Рута Юрис - В тени малинового куста
За тридцать лет я ни разу ни с кем не говорила о Женьке. На эту тему было наложено табу. Леша не заговаривал о нем, а с друзьями я сама не решалась. Моя счастливая семейная жизнь и творческая работа не давали повода говорить о своей первой любви, и постепенно мне стало казаться, что время задернуло прошлое плотным пыльным занавесом.
Словно кошка, я потихонечку зализала свою рану, но, как сейчас выяснилось, она только затянулась тоненькой кожицей. Вначале мне иногда снился Брайтон Бич, и мужчины в толпе, как будто с Женькиным лицом. Я окликала их беззвучно, но все они проходили мимо меня, словно не видели или не узнавали. А потом сны прекратились.
Но вдруг пыльный занавес упал, и я оказалась незащищенной от своих мучительных воспоминаний, от оставленной в прошлом боли.
Вот об этом я и собиралась рассказать Митьке сегодня вечером, чтобы оборвать тоненькую ниточку, на которой еще болтался камень обиды в моей душе.
Допив свой фреш, я расплатилась и пошла к машине.
Глава 3. Под малиновым кустом
Малиновый куст, мой любимый малиновый куст встретил меня легким шелестом начавших уже подсыхать листьев. Весной большие, разлапистые – от летнего зноя, дождя и ветра листья словно съежились к концу августа. Несорванные ягоды будто усохли от тоски за две недели моего отсутствия.
Иногда мне кажется, что малиновый куст, как и я, грустит в преддверии грядущей осени, холодных дождей и ему жаль расставаться со своими красивыми листьями, которые радовали свою хозяйку таким длинным и таким молниеносно проносящимся летом.
Когда я только вышла замуж, Леша, узнав историю малинового куста, расчистил мою потаенную полянку в старом малиннике и построил там чудесную беседку. Разъезжая по миру, он привез откуда-то из Южной Америки саженцы плетистой малины, и они за один год увили беседку, укрывая меня о посторонних взглядов. И если я ухожу туда, то никто не смеет меня беспокоить. Не было и нет лучшего места для любимого занятия, здесь мне в голову приходят самые необыкновенные сюжеты, и порой я засиживаюсь за полночь, не в силах оторваться от ноутбука. А неуемное воображение подбрасывает все новые и новые картины. Наверное, место, на котором стоит моя и только моя беседка – заколдованное, или мой муж – волшебник?
Весной, когда прилетают скворцы в наш сад, а куст еще только выбрасывает первые побеги, нежный майский ветерок звенит в беседке, подпевая посвисту скворца. И сердце почему-то сладко щемит от сознания убегающего времени, щемит так, что слезы выступают, будто соринка попала в глаз.
Потом эта прозрачная печаль рассеивается, перемешиваясь с запахом жасмина и сирени, и падает на землю розовыми лепестками, что роняют отцветшие яблони в нашем саду.
Май своими пьянящими ароматами всегда навевает мне новые сюжеты. И уже к середине июня эти сладко-щемящие чувства заставляют меня открывать ноутбук. И новые строчки сами собой так и выскакивают из-под моих проворных пальцев. Июль с ароматом малины и нежным шелестом листьев всегда дарит мне удивительное вдохновение.
Но вот лето кончается. Палевой жемчужной дымкой пронизаны деревенские сады в августе. А воздух настоян на сладко-пряном запахе яблок штрифлинга, «штрифеля», как говорят у нас в Таганькове.
Бабушка, присевшая на крылечке, уж в который раз пытается мне объяснить, что Бабье лето – это Божья благодать, а я по молодости своей этого просто не понимаю.
Ничего, придет время, пойму. И до времени этого осталось совсем немного.
Как ты права, бабуля!
Или оно уже пришло, мое Бабье лето?
* * *Сегодня я соберу последние в этом году ягоды малины. Самые вкусные, потому что куст словно хочет напоследок одарить меня всеми ароматами и вкусами, которые накопил за лето. Скоро, совсем скоро облетят с него обрамленные желтой каймой листья, ведь осень уже стучит своим сухим жилистым пальцем в окно.
С такими мыслями я сидела на ступеньках беседки. Чашка с чаем в моих руках подрагивала, мне было не по себе.
Всего час назад, свернув с шоссе, я проехала мимо Женькиного дома. Вернее, мимо того, что раньше было домом.
Бабушка говорила мне, что дом продан, однако утаила, что Женька прилетел в Москву. Не знала? Или они все дружно сговорились не беспокоить меня?
Крыша Женькиного дома была разобрана. И не было больше заветного чердачного окошка. Разбитая полукруглая рама валялась поверх кучи мусора, приготовленного на вывоз. Мне было больно смотреть на это.
