Юлия Лешко - Ангел в темноте
Старый актер говорит спокойно, почти не интонируя, не делая никаких лишних жестов, – сказывается академическая актерская выучка, еще Станиславский считал, что «жесты обедняют речь». Это наши телеведущие через одного взяли моду махать руками как мельница, норовят ткнуть «перстом указующим» едва ли не в глаз собеседнику. И отучить их от этого невозможно!
Николай Петрович умеет держать аудиторию – первый признак большого таланта. Его слушают все. Даже оператор – я вижу его глаза, значит, он не в объектив смотрит… Но мне его не просто слушать: надо внимать, потому что вот, вот он – пришедший, наконец, ответ на вопросы, которые мучают меня не первый день:
– Нет в тебе любви – и все впустую. «Медь звенящая, кимвал звучащий». Это Библия… Знаете, есть фраза: «Не так уж важно, веришь ли ты в Бога. Важно, верит ли Бог в тебя». Так и любовь. Не нужно за нее бороться. Если это настоящая любовь, наступит день и час, когда она начнет бороться за тебя… Кстати, зрительской любви это тоже касается.
Мне нужно задать ему все вопросы, подготовленные редактурой, а я не хочу перебивать этого человека. Вопросов девочки насочиняли много, но пусть никто на меня не обижается: большинство из них того порядка, что я называю про себя «где и когда вы родились?» Не диво: сами-то они родились намного позже, чем взошла звезда актера Пантюхова. Что им «Станционный смотритель», что им «Неоконченная пьеса…»? Дела давно минувших дней… В общем, будет очередное замечание от режиссера, не первое и не последнее на моем счету, но две трети этих «животрепещущих» вопросов я проигнорирую. Дожидаюсь, когда он закончит мысль, и только потом спрашиваю:
– Зрительская любовь и популярность – это одно и то же?
Старичок-актер улыбается довольно хитро:
– Популярность – это когда узнают. Известность – это когда фамилию помнят. А любовь – это когда телевизор не выключают. Как думаете, нашу передачу сейчас смотрят или телевизор выключили?
И мы оба, не сговариваясь, поворачиваемся в сторону камеры, как будто и впрямь решили проверить – не выключили? И я слышу в наушнике голос режиссера: «Отлично, Рита, даем блок рекламы…»
Сейчас вытащу из уха клипсу микрофона – «подслушку», можно будет встать, поулыбаться, немножко потянуться. Не вдруг, а вполне ожидаемо сверху, «по громкой связи», звучит голос режиссера:
– Маргарита, спасибо, все было здорово. Немножко отклонилась от темы, немножко отсебятины. Но это, пожалуй, претензии к редактуре. Лучше нужно готовить вопросы гостю. Давайте, друзья, поблагодарим Риту за удачный эфир.
Все в студии улыбаются (кто искренне, кто не очень) и аплодируют. Это тоже милый обычай в нашем коллективе. Так аплодируют командиру воздушного лайнера после удачной посадки в аэропорту назначения. Мы полетали и приземлились! Ура! Я делаю реверанс и посылаю наверх воздушный поцелуй…
Мне правда хорошо. Я прекрасно провела это утро в компании с хорошими людьми, делая любимое дело. И, кажется, даже поумнела – самую малость. Если это возможно, конечно, в мои-то годы! Шучу, как всегда, шучу…
Почти бегу по длинному, ярко освещенному коридору, влетаю в лифт, нажимаю кнопку с цифрой 9. Выскакиваю, с кем-то здороваюсь и иду уже медленно, с достоинством. Моя цель – кабинет директора Главной дирекции музыкальных и развлекательных программ. Моя задача – выплеснуть накопившиеся отрицательные эмоции и, если повезет, подпитаться положительными. Поможет мне в этом директор, Сергей Александрович Сосновский, или нет, зависит от множества причин. Занят ли он, хорошее ли у него настроение, не разлюбил ли он меня, в конце концов, за прошедшее с последней нашей встречи время. За два?…За два дня.
Чтобы это выяснить, надо первым делом преодолеть первый барьер: его хорошенькую, как Золушка из старого кино, но остренькую на язычок, как мачеха из того же фильма, секретаршу Масяню.
Еще не открыв тяжелую начальственную дверь, я начинаю свой внутренний разговор с Сергеем. Но сбиваюсь на воспоминания.
Наверное, я так никогда и не вырасту. В смысле не стану окончательно взрослой. Во мне по сей день живы все детские воспоминания и обиды… Я никогда не произношу вслух, но про себя часто повторяю смешное детское слово «подговаривают». Вот Алиса «подговаривает». Девчонки в школе против меня часто «подговаривали» моих немногочисленных подружек. И подружки начинали меня избегать. Что «подговаривали»? Что я «воображаю», «выступаю», «задаюсь». Выделяться в наше время было неприлично, и в детском коллективе строго осуждалось.
Но это, конечно, было правдой: я и воображала, потому что была очень хорошенькой, и выступала – где и как могла: артистичная натура уже давала о себе знать!
Мама говорит, что я всегда была очень веселым, неистребимо жизнерадостным ребенком. Другие дети в садик шли с ревом, а я – с песней! В буквальном смысле. Я по дороге в сад громко пела все известные мне песни.
Выбор был небогатый: песенки из мультиков, а также избранные фрагменты из репертуара Аллы Пугачевой и Льва Лещенко. Старший брат, который меня отводил в садик, страшно стеснялся этих концертов и держался от меня на расстоянии. Иногда даже на другую сторону улицы переходил, стараясь не терять из виду. Он ведь был мальчишкой. Когда я выросла, он рассказывал мне, что из множества песен я запоминала от силы по одному куплету, да еще и безбожно перевирала текст. Да, слова я часто забывала (это и сейчас за мной водится), но придумывала свои или просто пела «ля-ля-ля». И меня это вовсе не смущало, я вопила свои «попурри» во весь голос. Иногда песню можно было узнать только по отдельным словам: слух в ту пору у меня был не идеальный. Но прохожие мне улыбались, некоторые даже мимоходом гладили по головке радостно голосящее дитя.
Я вхожу в стильную приемную, опираюсь руками на Масянин столик:
– Машенька, шеф примет? Спроси.
Маша-Масяня жестом показывает мне на кресло:
– Посиди, я его недавно с Питером соединяла, сейчас проверю.
Осторожно нажимает кнопку, и на мгновение приемную заполняет баритон Сосновского. Все ясно, шеф еще занят. Маша продолжает свою работу: что-то набирает, стуча по клавиатуре и требовательно глядя в экран монитора. Между прочим, ее личные мелкие недостатки в виде повышенной наблюдательности и умения безупречно формулировать колкости – всего лишь продолжение отменных профессиональных достоинств. Мне Сергей много раз говорил о Маше в таких высоких степенях, что впору было заревновать. Рассказывал, что она все договорные документы тщательно редактирует, часто и толково правит (у нее юридическое образование) до, после, иногда вместо него, а вот он ее не правит никогда. И в стратегических вопросах – закупка лицензионных программ, заключение долгосрочных договоров, расширение связей – ее холодноватый, хорошо организованный ум бывает очень полезен. Мне, если честно, было приятно слушать и видеть, как он гордится своей помощницей. Еще бы, он сам ее когда-то нашел, «разглядел» и уговорил с ним работать.
Не буду ей мешать. Сажусь в кресло и снова уношусь в детские воспоминания.
…Да, приходится признать: наверное, я всегда стремилась к успеху. В детском саду солировала на всех утренниках, а больше всего обожала читать стихи у елки, и чтобы потом дали подарок и все мне хлопали. В школе тоже лезла в любой «литмонтаж»: помните, стояли на сцене дети и читали тематические стихи в очередь. Голос у меня был громкий, звонкий, да и стеснительной я не была – я была «активной», поэтому меня всегда выбирали для выступлений в праздничных концертах. А потом стала их вести: громко и выразительно объявлять номера и имена исполнителей. И была при этом страшно довольна и горда собой. Что мне эти танцоры и музыканты: споют песенку, спляшут полечку и уйдут за кулисы. А я все выхожу и выхожу на сцену, и мне все хлопают и хлопают!
Маша включает принтер, берет и перечитывает вылезший из него листок бумаги, встает (став при этом ненамного выше) и, негромко стукнув дверью, заходит в кабинет.
Потом выходит и, придержав открытую дверь, обращается ко мне зачем-то официально:
– Вас ждут.
– Спасибо, – слегка растерянно говорю я ей и захожу в большой кабинет с длинным, похожим на подиум столом посередине.
Сергей Александрович, пряча улыбку, говорит доброжелательно, но «по-чужому»:
– Здравствуйте, Маргарита!
Я уже закрыла дверь, но зачем-то продолжаю игру:
– Здравствуйте, Сергей Александрович. Явилась по вызову.
Но игра уже надоела ему:
– Иди сюда.
Подхожу, сажусь на подлокотник кресла, обнимаю его за плечи, целую в висок… Я влюблена в этот четкий профиль, в эту ироничную бровь, в эти сильные, «гетманские» глаза. Я влюблена… Он нажимает кнопку селектора и говорит негромко:
– Маша, я занят.
Голос Масяни звучит бесстрастно, как всегда:
– Я поняла.
Но эта лишенная выражения интонация мгновенно выводит меня из себя:
– Что она поняла? Что она может понять? Я сама еще ничего не поняла, а она уже что-то поняла!
