Мария Метлицкая - А жизнь была совсем хорошая (сборник)
Он смотрел на нее укоризненно и торжествующе.
– Ну и кто из нас прав?
А как только «полегчало», уехал «болеть» к маме, рассказывая ей по телефону, что мама кормит его бульоном и выжимает свежие соки.
После «тяжелой» болезни панически боялся сквозняка, компота из холодильника и «физической нагрузки» в виде секса. «Ты что? Я еще очень слаб».
Вот именно – слаб! – зло подумала она. А точнее – слабак. Всего боится, всего остерегается. Мужчина ведь тот, кто отвечает. Как Валерочка, например. А Светловецкий… Не орел, одним словом. Как оказалось. Лебедь белый и прекрасный, но не орел.
Но потом и это забылось. В смысле – его хвороба. Забылась, а осадочек, как говорится, остался.
Со временем таких «осадочков» набралось немало. Впрочем, а кто без греха? Вот уж она – точно не святая. И еще подумалось: раньше казалось, что главное – любовь. Чтобы она просто БЫЛА. А тогда все нипочем!
Ведь только когда ее нет, видишь все словно под лупой. А оказалось, не так. Все равно все видишь. Только нелюбимому ничего не простишь, а любимому…
Простишь, наверное, все. Только сейчас она в этом не была до конца уверена.
Андрей
Сбежав из прекрасной и теплой Калифорнии, Андрей в который раз чувствовал себя негодяем. Ведь так и не решился признаться женщине, с которой жил, что уехал насовсем. Сказал, пряча глаза, что нужно проверить московскую квартиру, возможно, сдать ее, да и просто потусоваться. Как принято теперь говорить.
Та, конечно, все поняла. Ничего не спросила, только вздохнула, провожая, и провела рукой по щеке:
– А ведь ты не вернешься!
Хорошая женщина, ничего плохого не скажешь. Прожил с ней, между прочим, целых шесть лет. Прожил в мире и спокойствии. Ни ссор, ни скандалов. Она была всем довольна.
И чтоб оправдать себя, Андрей зло подумал: «А чем ей, собственно, быть недовольной? Не пил, не бил, не гулял. Приносил деньги. Покупал тряпки. И всего у нее хватало».
Тоже, кстати, неплохо пристроилась – и так можно сказать. В ее-то годы! Уезжая, он оставил ей денег – на полгода безбедной жизни и оплаты квартиры. Нормально. А дальше… Как повезет. В конце концов, он ничего ей не обещал!
В самолете он тогда подумал: «А ведь Санька так и не стал родным!» Их редкие встречи… Сын зевал и смотрел на часы. Все. И снова ничего не получилось. Он страдал, а Жанка утешала:
– Ты ему до фонаря! Нужен, как козе баян! И вырос без тебя, и отвык. Все нормально – а ты чего хотел? Парень взрослый, своя жизнь. И я ему до фонаря! И вот не страдаю!
Он усмехнулся:
– Ну, ты! Сравнила, господи!
Тех денег, что он привез с собой, Андрею тоже вполне бы хватило на год или даже, при большой экономии, на полтора или два. «Скромненько надо, – повторял он себе. – Скромненько».
Присматриваться, привыкать. А потом… Снова искать, блин, себя!
И что ему, дураку, там не сиделось?
Встретился со старыми приятелями – те недоумевали и крутили пальцем у висков:
– Ну, ты и придурок! Квартира, говоришь, приличная была? Бассейн во дворе? Тачка новая? Да еще и с теткой хорошей жил? А погода там… Океан…
Нашел он, правда, не сразу, и Степку, с которым связь оборвалась довольно давно, почти пять лет назад. Тот просто перестал отвечать на звонки. Общие приятели говорили много и разное – мол, обанкротился, потерял все. Влип крупно и даже скрывался. Жена от него ушла – вот кто бы мог подумать? Тихая и смирная женщина. Теперь вроде выполз. В смысле – обнаружился. Живет где-то в деревне под Тверью, занят хозяйством, разводит кур и ударился в религию.
Он не очень поверил и поехал его искать. А все оказалось почти правдой! Степка был ему сдержанно рад – теперь это был вообще другой человек. Абсолютно другой. Полублаженный, что ли.
В его доме, точнее, в избе, да, именно деревенской избе-пятистенке, в углах висели иконы. И Степка, скупо рассказывая о своем житье-бытье, поминутно обращал к ним взор и не забывал креститься.
В избе было чисто и очень, естественно, скромно. Если не сказать – аскетически скудно. Стол, кровать, табуретки. Из книг – только Библия и молитвослов.
Естественно, никакого телевизора – только старая радиоточка, двухпрограммник, оставшаяся, видимо, от прежних хозяев.
На стол он поставил картошку, капусту, грибы и соленые помидоры – объяснил, что Петровский пост, и выпивать категорически отказался. Подтвердил: да, все правда, наехали, отобрали, поставили на счетчик. Держали даже в подвале – почти неделю. Били. «Не больно», – усмехнулся он.
