Роман Сенчин - Минус (сборник)
Главный беседует с врачами. Говорят слишком тихо, слов не разобрать… В ушах у меня шумит, будто там буря…
Намазав подушечки пальцев жидкостью вроде туши, очкастый по одному, с силой и проворотом вдавливает их в бумагу… Черт, какой-то триллер дурацкий, на который я смотрю со стороны, все-таки со стороны, хотя и участвую в нем. Хм, да уж!.. Но мне действительно кажется, что со стороны. Это, наверное, самозащита. Если задумываться по-настоящему, то можно запросто спятить…Только представь: женщина, с которой пару часов назад разговаривал, видел ее глаза, ее дрожащие губы, разглядывал красивые руки, которую пытался успокоить, обнять, – лежит на полу. У нее странно белая, до серости белая кожа, а рядом с головой темная лужица… Не надо, не надо думать. Нельзя! Я просто– напросто наблюдатель. Со мной ничего страшного случиться не может. Посмотрю, послушаю, слегка поволнуюсь и пойду спать.
Ее упаковывают в черный мешок. Ребята в униформе брезгливо, с явной неохотой ворочают тело… А мертвой уже все равно, она безвольна, со всем согласна. А так недавно, так ведь недавно она громко рыдала, говорила слова, шевелилась, смотрела на меня то с надеждой, то с ненавистью… Зачем я ушел? Не надо было бросать… Теперь отвечай… А родители… Кто им сообщит? Как вообще?.. Вот и всё, вот и всё…
– Ну давай, Сенчин, ведай.
Сижу на том стуле, где и тогда, а на месте Ольги Борисовны – второй в цивиле. Перед ним стопка бумаг, папочка. Главный – пародия на киношного комиссара – прохаживается по комнате, курит.
– Что ведать? – стараюсь собраться с мыслями.
– Всё, парень, всё. В твоем положении желательно всё рассказывать.
Я протяжно вздыхаю и готовлюсь начать.
– Чего ты стонешь, урод?! – рявкает первый, мгновенно оказавшись передо мной. – В пидора решил поиграть? Еще успеешь!..
– Так, – вставляет второй, – давай рассказывай, где, во сколько встретился с убитой.
«С убитой» сказано как бы без выражения, но я замечаю, как они оба вперились в меня глазами, наблюдая за реакцией. Сдерживая дрожь, говорю, кажется, спокойно и обстоятельно:
– Часов в семь вечера пошел мыть посуду. А она стояла на кухне… Ну, теперь это не кухня, так…
– И что?
– И она спросила, знаком ли я с ее дочерью. Я сказал: да.
– А дочь-то, в курсе, у нее несовершеннолетняя! – капает этот, в плаще.
Смотрю на него, он же довольно усмехается, точно я проболтался о чем-то для себя губительном.
– Так, дальше, – записав, требует второй.
– Она…
– Кто?
– Ну, Ольга Борисовна… она позвала меня к себе… Жаловалась, что совсем одна…
Долго, подробно повторяю ее историю с переездом, с родителями покойного мужа. Главный продолжает гулять по комнате, а второй то записывает, то просто слушает, постукивая ручкой по столу…
В конце концов подает мне лист бумаги:
– Ознакомься и распишись.
Читаю, с трудом разбирая корявый почерк, кое-как заставляю себя вникнуть в смысл. Не прочитать нельзя – они запросто могут вставить что-нибудь, что сделает меня виноватым… Добрался до последнего предложения: «Был разбужен в своей комнате № 408 сотрудниками милиции в сопровождении понятой Акуловой Е.С.» «Какая же она понятая?!» – хочется возмутиться.
– Ну, ознакомился, нет?
– Да. Всё вроде так.
– Теперь вот здесь напиши: «Мной прочитано, с моих слов записано верно». И подпись.
Делаю как велят.
Потом они оба отходят к окну и тихо разговаривают минут десять. Я специально не смотрю в их сторону, занимаюсь стиранием с пальцев черной краски, но прислушиваюсь как никогда напряженно. Улавливаю обрывки фраз:
– …но дверь на ключ и на задвижку была…
– …отпечатки покажут…
– …вещи, вещи…
Второй, кажется, за меня, а этот, придурок в плаще, из кожи вон лезет, цепляется к каждой мелочи, чтоб сделать из меня убийцу. Вот он, горячась, внятно выплеснул:
– Ну, очень все гладко: обморок или что там у нее, упала, ударилась, да так, что наповал… Нет, здесь без чужой руки не обошлось. Я тебе говорю!
Второй что-то зашептал в ответ, а я, как заведенный, тру и тру свои потные, дрожащие руки. Со стены на меня улыбаясь глядят красивые певцы и модели…
– Л-ла-адно, свободен пока что, – медленно, нехотя объявляет главный. – Сейчас подписку дашь о невыезде и иди спи.
Второй кладет передо мной отпечатанный на машинке бланк, указывает, где и что нужно написать.
– А к родителям можно? – спрашиваю. – Сорок километров отсюда, в Захолмово?
– Нет! – рявкает первый. – Пока дело не закрыто – только здесь и на работу. Укажи точные адреса! Учти, если в трехдневный срок не найдем, подадим во всероссийский. А ты знаешь, надеюсь, что при задержании обычно бывает…
– Это с неделю всего, – успокаивает второй. – Проведут экспертизы, докажут, что естественная смерть, и хоть до Парижа едь.
– Или наоборот…16
В театре после карантина первый рабочий день. Вадим, Андрюня, Игорек и я торчим в нашей кандейке. Я кончаю рассказ о том, как чуть не загремел за убийство:
– Возвращаюсь в комнату, а там все перерыто. Не явно, конечно, вверх дном, но видно же – прошмонали на совесть. Даже мясо между окон проверили. И паспорт вдобавок у дебила в плаще забыл взять. Потом целый день по ментурам бегал, еле нашел…
– Да-а, пронесло тебя, вообще-то, – вздыхает Вадим, – вполне и закрыть могли.
А Андрюня злорадствует:
– Прикидайте, теперь мы все меченые, на всех дела висят!
– Почему на всех? Вот Игорек пока чистенький.
– Он тоже замешан. Он как бы жертва.
– М-да-а, осложнил нам Лялин житуху.
– Урод последний!..
Мой рассказ не вызвал того внимания, на какое я рассчитывал, сидя последние дни в одиночестве, не зная, с кем поделиться, ожидая, что вот-вот ко мне вломится какая-нибудь опергруппа и утащит в тюрягу… Наконец-то появилась возможность хоть слегка растворить свой страх в рассказе, в общении с близкими мне людьми, а они не выказали особенного сочувствия. Что ж, это понятно – у них проблемы не слабее моей.
И вот они совсем обо мне забыли. По крайней мере Вадим и Андрюня. Беседуют чисто между собой и о своем.
– Лялин, слышал, в больнице до сих пор, – сообщает Андрюня тревожно, – и заяву забирать не хочет.
Бригадир отмахнулся:
– Гонят! Он давно дома валяется. Просто нам лапшу вешают, чтоб мы поочковали. Я тут с Семухиным поговорил один на один…
– И как?
– Хреново, как… Против вас, говорит, все. Хотят вас убрать отсюда.
– Тварю-уги! – Но, поразмышляв, Андрюня выдает неожиданное сравнение: – Да это в принципе и понятно – они же как осы. Одного тронь – сразу вся стая набросится. А так поглядеть – вроде все друг с другом враги.
– Еще бы… – Вадим вдруг резко повернулся к Игорьку: – А ты – чтоб никаких заиканий об увольнении. Понял? Из-за тебя ведь, мудака, завертелось. Мы его по пьяни и прикончить могли.
– Причем – легко! – подтверждает Андрюня.
Игорек виновато поджимает губы:
– Да я, конечно, парни… Я с вами…
В кандейке жарко и душно, лучше б, ясное дело, сидеть сейчас на любимом диване в брехаловке, но путь туда нам заказан. Теперь мы для актерской братии самые злые враги. Даже женщины смотрят ненавидяще. По лицу директора, Виктора Аркадьевича, заметно – он что-то решает насчет Вадима, Андрюни и Лехи (меня, надеюсь, он к избивателям Лялина не причисляет) и, по всем догадкам и слухам, решает не в их пользу… А может, это и неплохо, что их поувольняют, примут новых, меня же возьмут и сделают бригадиром. Как-нибудь по-новому себя почувствую, да и зарплата немного выше…
В начале шестого (только мы установили декорации) заявился Димон. Его сперва и не узнали – изменился он конкретнейше за неполный месяц. Из коренастого, нагловатого паренька превратился в худого, ссутуленного, мнущегося человечка.
– Здорово, парни? – именно спросил он и стал совать нам темную, покрытую цыпками руку. – А меня, хе, вахтерша пускать не хотела.
– Н-ну дак, – неодобрительно отозвался Вадим. – Как живешь-то?
– Да-а, хе-хе, не особенно…
Спустились в кандейку, Димон вытащил из кармана пузырь «Минусы».
– Давайте по сотне граммулек. Я на полчаса заскочил. Хе, соскучился… За встречу, а?
У Андрюни глаза сразу же загорелись, а Вадим, наоборот, посмурнел: не одобряет пьянство во время работы.
– На пятерых и не почувствуем, Вадь, – успокаиваю. – Если что – догоняться будем только после спектакля.
– Ну, хрен с вами, разливайте!
Игорек пить отказался и, задыхаясь от сигаретного дыма, покинул кандейку. