Ольга Солнцева - Реалити-2. Герои остаются в сердце
– Как поживаешь? – радушно улыбается Чудотворцев.
Я достаю из сумки две зеленых бумажки:
– Жизнь бьет ключом.
– Главное, чтобы не по голове, – усмехается доктор и убирает деньги в карман белоснежного халата.
Мы давно знакомы и можем позволить себе некую фамильярность.
У Лизы со зрением все в порядке – то есть без перемен к худшему. А вот мои способности различать Ш и Б врача настораживают.
– В Интернете, небось, сидишь по ночам?
– А как же, – подхватываю я шутливый тон. – Изучаю жития великих людей. Фейсбучу, графоманю. Вот, сценарий задумала написать.
– Ты это, поосторожнее, – советует офтальмолог. – Тебе надо бы на процедуры походить, а компьютер свой на помойку выброси.
Я уже третий год собираюсь купить ноутбук с хорошим разрешением экрана. Доктор называет сумму услуги по восстановлению зрения, и во мне открывается дар ясновидения: новая оргтехника мне больше не грозит, а вот новые диоптрии – очень даже. Я сгоряча соглашаюсь на процедуры и от страха перевожу тему:
– Скажите, Лев Николаевич, а вот если у человека шестнадцать лет назад был поврежден зрительный нерв, то можно ли, чисто теоретически, восстановить зрение? Ну, может, вы кого-нибудь порекомендуете? Какие-то процедуры?
Чудотворцев смотрит на меня, как на дурочку. В этой улыбке фифти-фифти жалости и умиления. Мне сейчас надо свое зрение спасать, а не о чужом думать.
– Я не нейрохирург, – помолчав, объясняет мне офтальмолог, – но насколько я знаю, зрительный нерв возможно восстановить максимум в течение месяца после повреждения. Так, на какой день тебя записать?
Наверное, все чудотворцы чем-то похожи. Они вселяют надежду в несчастных, но при этом рискуют разве что своей репутацией. Чудотворцы экстра класса никогда не берутся за невыполнимые дела. Добрый доктор советует мне связаться со специалистами. Он – настоящий профессионал.
На Тверской полно ресторанов и кафешек. Лиза тянет меня в сетевые «Вилы», в которые мы иногда заворачиваем на каникулах. В первом классе дочь очень обижалась, что я не вожу ее в «Макдональдс» к гости к веселому клоуну. Сейчас она уже почти совсем взрослая, и клоуны ей не нужны. Мы берем по десерту и идем на летнюю веранду.
За соседним столиком две дамы-риелторши оживленно обсуждают прошедшую сделку. Из их разговора я улавливаю, что все клиенты – лохи. Дочь тоже все слышит и шепчет мне на ухо:
– Мам, может, тебе не надо нашу квартиру продавать?
Да, дочь уже все понимает. Добрые волшебники могут невзначай показать свой звериный оскал, а клоуны бывают не только веселые рыжие, но и грустные белые.
– Слушай, – спрашиваю я дочь, – ты не знаешь, как будет «лох» женского рода?
– Лохэсса, – говорит она, облизывая ложку. – Можно я еще десерт возьму?
– Нет, лохушка, – задумчиво произношу я. – Давай лучше дома конфет поедим.
– Нет, лохэсса, – возражает дочь. – Лохэсса-поэтесса , – начинает она вдохновенно импровизировать.
Мы отражаемся друг у дружки в стеклах очков – обе растрепанные, настоящие лохудры. Нам вдруг ни с того, ни с сего становится весело. Все-таки, это здорово, что малютка подросла.
– А ты не забыла, что послезавтра родительское собрание? – спрашивает она, серьезно глядя мне в глаза. – И еще мне рабочие тетради нужны по «Окружающему миру», математике и английскому. А для гимнастики – новые булавы.
Я понимающе киваю. Начало учебного года – это большое испытание для всех родителей. В отделе «Учебная литература» с каждым годом все больше книжек, а вот заставить ребенка учиться становится все сложнее. На родительском собрании главный вопрос – финансовый. Пять тысяч с учетом инфляции, прикидываю я в уме.
Веранда, на которой мы сидим, оформлена в китайском стиле. Антураж дачной жизни, в котором были выполнены интерьеры этого ресторана после его открытия, уже не в моде. На даче надо работать самому, а кому это сейчас надо, когда полно работящих гастарбайтеров? Все наши соседи по даче теперь предпочитают отдыхать. Что же до меня, то наша дача – это единственное место, куда можно эмигрировать хотя бы на три месяца в году.
У нашей калитки растет раскидистый клён, а на задах участка – высокий старый тополь. На его верхушку любят садиться какие-то крупные птицы – может, орлы, а может, соколы. На закате тополь становится сначала медным, а потом золотым. В июне он сбрасывает с себя пушистые сережки, а осенью облетает раньше других деревьев. Время клёна – с середины сентября до начала октября. В начале осени его листва отливает пурпурным, а потом становится золотой. В конце октября он роняет на землю свои «вертолетики», и весной мне приходится вырывать проросшие семена из-под фундамента. Деревья как будто перекликаются и каждую весну зовут меня к себе.
Я звоню отцу на дачу, чтобы попросить у него денег, но начинаю разговор издалека. Это так унизительно – одалживать у родителей в сорок шесть лет!
– У нас все нормально, – докладывает мне отец, не дождавшись вопроса. – Два дня назад молния попала в клён, и у него отломилась большая ветка. А тополь мы вчера спилили. Решили не рисковать, а то еще свалится на соседей. Альпинистов вызывали, они его по частям пилили. Да, сегодня пылесосил и нашел твою золотую браслетку. Стал выбивать пылесос и нашел ее. Она порвалась, но починить можно.
У нас тоже все нормально. Мы живы-здоровы. Попросить пять тысяч на прожиточный минимум у меня не поворачивается язык, но отец уже понял цель звонка. Он обещает заехать на днях, как только справится с деревьями.
– А знаешь, как по-английски будет «лох»? – снова пристаю я к дочери, убирая в сумку мобильник.
– Ну? – равнодушно спрашивает любительница десертов.
– Лузер или дауншифтер, – решительно встаю я из-за стола и тащу ее к метро.
Единственный предмет, по которому пока не нужно рабочих тетрадей – «Основы религиозных культур и светской этики», сокращенно ОРКСЭ. Их еще почему-то не напечатали.
Дома меня ждет новое письмо от Саши. Он пишет, что был занят всю неделю, потому что возил детей на тренировки. Я отвечаю, что хорошо его понимаю, и спрашиваю про его собственные успехи в спорте. Он присылает свою фотографию с очередного пробега и специальную music for running. Я пытаюсь ее скачать, но мой завирусованный ящик отказывается.
«Купи себе i-pod», пишет Саша в очередном письме. Он еще не знает, что i-pod пишется по-русски «айпод». Отвечаю, что пока на это нет финансовых возможностей. Он пишет, что готов подарить его мне. «У Apple бесплатная доставка», – уточняет он. «Я не могу получить от тебя такой дорогой сувенир», – отшучиваюсь я. «Считай, что это гонорар за твои рассказы», – настаивает он.
В конце концов, я соглашаюсь. Уж если тридцать лет назад я списывала у своего одноклассника физику, то почему бы сейчас мне не получить от него высокотехнологичный и совершенно бесполезный сувенир? Я пишу по-английски свой адрес. Улица, на которой я живу, названа в честь ученого, который остался в России после революции.
Через полчаса звонит Клёнов и диктует адрес училища, где будет присяга.
Я предлагаю ему сменить имидж, а для начала – купить другие очки. Вместо черных солнечных ему больше подойдут серые дымчатые. Так он будет выглядеть более представительно, а его детский взгляд не будет контрастировать с брутальной внешностью.
Дымчатые очки в тонкой оправе носят серьезные люди. Пойди, разбери, что у них за затененными стеклами – живые глаза или индикаторы роботов. Оптика – она и в Австралии меняет людей. А.В. обещает подумать.
Передаю ему содержание нашего разговора с врачом и прошу у него прощения, что напрасно воодушевляла. Я, честное слово, не знала, что зрительный нерв не восстанавливается!
Он вздыхает:
– Ну что ж! Будем работать.
Я чуть не плачу:
– Прости меня, Л.! Я просто дурочка, которая хочет всех осчастливить.
– Да ладно, не парься! – отвечает он. – Давайте, приезжайте на присягу. Там видно будет.
Я слушаю длинные гудки, уставившись в окно. В маленьком палисадничке растет белая сирень, которую отец когда-то привез с дачи. Куст так разросся, что теперь за ним не видно двора. Здесь темная сторона и плохая почва, но сирень так цепляется корнями за землю, что просто так ее не выдрать и не спилить никаким гастарбайтерам.
– Мам, хочешь зефир? – предлагает Лиза.
Я отрицательно качаю головой и плетусь в коридор надевать кроссовки. Жизнь бьет ключом. Вот-вот начнется бабье лето.
Вечером Владимир Ильич присылает файлы с фотографиями.
– Ты хорошо выглядишь, – отмечает Лиза, глядя в монитор. – Пять лет назад было гораздо хуже.
Я это и сама отмечаю – на мониторе какое-то осмысленное, еще не очень старое лицо. Обещаю дочери в ближайшее время помолодеть еще на пять лет и гоню ее спать. На улице уже совсем темно, и под окном опять слышна узбекская ночная серенада.
