Фарид Нагим - Мужчины о счастье. Современные рассказы о любви
Я, Ковров и Баранов выдвинулись на дискотеку в город Клин. Самая чистая одежда. Запах одеколона и ожидание чего-то очень приятного. Всё той же дорогой дошли до шоссе. Ненадолго задержались возле сухого камыша, торчащего из небольшого болотца. Баранов достал зажигалку «Зиппо» и поджёг камыш. Горело красиво. Каждый из нас взял в руку по горящей камышине. Устроили небольшое скромное факельное шествие. Ковров обгоревший камыш выкинул на обочину. Баранов метнул своим огрызком в меня. Я увернулся.
Дошли до шоссе. Стали голосовать, вытянув руки. Машины с шумом проезжали мимо. Никто не хотел останавливаться.
У меня в жизни был такой период, о котором никто не знает. Я хипповал. Хипповал скромно, тихо и не привлекая к себе внимания. Мне всегда нравились фильмы и книжки, в которых герои бросали все свои дела и шли по свету куда глаза глядят. Книжки тогда были моими единственными воспитателями. Я решил повторить поступок героев-романтиков. Собрал в сумку от противогаза вещи, положил туда батон и вышел из дома. От Тушина, где я тогда жил, я дошёл пешком до метро «Сокол». Затем свернул на Ленинградское шоссе и пошёл вперед по обочине. Я ждал приключений. Через какое-то время, проведённое в дороге, я натёр себе ногу. Приключением назвать это было сложно. Уже в дороге я решил, что дойду до Питера. Когда у меня появилась цель, двигаться стало как-то веселее. Час спустя я решил голосовать. Хиппи я, в конце концов, или не хиппи? Почти сразу остановилась машина. В салоне сидели два хохла. Меня пустили на заднее сиденье.
– Куда едешь? – спросили хохлы.
– В Питер.
– Зачем?
Тут я призадумался. Когда я думаю, выражение лица у меня своеобразное. Немного тупое. Хохлы, наверное, решили, что я от них что-то хочу скрыть. Они насторожились.
– Я в театр Ленсовета еду. Хочу спектакль «Овод» посмотреть. С Боярским.
Зачем я про спектакль придумал, не берусь объяснить. «Овод» я видел до своего романтического путешествия в Москве на гастролях Ленсовета. В главной роли – Михаил Боярский, весь в чёрном.
– Я вообще-то сам артист, – продолжал врать я. – Мне даже билета не надо покупать. Я на спектакль «Овод» по своему удостоверению пройду.
– Покажи удостоверение, – сказал один из хохлов.
Я сунул руку в сумку от противогаза и достал красную книжечку. Это было удостоверение моего хорошего знакомого. Документ с фотографией. Со снимка глядел бородатый человек. На меня он был совсем не похож. Хохлы отдали мне удостоверение, переглянулись, но ничего не сказали. В салоне висели на плечиках два костюма. Пиджаки и отутюженные брюки. Я старался их не помять. Поэтому сидел не двигаясь, сложив руки на коленях.
Потом хохлы стали меня пугать.
– А тебе не страшно? – спрашивали они, оскалясь. – Завезём куда-нибудь и грохнем.
Я, честно говоря, струхнул. Хипповать мне нравилось всё меньше и меньше.
– Останови машину, – попросил один хохол другого хохла.
Когда машина встала, мне сказали:
– Пошёл вон.
Я с радостью подчинился этому приказу. Вылез на шоссе, посмотрел на утреннее солнце и вдруг почувствовал жуткую усталость. Понял, что прохипповал всю ночь и всё утро, ни разу не сомкнув глаз. Вернуться домой – другого желания не было. Перешёл на другую сторону шоссе и поднял руку. Остановилась вторая проезжавшая машина.
– Мне в Москву.
– Мы в Солнечногорск. До электрички можем подбросить.
– Давайте.
Меня пустили в салон. На водительском сиденье – женщина, на соседнем – мужчина. Муж учил жену управлять автомобилем. Машина двигалась медленно и рывками. Я моментально заснул. Когда меня растолкали, солнце было уже высоко. Автомобиль стоял напротив платформы. Я вылез наружу, забыв поблагодарить добрую семейную пару. Вернулся в Москву на электричке, зажатый людьми, едущими в столицу.
Несмотря на неудачный опыт, я предпринял ещё одну попытку совершить путешествие. На этот раз я отправился на речку Истру. Взял с собой покрывало и гитару. Воображение рисовало радужные картины. Я оказываюсь на берегу Истры, сразу же нахожу добрых весёлых друзей. Сажаю их на моё покрывало, и всю ночь они радостно слушают, как я пою им песни. Или же такой вариант. Я прибываю на Истру и тут же каким-то фантастическим способом добываю себе ночлег и еду. Ну и ещё пара занятных и безопасных приключений. На деле всё вышло иначе. Закутавшись в тонкое покрывало, я отбивался от комаров всю ночь напролёт. От Истры веяло жутким холодом. Гитара отсырела. От постоянного курения меня уже тошнило. Утром я встал совершенно разбитым. Еле домой доехал.
Зачем, спрашивается, я решался на эти дурацкие поездки? Возможно, мне казалось, что мир – это мой дом. Что он благожелательно ко мне настроен. Нет, я не убедился в обратном. Я просто понял, что мир ко мне безразличен. Безразличен, и всё.
Темнело. Второй час я, Ковров и Баранов ловили машину, чтобы отправиться на дискотеку в город Клин. Водители делали вид, что они нас не замечают. Будь я владельцем автомобиля, я бы тоже не остановился. Стоят на обочине три мужика. У Баранова вообще вид зверский. Сапоги-казаки и надвинутый на глаза капюшон. Таких посадишь в машину, а они ударят тебя по голове молотком и выкинут где-нибудь в тёмном лесу. Стало совсем темно. Свет фар не позволял разглядеть автомобили, которые проезжали мимо нас.
– Еще немного постоим и домой пойдём, – сказал Баранов.
Возвращались в родимый дом отдыха молча. Даже известный балагур Ковров погрустнел. А он всегда поражал меня своей кипучей энергией. Появлялся неожиданно, нёс околесицу, но его присутствие сразу поднимало настроение. Я заметил, что не только на меня он так действует. Люди любят Коврова именно за это качество. Высказывания его можно записывать в книгу. Когда я вместе с Ковровым служил в армии, он тоже помогал людям жить. Я имею в виду – не какими-то конкретными делами, а просто тем, что он есть. Существуют такие типы, которые появляются, ты с ними беседуешь и всё равно чувствуешь себя одиноким. С Ковровым этот номер не пройдёт. Его всегда рады видеть в любой компании. Он оживляет её. «Оживляет» – очень точное слово.
Ковров считает меня своим лучшим другом. Я его, в общем, тоже. Однажды, кстати, Ковров почти отбил у меня девушку, но девушке стало плохо.
Мы закончили школу. В первый раз собрались после выпускного вечера, и я понял, что влюбился в Тоню. Тоня – еврейская девушка с густыми каштановыми волосами и слегка выдающимися скулами. Цвет лица у неё был как у младенца. Глаза огромные. Говорила она всегда с какой-то даже неприличной прямотой. Она была из семьи врачей. Может быть, прямолинейность ей досталась по наследству.
Я был удивлён, когда понял, что она мне тоже симпатизирует. Вместе с папой, мамой, сестрой и ещё какой-то женщиной Тоня жила в старом доме в самом центре Москвы. Я довольно часто приходил к ней. Меня оставляли обедать. Однажды я опростоволосился. Пришёл и радостным тоном сказал:
– Поздравляю вас. Христос воскресе.
Члены Тониной семьи посмотрели на меня как-то странно. А Тоня отвела в сторону и прошептала:
– Мы Пасху не празднуем.
Оказалось, что они евреи. До того момента я об этом и не догадывался. То постное печенье, которое я часто у них кушал, оказалось мацой.
Всякий раз, когда я собирался домой, Тоня выходила на лестничную клетку проводить меня. И каждый раз я целовал её взасос. Одно свидание, один поцелуй. Почему-то я так для себя решил. Один поцелуй, и не больше. Хотя Тоня, полагаю, была бы не против увеличить количество поцелуев.
Наверное, из-за моей нерешительности, а может быть, просто от врождённой любвеобильности Тоня стала встречаться со своим атлетическим однокурсником. Не помню, как я об этом узнал. Я со своим одним поцелуем за свидание не мог конкурировать с накачанными однокурсниками.
Как-то сами собой наши свидания прекратились. Наступила зима. Я лёг в больницу косить от армии. Мои одноклассники, в том числе Ковров и Баранов, собрались на вечеринке. Встреча происходила недалеко от школы, в маленьком двухэтажном особнячке, откуда недавно выехала какая-то организация.
Из напитков у моих одноклассников был только коньяк. Строгий и благородный напиток. Сначала все веселились в бывшей бухгалтерии. Танцевали на столе и оглушительно орали. Потом, разбившись на пары, разошлись по комнатам. Ковров сразу положил глаз на мою Тоню. Тоня к тому времени была навеселе. Ковров показал ей свою заначку – бутылку коньяка. Тоня, покачиваясь, послушно пошла за ним. В каком-то бывшем кабинете Ковров прижал Тоню к стене и попытался снять с неё одежду. Тоня не сопротивлялась, и только чуть позже Ковров понял почему. Она пила из горлышка коньяк. Довольно быстро она выпила всю бутылку. Забегая вперёд, скажу, что алкоголь в таких количествах она принимала первый раз в жизни. Коврову, конечно, не понравилось, что коньяк закончился, но он подумал, что в сильном Тонином опьянении есть большой плюс. Он повалил Тоню на банкетку и стал расстегивать на ней пуговицы. Но через несколько секунд обнаружил, что Тоня – это не Тоня вовсе, а какой-то манекен. Она отключилась. Дышала неслышно, была абсолютной куклой. Ковров убрал руки, и Тоня сползла с банкетки на кафельный пол. Сползла и замерла там в позе брошенной куклы. Ковров перепугался. Стал звать на помощь. Полуодетые пары шли на его крики долго и неохотно. Когда все собрались вокруг Тони, оказалось, что она почти уже не дышит. Последовала паника. Тоню подняли на руки и понесли на улицу. У выхода моя одноклассница Котова заорала, чтобы не выносили вперёд ногами. Вышли на мороз, держа бездыханную Тоню на плечах. Позже среди моих одноклассников этот момент будет называться «Торжественный вынос Тони». Поймали такси. Почему-то повезли Тоню домой к Котовой. Может, спьяну, а может, и правильно сделали, что повезли.
