Виктория Ледерман - Первокурсница
Я уже в самом деле стала согреваться, когда услышала какой-то посторонний звон, идущий из-под меня. Секунду я прислушивалась, потом мне словно по затылку кто-то въехал – телефон! У меня же есть телефон! Какое счастье, что я не держала его в сумке, которая пропала где-то наверху. Какое счастье, что внутренний кармашек застегивается на пуговку. Какое счастье, что связь есть даже в этом овраге. Превозмогая боль, я приподнялась и нашарила внутренний карман, недоумевая, почему звонок умолк. Когда телефон оказался в моей руке, я поняла причину. Радость оказалась преждевременной. У аппарата кончалась зарядка, и звоном он оповещал меня о севшем аккумуляторе.
Я поняла, что телефон сейчас погаснет. Позвонить я никуда не успею. А если успею, как объяснить, где я? Даже название станции мне неизвестно. Кто меня сможет понять? Саня! Он знает эти места. Надо звонить ему. Телефон снова дал предупредительный сигнал. Я торопливо затыкала по экрану негнущимися пальцами, набирая сообщение. Рассудила так: позвоню – весь оставшийся заряд батареи уйдет на звонок, и телефон отключится. А чтобы послать сообщение, надо меньше энергии. Вдруг получится?
Торопясь и сбиваясь, я набрала: «спаси умираю овраг лыжи самовар», стремясь подыскать ключевые слова, которые могли бы навести Саню на правильный след. Затем нашла Санин номер и нажала «отправить». Затаив дыхание, ждала, пока аппарат раздумывал. Наконец на экране выскочило «Сообщение отправлено», а несколько секунд спустя телефон посигналил в последний раз и угас. Я вновь опустила голову на снег. Теперь от меня ничего не зависело. Оставалось только ждать. Лишь бы он понял и не принял мое зашифрованное послание за глупую шутку.
Я смотрела в черное морозное небо. Оно притягивало и завораживало своим величием и необъятностью. Казалось, что я лежу на гигантской белой ладони и меня разглядывает равнодушный космический глаз. Даже не разглядывает, а отстраненно посматривает, холодно и безразлично. Что ему какая-то козявка? Нет, не козявка, соринка! Безвредная и бесполезная. Которая мнит себя важной и всемогущей. Думает, что от нее что-то зависит, она что-то может. Но это иллюзия. Стоит только дунуть ветру, и миллиарды этих соринок унесет в никуда. Никакой разницы – есть она, нет ее. Небо всегда будет жить по своим законам, действительно важным и нерушимым, недоступным для всякого мусора.
У меня склеивались ресницы. Я упрямо раздирала их и, выныривая из забытья, снова напряженно всматривалась в бездну над головой, будто искала соломинку, которая могла удержать меня в этом мире.
Неприступное небо взирало на меня свысока.
И ему не было никакого дела до моей глупой никчемной жизни.
Глава 32
На ногах висели огромные пудовые кандалы, на уставшие плечи давил объемный и неудобный рюкзак. Горячий сухой ветер кружил мелкие песчинки, которые оседали в воспаленном пересохшем горле, мешали дышать и вызывали удушающий надрывный кашель. Мучила страшная жажда, но негде было взять даже каплю воды в этой раскаленной, оранжевой от зноя пустыне. Нещадно палило солнце, и казалось, кожа на голове коробится и трескается от нестерпимого жара. Каждый шаг отдавался во всем теле тупой изматывающей болью, от которой останавливалось дыхание, из груди вырывался хриплый продолжительный стон. Но нужно было идти. Идти вперед, превозмогая смертельную усталость, нестерпимую боль и невыносимое пекло. Где-то впереди, очень далеко отсюда, за пятью горами и тремя горизонтами, была вода. Нужно было добраться туда во что бы то ни стало.
Там было спасение. Там была жизнь.
Там ослепительные солнечные блики играли в морской лазури, и прозрачные волны, шурша, выплескивались на желтый берег. Там прямо из земли бил родник с чистой ледяной водой. Там живительный воздух пах йодом и солью. Там освежающий ветерок своим прикосновением вызывал мурашки на влажной коже. И самое главное, там меня кто-то ждал. Кто-то, такой родной и близкий, стоял на мокром песке и пристально всматривался в даль, загородившись рукой от яркого солнца.
И я знала, что обязательно дойду туда. Хоть это и трудно, и больно. И совершенно невозможно.
Дойду хотя бы ради того, чтобы кто-то наконец смог обнять меня.
Я открыла глаза. Внезапно и резко, будто что-то толкнуло меня изнутри – пора! Перед моим взором стояло полотно, белое и вместе с тем мрачное. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что передо мной обычный побеленный известкой потолок. И не передо мной, а надо мной, потому что я лежала на спине и смотрела вверх. Осторожно скосив глаза, я смогла различить широкое, плотно зашторенное окно, создававшее эффект сумрака, хотя за шторами было уже светло. Или еще светло. Какое сейчас время суток? Утро или вечер? И какого дня?
