Елена Вернер - Грустничное варенье
Конечно, в то время ни Лиля, ни Лара не догадывались о борьбе, свершившейся в душе их отца. А Василий не представлял, что именно ему предстоит: вырастить двух девочек-близнецов. Навряд ли воспитать – дай бог познакомиться с обеими…
Утром, заходя разбудить дочерей, Василий замирал, вглядываясь в их лица. Спящие на одной кровати, они были совсем идентичны, как будто клонированные: прилипшие к вискам колечки волос, выпростанные из-под одеяла длинные руки и ноги, высокие скулы и острые подбородки с капризными ямочками посередине. В этот миг перед пробуждением даже отец не мог с точностью определить, кто из них кто. Но вот он произносил «Девочки, пора вставать», и от этих слов, словно от магического заклинания, все изменялось. Вместе с пробуждением тел пробуждались их характеры. Просыпались его дочери, такие похожие и такие разные.
– Угу… – одна из девочек тут же садилась на кровати и спускала ноги на пол. Глаза ее оставались закрытыми, как у лунатика, но Василий уже знал, что она скоро окончательно проснется и что это Лара. Сейчас она пойдет в ванную, так и не открыв глаза, двигаясь наощупь и по памяти, а через десять минут выйдет умытая, одетая, но хмурая. Ее нельзя тормошить, нельзя ни о чем спрашивать – утром она не в духе и изменится только после завтрака.
Лиля, наоборот, при звуке отцовского голоса натягивала одеяло на голову и протестующее попискивала. Пока сестра чистила зубы, она пыталась доспать сладкие минутки, игнорируя папины просьбы вставать. Лиля всегда выжидала до последнего. Наконец из вороха подушек и покрывал появлялась ее рука, которая дотягивалась до кресла, нащупывала разложенные там с вечера колготки, и снова исчезала, уже вместе с колготками. В кровати начиналось шевеление, сопение и кряхтение. Одеяло вздымалось, как волны на море, и в итоге сползало на пол, и оставшаяся без укрытия Лиля, в майке и уже в колготках, зябко поводила плечиками и улыбалась. Папа улыбался ей в ответ и шел на кухню. Только несколько лет спустя он узнал истинное значение Лилиного ритуала: оказывается, по утрам она мерзла, и колготки натягивала под одеялом, чтобы не терять драгоценное, наполненное крупицами сна тепло.
На кухню они приходили совсем непохожими. Проснувшаяся мимика успевала наложить на лица разное выражение, наивно-нежное у Лили, лукавое у Лары. За завтраком Лиля непременно рассказывала свой сон, мечтательно жмурилась, по-кошачьи зевала, и ее глаза с поволокой все еще смотрели в минувшие грезы, а не в грядущий день. Лара сначала молчала, все еще приходя в себя, и, только допив какао, начинала посмеиваться своим мыслям и загадочно, словно знает большущий секрет, поглядывать то на отца, то на сестру, что-то прикидывая и примеривая. Иногда она прикусывала нижнюю губу, стараясь удержать при себе что-то рвущееся наружу. Василий готов был дать руку на отсечение, что именно после завтрака в ее голове выстраивается план шалостей на сегодня.
Очевидно, по пути в школу Лара делилась задумками с сестрой, потому что редко когда они возвращались домой без записи красными чернилами в дневнике. Девочки были смышленые, так что замечания всегда касались не успеваемости, а только поведения:
«Сорвали урок математики хрюканьем».
«Мыли пол шарфом завуча!»
«На уроке рисования поймали мышь и дрессировали животное».
«Лара выпала в окно на большой перемене и утащила за собой сестру! Примите меры!»
Поначалу после каждого такого замечания Василий ходил в школу и долго беседовал с классной руководительницей. Та жалела девочек, оставшихся без матери, жалела самого Василия и пыталась, по ее собственному выражению, «войти в положение». Но шло время, а проказы становились все отчаяннее. И папа стал заглядывать только на родительские собрания, а под замечаниями просто ставил свою подпись, мол, ознакомился. Он действительно выяснял у дочек, что они натворили, и те без стеснения расписывали свои похождения. И раз у него не находилось сил и желания их ругать, у Лили и Лары не находилось поводов особенно скрытничать.
