Александр Рей - В поисках настоящего

Сколько Алан себя помнил, они были вдвоем. Всегда много смеялись, подшучивая над окружающими – кем можно, и кем нельзя. Когда надо – жаловались друг другу, или хвастались достижениями. Могли проводить сколько угодно времени вместе, совершенно не уставая от компании. На самом деле такая дружба между мальчиком и девочкой традиционно не приветствовалась – в селении считались неприемлемыми любые близкие отношения между будущим воителем и непорочной девой, но в случае «сладкой парочки» все уже давно считали их определившимися в своем выборе супругами, поэтому особо не противились и не упрекали. Алана такой порядок вещей вполне устраивал, лишь бы не навешивали свои дурацкие устои. Несмотря на зависть (многие парни даже и мечтать не могли о дружбе с девочками) и постоянные подначки большинства ровесников, Алан не представлял свою маленькую ограниченную школой и заботами жизнь без Алины и ее историй. Для него Алинины рассказы, как и она сама, неразрывно связывались в единое целое. Без них (ее и пересказанных книг) не будет фантастических миров порождающих новые рисунки. А без рисунков нет никакого смысла просыпаться по утрам. Вот и выходит, что без Алины нет жизни. Глупая логика, но так оно и было.

Алан перевернулся на другой бок. В голову начали лезть мысли о приснившихся снах. Их было несколько и все яркие, насыщенные, густые, словно кино. Они хорошо запомнились, но более всех – тот самый, где он пытается переубедить жителей деревни посмотреть в окна с другой стороны вагона. Только в этот раз почему-то он был в форме проводника. А потом сидел на крыше вагона посреди спокойного океана, рассматривая закат. Все же удивительный сон. Почему поезд?

После, следовал сон с часами… СОН?!

Он поднял руку, чтобы осмотреть запястье – те же самые часы сидели как влитые, хотя еще вчера болтались. Разве может браслет за ночь сам подтянуться? Но самое главное – стрелки ожили и начали отсчитывать земную жизнь, но почему-то в обратном порядке ! Что это может значить?

Кажется, Алан припоминал, как прошлой ночью на разгадку тайны «неправильных часов» потратил уйму времени, но так ничего и не понял. Сейчас же ничего нового тоже в голову не лезло. Потом можно будет спросить у кого-нибудь сведущего, как такое возможно.

На всякий случай он попробовал еще немного повозиться с ремешком, но как и раньше расцепить его так и не получилось. Сдавшись, мальчик выдохнул, и одним рывком вскочил с кровати. Впереди его ожидали два благословенных дня без школы…

– А я уже собиралась идти будить тебя. Давай быстро ешь и собирайся к отцу, – приказала мать, накладывая со сковородки завтрак. – Придешь, будут пироги готовы.

И действительно в большом ведре варилась картошка.

– Отлично! – обрадовался Алан. Не боясь можно отдавать руку на отсечение, что ничего вкуснее маминых пирогов на свете не существует.

– Сегодня Алина придет? – спросила мать.

– Вроде должна, – проговорил Алан, стараясь ответить внятно. Не та-то просто разговаривать с набитым ртом. – Может после обеда.

– Жаль… если б раньше, с пирогами помогла. Ей же надо учиться, скоро как-никак хозяйкой быть.

Хотя мать и стояла к нему спиной, Алан наверняка знал, что она ехидно улыбается. Мама часто разными способами намекала ему о своем желании видеть Алину в невестках. Алан эти разговоры терпеть не мог.

– Мам, перестань!

– А что?! – мать повернулась к нему, изображая самый невинный взгляд. – Закрывай глаза на факты, не закрывай, а пару годиков пролетит не заметно – сам не успеешь опомниться, как молодую жену в дом приведешь. Время-то подходит.

– Кстати… – отчасти решив переменить тему, отчасти на самом деле из желания узнать, Алан спросил: – А часы могут идти назад?

– Это как? – не поняла мать.

– Когда стрелки против часовой движутся.

– Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?! «Часовые стрелки против часовой» – глупости! А чего ты спрашиваешь?

На секунду Алан замялся, размышляя, стоит ли говорить матери о часах. Решив, что вреда не будет, он закатал рукав на левой руке и показал их маме. Она мигом схватила его за запястье, пристально всмотрелась в циферблат, а затем грозно спросила:

– Откуда они у тебя?

– Нашел…

– Где?!

– А где можно что-то подобное у нас найти? Конечно, у дороги возле магазина, – соврал Алан. – Наверное, кто-то из иностранцев проезжая мимо потерял… или туристы.

– Точно нашел?! – мать все не могла поверить в везучесть сына.

– Точно-точно!.. – уже жалея «раскрытые карты», Алан начал прятать их под рукавом. – Только они поломаны. Назад идут.

– Покажи…

Мать еще раз крепко схватила его за руку, и замерла на какое-то время, стараясь уловить почти незаметное движение минутной стрелки.

– Хм-м… и в самом деле назад. Удивительно! Может о камень ударились, когда падали, вот и сместилось что-нибудь?

Немного постояв в задумчивости, Мать нехотя приступила к натиранию сыра.

До пастбища приходилось подыматься вверх по склону не меньше сорока минут – почти на самую вершину. Затем обойти холм слева – это еще где-то минут двадцать. Чем ближе зима, тем дольше отдаляется пастбище от дома. За весну и лето овцы успевают подчистую выесть весь склон, и с каждым днем приходится уводить их все дальше и дальше от деревни. Травянистые пастбища в горах – редкость, поэтому скудные покрытые растительностью холмы уже многие века поделены между селениями. Пастбища, принадлежащие деревни Алана, находились на северном склоне Зеленой горы. Южный – уже принадлежал соседней деревни (той, в которой жил Цакой).

Веками сложилось, что травы овцам хватало ровно с весны по осень – не больше, и не меньше. Причем из-за небольших размеров участок может прокормить только определенное поголовье скота. Если превысить общее количество овец хотя бы не десяток, то корма может не хватить.

Из-за таких ограничений издревле статус семьи в деревне зависел от количества овец. Семья старосты селения имеет больше всего овечьих голов. Остальные – приблизительно одинаково. В зависимости от заслуг перед деревней, семье могут «подарить» право на еще одно животное. Так, например, семье Алининой одноклассницы, за то, что она прославила имя деревни победой в музыкальном конкурсе в Городе, разрешили увеличить количество овец на целых три головы.

Овцы – это достаток: мясо, сыр, молоко, шерсть, то есть товар. Чем больше овец, тем больше товара, а значит и денег. Где больше денег, там больше человек в семье.

Так и получается, что самая большая ценность в этом мире камней и ветров, из-за своей редкости – это обычная трава, летом идущая на корм стаду, а ближе к осени – еще и на запасы сена.

Раньше предки воевали за пастбища. Разгорались настоящие войны за цветущие, живые клочки земли. Деревни уничтожали друг друга, ради владения лишним метром и возможности выкормить еще одну овцу. Чем больше деревня имела в своем распоряжении земли, тем более многочисленной она была. В сравнении с остальными, деревня Алана считалась средних размеров.

Конечно же, времена сейчас уже не те, и никто друг друга за землю не резал. Поэтому численность в деревнях оставалась приблизительно одинаковой. Прирост если и был, то незначительный.

Исторически сложившаяся вражда между деревнями в современном мире превратилась в конкуренцию между учениками. Школа осталась единственным местом столкновения представителей сразу нескольких деревень.

По меркам деревни, семья Алана считалась бедной. Не потому что дом или сад их был меньше, чем у других – такие же. Все дело в количестве овец на семью. Скота хватало лишь на пять человек, а по деревенским меркам – это ничего: два прародителя, два родителя, да ребенок. Семья Алана жила сносно лишь из-за ранней смерти родителей его отца – бабушки и деда. Иначе всего бы хватало в обрез, а приведи он еще и жену, вообще пришлось бы нищенствовать. Хоть бери в руки меч да стрелы и иди войной на соседнюю деревню.

Алан никогда не понимал и не любил эти устои, требующие кучи ограничений, и говорящие как жить – кто плохой, а кто хороший, кто должен быть богат, а кто нищ. Алан не понимал почему, если его прадед совершил какую-то глупость, за которую его семью лишили большей части овец, он сам должен до сих пор ощущать последствия чьей-то неудачи. Ему хотелось отвечать лишь за себя и свои поступки, но так почему-то не получалось. Мать вечно требовала от его поступков оглядки на мнения соседей. «Всегда думай о возможных последствиях! Если люди думают о тебе хорошо, то и все у тебя будет складно, – постоянно повторяла мать, когда Алан что-нибудь чудил. – Твой прадед наделал делов – до сих пор расхлебываем. Хочешь, чтобы и тебя дети не любили? Меня не жалеешь, подумай о потомках!»

Притом в семье никогда не разглашалось, что же такого ужасного сотворил прадед. С самого детства он чувствовал витающее внутри семьи табу – запрет на любую попытку узнать о промахе предка. Странно это – упоминать то упоминали, причем часто, а что именно случилось – говорить нельзя.