Забор сломали и на его месте уже начали возводить узорную кирпичную стену. Возле дома стоял огромный джип, и какая-то худосочная девица в красных брючках-капри, крутя ключи на указательном пальце, надменно разговаривала с одним из рабочих–таджиков, что копошились на участке.
Женькиного дома больше не было. Он умер.
Деревенская улица без Женькиного дома стала похожа на челюсть с выбитым зубом, а разбросанные ярко-красные кирпичи для кладки забора – на кровь.
Я чуть не заплакала. Мне хотелось выскочить из машины и дать в глаз этой наглой девице в красных брючках, но, конечно, я этого не сделала.
Едва приехав домой, я вышла в сад и спросила у бабули:
– Китаев дом видела?
Бабушка бросила сгребать листья, обернулась ко мне ко мне и покачала головой.
– Сколько же можно страдать, Иринка?
– Ба, я давно уже не страдаю…
– Думаешь, если мне под сто лет, то я совсем слепая? У меня сердце зрячее! – вздохнула бабушка и присела на крылечко террасы.
– Бабуленька, ну, что ты, успокойся!
– Грех Бога гневить, девка. Этот Женька твоему Лехе и в подметки не годится!
Я присела рядом с бабулей, положила ей голову на плечо.
– Ба, ложись-ка ты спать, уже твое время – детское, – пошутила я через силу. – А то ведь вскочишь ни свет ни заря! А листья я доубираю.
Бабуля погладила меня по волосам, как маленькую девочку: «Спокойной ночи, милая!»
Я собрала в ведро опавшие листья и отправилась к калитке в конце сада. За две недели моего отсутствия пейзаж позади нашего участка изменился до неузнаваемости. На одинаковом расстоянии друг от друга возвышались кубышки фундаментов для коттеджного поселка. Ровные ряды. Я посчитала – три улицы.
А что будет завтра? Мне даже страшно подумать об этом…
Еще чуть-чуть, несколько рядов кладки, и я никогда больше не увижу ромашковое поле и свой любимый овраг. Овраг, по склону которого в мягкой траве катались мы с подружкой Алкой. Где собирали землянику, а после дождя можно было набрать и корзинку подберезовиков. Как я любила приходить сюда и просто любоваться открывающимся простором, но уже завтра он скроется от меня навсегда.
Ох, что же делается с родными местами!
Расстроенная, я мысленно попрощалась с готовым исчезнуть навеки пейзажем, и пошла к дому. Меня так и тянуло оглянуться еще раз, но я сдержалась, чтобы не расплакаться. Отправив бабулю спать, с чашкой чая я присела на ступеньки своей любимой беседки.
* * *Два последних дня были наполнены событиями. А позавчера...
Я прислонилась спиной к беседке, закрыла глаза и стала как пленку, отматывать время назад к позавчерашнему дню. Мне даже показалось, что и звук с визгом прокручивается в обратную сторону, как на старом катушечном магнитофоне, если перематывать пленку через головки звукоснимателя.
Позавчера. Позавчера…
Боже мой, как люблю этот типографский запах! Запах только что изданной книги. Моей книги. Для автора нет ничего приятнее этого запаха.
Я сидела за столиком на подиуме в одном из Московских книжных магазинов. И, утопая в подаренных букетах, окруженная своими восторженными читателями и почитателями, раздавала автографы.
Рядышком телевизионщики настраивали свои камеры, потому что в 15-00 должна была состояться пресс-конференция. Краешком глаза я увидела подъехавшего визажиста. После пресс-конференции меня ждал банкет по случаю юбилея. Я не скрываю свой возраст.
Мне 50. Полтинник. Круто.
Я стала писательницей, как и мечтала. И чувствовала себя как никогда молодой, здоровой и счастливой.
Может, и на премию какую-нибудь номинируют?
Тьфу, тьфу, тьфу…
* * *Хотя я уже бабушка – сын подарил нам с мужем внучку. Однако быть просто бабушкой мне еще рано. Всему свое время.
А сегодня в продажу поступила моя новая книга, имеющая все шансы стать бестселлером. Она мне очень дорога, хотя бы тем, что начав писать ее лет в 18-20, я к своему юбилею не просто дописала ее, но и выпустила приличным тиражом. А до этого книга отдельными главами прошла по толстым журналам и имела успех.
За детектив, вышедший весной, ухватились киношники, и пришлось в течение месяца без сна и отдыха, практически не вылезая из своей беседки, писать сценарий для первых пяти серий фильма.
Глядя на мой пыл, муж прозвал меня Альфредой Хичкоковной.
* * *Лето заканчивалось, а мне так мало довелось побыть на даче, и я мечтала поскорее улизнуть с банкета, чтобы поехать в Таганьково.