Жена сбежала – он не осуждает, понимает, что испугалась. За детей, за себя. Уехала, видимо, к тетке куда-то на Украину. Он не искал – ну просто не захотел усложнять ей жизнь. Наверняка устроилась, вышла замуж. А дети… Да тоже не пропадут. Когда разобрался – помогли, конечно, «добрые люди», – Степка снова усмехнулся, – отдал все, что было и «не было», и уехал сюда. Купил за копейки избу, и вот… Живу, как говорится. Жизнью своей доволен и даже счастлив – помог Господь! Да если бы не это…. – Он махнул рукой. – Кстати, есть женщина – чудесная, верная женщина. Из местных, тверчанка, зрелая, пережившая мужа-алкаша, свекра-алкаша и алкашку-свекровь. Сын у нее взрослый, в армии. Квартира в Твери, она сейчас там, приедет завтра.
Ну и вместе они по хозяйству, разумеется.
– А на что живешь? – спросил он у друга.
– Да хватает, – Степка махнул рукой. – «Мерседесов» мне не надо, мраморных полов тоже. По кабакам не скучаю. – Он улыбнулся. – Наелся всего этого говна… По горло. Огород, куры, Тамара моя в соседнем селе три раза в неделю в больнице дежурит. Нянечкой. Рыбалка еще, грибы по осени.
– В Москву не тянет? – спросил Андрей.
– Не приведи Господи! – ужаснулся Степка. – В пекло это адово. Да ни за какие коврижки меня туда не заманишь! А в храм ездим в соседнее село. Полчаса на автобусе. Какой у нас там батюшка! – сказал он, и глаза его заблестели. – Чудо, а не человек! После службы – на исповедь. А потом… Жить снова хочется, понимаешь?
Андрей кивнул: мол, понимаю. Ну, или почти понимаю.
Замолчали. Он видел, что Степка им тяготится, и стал собираться в дорогу.
Тот не удерживал. На прощанье сказал:
– Приезжай. У нас такая баня!
Андрей кивнул, понимая, что больше они не увидятся. Скорее всего – никогда.
Уже в электричке подумал: а ведь он счастливый, его друг. Так просто все взять и решить. Хотя… Кто там знает, как просто! Чужую беду развести… Все мы умеем. Но то, что Степка счастлив, Андрей не сомневался ни минуты.
И был за него искренне рад. Рад, понимая, что друг для него потерян. Последний и самый верный друг.
Слишком все у них теперь разное. Слишком.
Ах, если бы он смог так! Так, как смог его друг. Отрезать, отринуть, перечеркнуть и… начать все сначала, вот так, например.
А ведь понимал, что так не сможет. Не потому, что на долю Степана выпало больше испытаний, больше страданий. У каждого, знаете ли, своя мера, и каждому по его силам… Что и чем, главное, мериться? А просто вот именно так не сможет – никогда. Потому, что так надо… С самой глубины, с самого донышка души и сердца. Поверить. Иначе – ничего не получится.
А он не может. Несчастный человек… Наверное.
А жить было надо. Жить, выживать – как угодно. Словом, существовать – покупать еду и сигареты, платить за квартиру, подкупить какие-то шмотки. Поменять, например, старый телевизор – советский, громоздкий, ламповый. И не оттого, что устарел морально – черт бы с ним. А просто толком ничего не показывал, да и звук как из могилы.
Сел и стал думать. Потом прошелся по квартире. Прилег. Эффективности не прибавилось – ноль. Зеро, как говорили в Америке.
Ну вот что он может и на что способен? Немолодой и неудачливый сценарист. Из полезного – только водить машину, пожалуй. Этот опыт таксиста бесценен. Но Москва – это вам не благочестивая и законопослушная Америка. Пару часов в московских пробках – и ты психический инвалид. Можно вставать на учет в ПНД.
Позвонил от нечего делать Жанке. Та, как водится, обложила его шестиэтажным:
– Дурак, сволочь. И чего тебе не хватало, кретин? Впервые ведь жил как человек!
Он что-то мямлил в ответ, а она и не слушала:
– Все твои доводы, блин! Хотя… если ты думаешь, что ты меня сильно удивил… В общем, не ной и не кряхти. И не звони. Надоел!
А потом прислала триста долларов. Смешная баба! До сих пор – загадка для него. А ведь такая простая, такая, казалось бы, примитивная. Андрей знал – прислала от сердца. Но… Стало так невыносимо стыдно, что… Доллары он отправил обратно. Минус процент за пересылку. Ничего, переживет.
Потом засел за газетенки с заголовком «Приглашаем на работу».
А там – смех один. Эти дохлые изданьица, сильно пачкавшие руки, пытались убедить его, что в принципе он может уже медленно ползти на кладбище. Или – не очень медленно. Но верно. Мужчины (да и женщины тоже) в возрасте после сорока лет не требовались. Не требовались! Нет такой прослойки населения в стране.