Себя я признала сразу, а вот все последние события хлынули в мою гудящую голову только спустя несколько минут, когда я смогла сформулировать вполне закономерный вопрос: а что, собственно, со мной приключилось? И что за кошмар такой мне приснился, что я никак не могу от него оправиться и вернуться в реальность?
Словно пленка немого документального фильма стремительно прокручивалась перед глазами, и я цепенела от ужаса, вновь созерцая картины своего рокового путешествия по бескрайнему снежному океану. Даже затошнило от ощущения полной безнадежности и беспомощности.
Вдруг меня охватило радостное волнение: раз я лежу на кровати, в какой-то комнате с занавесками, значит, меня нашли! Все же я не сгинула в этом злополучном овраге, чудом избежала гибели! Мне внезапно стало так хорошо и легко, что я сумела-таки уцепиться зубами за краешек бытия и не сорваться в бездонную пропасть. И все остальное не важно. Главное – я буду жить. Какое это счастье – просто жить! Я удивилась, почему такая простая истина никогда не приходила мне в голову раньше. Основное и действительно бесценное – это моя жизнь. А все остальное второстепенно и поправимо.
Я попыталась пошевелиться. Но не тут-то было. Верхнюю часть туловища словно чем-то стянули, и руки практически потеряли чувствительность. Правая нога превратилась в чугунную болванку. Только левой ступней я, после некоторых усилий, смогла подвигать из стороны в сторону. Тогда я сосредоточилась на пальцах рук, пытаясь привести их в движение. Через некоторое время я чуть не взвыла от миллиона острых колючек, впившихся в мышцы по всей длине – от плеч до кистей. Я вновь обрела руки. Но с правой ногой такая уловка не прошла. Видимо, она была в гипсе.
Потом меня заинтересовало, как и кому сообщить, что я очнулась. Я осторожно проговорила: «Эй!» – и не услышала сама себя. Видимо, голоса я тоже лишилась. Я повторила попытку несколько раз. От этих потуг разболелась грудная клетка, и меня пробил сиплый лающий кашель, с которым я смогла справиться лишь несколько минут спустя.
Когда я успокоилась и затихла, дверь на противоположной стене отворилась, и в комнату бесшумно скользнул силуэт. Я на всякий случай зажмурилась. По легкому шуршанию в тишине определила, что кто-то подошел к моей кровати и, кажется, наклонился. Я едва различала легкое дыхание возле себя. Я изображала равнодушно-обморочный вид и ждала, чтобы меня перестали так пристально разглядывать. Вдруг я почувствовала, как на мою руку легла чья-то теплая ладонь и ласково погладила ее. От неожиданности я резко открыла глаза и увидела перед собой лицо Сани. Он вздрогнул и отпрянул. Тоже, наверно, не ожидал такой реакции на свое прикосновение. Мгновение мы молча смотрели друг на друга, потом он заговорил. Его первые слова повергли меня в шок. Он сказал:
– Какая же ты все-таки дура, Сашка! Тупица, идиотка и бестолочь!
Я не могла прийти в себя от изумления. Поэтому даже не обиделась. Во-первых, он впервые назвал меня Сашкой. Во-вторых, я никогда от него не слышала таких грубостей в свой адрес. Ну и в-третьих, выражение его осунувшейся физиономии никак не вязалось с его обычным спокойствием и сдержанностью. Приветственная фраза была произнесена так резко и горячо, с плохо скрытой яростью, что наводила на вполне обоснованные подозрения о его переживаниях и страхе за меня, непутевую.
Меня обдало горячей волной удовольствия. Обо мне беспокоились! За меня боялись! Обо мне думали! Как приятно осознавать, что моя персона еще способна вызывать сильные чувства. Да еще у того, кто этих чувств открывать вовсе не собирался. Ругать может лишь действительно близкий человек, который ощущает, что имеет на это право. Такой, как Кирилл, например.
Кстати, то, что Саня меня ругает, лишний раз доказывает, что я уже вне опасности. Со смертельно больными так себя не ведут. С ними только сюсюкают и нянчатся.
Поскольку я говорить практически не могла, Саня сам принялся посвящать меня в историю моего спасения. Когда пришла эсэмэска, он вообще ничего не понял. Смотрел на непонятный набор слов «умираю, овраг, спаси» и склонялся к мысли, что я его разыгрываю. На всякий случай он позвонил мне, но я была уже вне зоны. Тогда он позвонил на домашний телефон, номер которого записал в старый Новый год. Разбуженная мама сообщила, что дочка отдыхает в санатории. Даже, по настоянию Сани, потрудилась вспомнить название. На мое счастье, Саня прекрасно знал этот санаторий, так как сам два раза там отдыхал. И вообще, этот объект был закреплен за нашим институтом, поэтому пользовался большой популярностью среди студентов. Саня очень кстати вспомнил, что два его приятеля с отделения психологии сейчас отдыхают там. Нисколько не колеблясь из-за позднего времени, он позвонил одному из них и дал задание срочно узнать, где сейчас находится такая-то особа. Уже через десять минут пришел ответ, что данной особы вообще нет на территории санатория, где она, никто не знает, но ее видели идущей к воротам с сумкой.
