Фарид Нагим - Мужчины о счастье. Современные рассказы о любви
Мать Котовой сразу вызвала реанимацию, а заодно и позвонила Тониному отцу – профессору медицины. Представьте, вы отец, и вам говорят, что ваша дочь умирает, просто представьте, что с вами будет. Не таков был Тонин отец. Когда он приехал (кстати, прибыл он быстрее реанимации), всех поразила его невозмутимость. Он справился о том, что произошло, и начал спокойным голосом отдавать команды. Он приказал Тоню раздеть и положить в комнате с открытыми настежь окнами. Что и было сделано. Прибыли реаниматологи. Они поставили голой Тоне капельницу. Один из реаниматологов почему-то засмущался и проговорил:
– Может, вы её прикроете?
Тонин папа разрешил принести только крохотное полотенчико. Полотенчико положили на красивую Тонину попу. Основательно продрогшая Тоня, не приходя в сознание, перевернулась на бок, стянула полотенце со своей красивой попы и попыталась в него укутаться, натягивая на плечи.
Стыдливый реаниматолог только махнул рукой.
Закончилось всё нормально. Тоня пришла в себя, и отец увёз её домой. После того случая она лет пять не брала в рот спиртного.
Эту историю рассказал мне сам Ковров. Ему и в голову не пришло, что я могу ревновать или испытывать какие-то другие чувства. Такой уж он человек.
Между прочим, Ковров человек очень творческий. Вместе с ещё одним москвичом они сочиняли в армии роман с продолжением. Роман назывался «Эти весёлые скаты». По жанру это была эротико-шпионская проза. Что-то среднее между романами Флеминга и заметками в газете «Спид-Инфо». Цитировать нет возможности, но это было нечто в следующем духе: «Джон, он же агент английской разведки, и Дженни (агент разведки французской) лежали полуобнажённые под жарким солнцем Малибу. Дженни загорала, подставив свои выпуклые прелести слепящему солнцу. Джон попивал мартини, который обжигал холодом его губы. Дженни лениво, со вздохом повернулась на бок, и бретелька упала с её плеча. Джон бросил взгляд на Дженни. Горячее желание захлестнуло его. Он поднял своё мускулистое загорелое тело с шезлонга и лёг, прижавшись к Дженни своей упругой плотью. Он осыпал нежными поцелуями её шею с едва заметным золотистым пушком. Дженни тяжело задышала…»
В армии у нас был ансамбль. Мы играли в доме офицеров. Старались чаще репетировать, чем бывать в казарме. Ко Дню военно-воздушных сил мы подготовили целую музыкально-драматическую программу. Кульминационный момент программы мы начальству не показали. По нашей задумке, он должен был произвести настоящий фурор. Что сказать, мы своего добились. Была переделана песня группы Queen. Вместо «…we will we will rock you…» припев звучал примерно так: «…Всё съем сам, хоть лопну…»
Начался концерт. Обязательные патриотические стихи. Речь начальника части. Жёны офицеров показали что-то такое. Затем дочери офицеров исполнили танцевальную композицию. А после в зале погас свет. Солдаты засвистели и застучали сапогами. И тут мы, стоя у микрофонов, и человек за ударной установкой стали отбивать незабываемый ритм. Вспыхнул яркий свет на сцене. И, торжественно ступая, появился Ковров. Голый по пояс. Торс его был перетянут солдатскими ремнями. За спиной, растянув на расставленных в стороны руках, он держал флаг ВВС. Зал взорвался. Орали так, что у меня заложило уши. Ковров не хуже Фредди Меркьюри носился по сцене и делал оригинальные движения тазом. На каждое движение зал отвечал дружным воплем. Ковров замер на самом краю сцены. Солдаты вскочили на ноги. Сержанты в проходах кричали, приказывая им сесть. Пустой труд. Зал бесновался до самого конца песни. Ковров стал настоящей звездой в нашей военной части. Нам за выходку с флагом ВВС сильно досталось. Но это уже неинтересно.
Вернулись в дом отдыха злые. Пить не хотелось. Легли спать. Мы с Ковровым – на одной кровати, Баранов – отдельно. Долго ворочались. Заснули. Сновидений не было. Хотя обычно мне снятся оригинальные сны. Такой вот сон. Я в магазине готового мужского платья, и мне нужно выбрать строгий костюм. Продавцом в этом магазине работает мой бывший начальник. Он лебезит и заискивает. Говорит комплименты и таскает всё новые и новые модели костюмов. Но ни одна из предложенных троек мне не нравится. Я выхожу из примерочной, сквозь толпу покупателей проталкиваюсь к вешалкам и тут понимаю, что на мне только белые мятые трусы-боксеры. Все покупатели смотрят на меня. Мне становится очень стыдно. Вдруг я обнаруживаю, что у всех скалящих зубы покупателей лицо моего бывшего начальника.
Кстати говоря, костюм я в своей жизни носил только один раз. Рок-группа наша никак не называлась. Мы не выпустили ни одного диска и не дали ни одного концерта. Было несколько репетиций. Проходили они следующим образом: по команде гитаристы, ударник и вокалист начинали петь и играть что кому вздумается. Заканчивали тоже по команде. Впрочем, по опыту знаю, что многие молодые группы не умеют даже этого. Репетиции репетициями, но нужно было на что-то жить. Каждый из нас зарабатывал как мог. Я, как и большинство граждан, решил заняться бизнесом. Собирался съездить в военную часть, где провёл первые полгода службы, и установить контакты для последующих выгодных сделок. У бас-гитариста – рыжего высокого детины – я попросил костюм. Без костюма в часть, где я вымыл немало туалетов, являться было неправильно. Костюм был цвета, который трудно описать. Нечто бурое в светлую полоску. Рыжий бас-гитарист сказал, что он в этом костюме отмечал выпускной вечер. Я представил его в этом костюме. Учителя, должно быть, были сильно напуганы.
Ранней весной я в костюме бас-гитариста и в пальто с рваной подкладкой ехал в поезде в свою учебку в город между Петербургом и Москвой. Несмотря на крайне неприятные воспоминания о днях, проведённых в учебной части, я чувствовал нечто вроде ностальгии. Воздух становился всё более влажным. Я курил в тамбуре одну за другой. Вышел из электрички и сразу промочил ноги. Добрался пешком до родной части. Постоял на КПП, пока мне выписывали пропуск. И, поднимаясь к казармам, пошёл по длинной, забирающейся вверх асфальтовой «взлётке». Сердце совсем сжалось. Трудно было дышать. Странное дело – давно заметил: одинаковое щемящее чувство возникает, когда ты возвращаешься на место, где тебе было хорошо, и на место, где тебе было плохо. Разницы нет. Подошёл к штабу. Меня провели к полковнику. При встрече с ним во время моей службы я трепетал как осиновый лист. Теперь же он поил меня кофе и даже немного заискивал передо мной. Оказалось, что он готов был продать многое. Предлагалась фотоплёнка для аэрофотосъёмки, фиксаж и проявитель в огромных количествах. Не знаю, готов ли он был продать оружие, но насчёт партии военной формы намёки были. Я понял, что передо мной не начальник части, а нормальный вор. Не то чтобы я его осуждал, просто меня всегда удивляло, как быстро человек может вором стать. Только что был нормальным – и тут вор.
Мне на веку доводилось воровать не раз. И всегда я замечал, что это происходит как-то само собой. Не хочешь воровать – глядь, а уже взял чужое. И ничего поделать уже нельзя.
Был случай. Подрабатывал я, торгуя книжками. Мои работодатели по ошибке или по дешёвке купили место на православной книжной ярмарке. Половину торгового стола занимал я со своими книгами, половину – какой-то приход. Мои книги не вписывались в общий ассортимент. На обложке одной из них человек курил папиросу, выпуская клубами дым. На фоне ликов и суперобложек с храмами он смотрелся странно. Православные покупатели подливали масла в огонь. Они чуть ли не плевали, проходя мимо моего рабочего места. Стол со мной делила православная девушка. Но не замороченная, как они часто бывают, а нормальная. Без платка и почти без комплексов. Она торговала, помню, репродукциями какой-то известной иконы. Мы разговорились. В некоторые моменты девушка останавливалась на полуслове и принималась загадочно улыбаться. Что это означало, я не понимал. Ну, думаю, у каждого свои причуды. Nobody’s perfect, как говорится в известном фильме. Кассового аппарата у меня не было. Я торговал так: записывал проданные книжки и заработанные деньги в тонкую тетрадочку. Как-то автоматически я начал называть цену большую, чем стоила книга. Увеличивал цену на рубль. То есть рубль с каждой книги шёл в моё личное пользование. Оправданием мне может служить только то, что я действительно нищенствовал в то время. Доходы мои были ничтожнее некуда. Таким образом, по рублику кладу я себе в карман, подворовываю потихонечку, а сам беседую с девушкой о чём-то высоком. О религии, о Боге, прости Господи. Люблю поговорить на возвышенные темы. Беседуя с девушкой, автоматически называю завышенную цену, а записываю в тетрадочку цену другую. Девушка случайно заглядывает ко мне в записи и понимает, что я мелкий воришка. Тут же она изменяет своё отношение ко мне. Перестаёт улыбаться и отворачивается. Мне становится стыдно. Я ощущаю себя страшным грешником, чуть ли не торгующим в храме. Я попытался с ней поговорить после этого, но безрезультатно.
