делать? – хуже не будет. А дар прозорливости позволяет избранным оказывать нам помощь. Но давай это всё до утра отложим.
Ночь в Карауле выдалась сложная. После вечерней молитвы за дверями кельи вдруг явственно раздался стук копыт, будто хороший рысак резвился на дороге. А какая тут дорога? После этих звуков на Павла вдруг свалился неописуемый ужас: захотелось кричать, отбиваться от кого-то невидимого или убежать, спрятаться, зарыться в землю. Очень нелегко удалось паломнику успокоить своё взбунтовавшееся сознанье. Но это тоже дало неожиданные результаты. Ему вдруг стали приходить на ум стихи. Павел, благо, что в кармане всегда был блокнот и авторучка, на ощупь записал что-то пришедшее в голову, надеясь утром разобрать. Только после этого ему удалось на какое-то время забыться.