На родительских собраниях Василию приходилось держать оборону. Он не собирался давать в обиду своих дочерей. Пока остальные родители, красные до самой макушки, лепетали и нервничали, очевидно вспоминая еще и свои бесславные школьные годы, он был непреклонен:
– Анна Сергеевна… Я все понимаю, вам с ними сложно. Но я отец, а вы учительница. У девочек есть я, у меня есть только мои девочки. А школа… Знаете, сколько в нашей стране школ и учителей? Пединституты работают бесперебойно, так что… То-то и оно…
Анна Сергеевна пучила глаза, хватала ртом воздух… и переходила к следующему вопросу на повестке дня. Зато матери одноклассников, особенно мамы-одиночки, поправляли прически и поглядывали на Велесова с затаенной тоской, явно испытывая нежность к его смелости и к нему самому. Одна из них как-то раз попыталась строить ему глазки, но ничего не вышло. Василий просто не понял, что с ним флиртуют, – или сделал вид.
Вопреки всеобщим опасениям, Велесов на удивление хорошо справлялся. Даже научился печь печенье в форме орешков с начинкой из вареной сгущенки и скатывать трубочкой вафли к школьным чаепитиям. Советов тещи он почти не слушал, в спорах с учительницей неизменно принимал сторону девочек. За первый год после исчезновения Иры между ним и дочерьми установилось полное взаимопонимание. Этот коренастый невозмутимый мужчина мало говорил и много наблюдал, словно учился общаться с Лилей и Ларой у них самих. Лиле нравилось быть красивой – и он наловчился заплетать ей косы с яркими лентами. Ларе хотелось веселья и приключений – и он мастерил ей костюм пиратки. Он знал, как сильно дочек раздражают разговоры окружающих об их внешней схожести, и старался дать каждой возможность самой решать, что есть, во что играть и какие вещи носить. Когда на их день рождения (девочкам исполнилось девять) бабушка и дедушка подарили им по желтому платью, он сразу заметил восторг в глазах Лили и смятение Лары.
Александра Павловна принялась уговаривать внучек примерить обновку.
– Давайте-давайте, поскорей, сейчас ваши одноклассники в гости придут, а вы их встретите такие нарядные…
«Такие одинаковые», – чуть не добавил от себя Василий. Он отвел страдающую молча Лару в сторонку.
– Послушай, Ларик… Если ты не хочешь надевать это платье, не надо, ладно? С бабушкой я поговорю. Не бойся, она на тебя не обидится.
– Правда? – с явным облегчением встрепенулась девочка. – Ура-ура!
Она чмокнула отца в щеку и улизнула в комнату шушукаться с сестрой. А Василий отправился на кухню, где Александра Павловна щедро сдабривала майонезом праздничные салаты.
– Ну что, помог Ларе с платьем? Там сзади надо застегнуть крючки… – Теща уже вытирала руки полотенцем, явно собираясь наведаться в детскую.
– Александра Павловна… Дело в том, что Ларе не нравятся платья.
– Как так? Она же девочка!
– Не все девочки любят ходить как принцессы. Лиля любит, а Лара не очень.
Женщина поджала и без того узкие, в ниточку, губы.
– Между прочим, я стараюсь выбирать им лучшее. Ну вот сам посуди – если бы мы с Евгением Петровичем подарили одной из них платье, а другой еще что-нибудь… они бы ведь поссорились! Нельзя вносить в их детские головы даже саму мысль о соперничестве! О зависти… Я удивляюсь, как ты этого не понимаешь!
Василий удивлялся как раз тому, как не понимают другие. Не понимают того, что давать поровну – не значит давать одинаковое. Только став взрослой, Лара смогла оценить папину мудрость.
Но даже он, самый близкий и родной, оказывался за пределами заколдованного круга, объединявшего Лилю и Лару.
Девочки поздно научились говорить. С самого рождения проводя все время вместе, они не испытывали особого желания посвящать в свою жизнь посторонних. Между собой Лиля и Лара общались на каком-то странном языке, и когда Ирина наконец заметила это, то ужасно перепугалась. Ее дочери общались жестами, звуками и отрывочными слогами и даже умудрялись шутить – по крайней мере, Лиля то и дело хихикала, услышав какое-нибудь курлыканье Лары. Ни на один из человеческих языков все это было не похоже, скорее напоминая разговоры по-марсиански. Обеспокоенная Ирина посвятила в опасения свою мать, и тут же начались походы по врачам и логопедам. Но все это было без толку: взрослую речь сестры, кажется, понимали прекрасно, а вот выудить в ответ хоть слово на нормальном языке ни у кого не получалось. Они просто улыбались, переглядывались, искренне забавляясь попытками родителей и озадаченных людей в халатах, и помалкивали.
Отыскались и специалисты, утверждавшие, что близняшки Велесовы не одни такие и свой собственный язык встречается у близнецов сплошь и рядом. Бабушка Саша паниковала и требовала, чтобы девочек «сделали нормальными», Ирина просто тревожилась, Василий вообще не видел в этом ничего такого. Впрочем, тогда жизнь его дочерей касалась его весьма косвенно.
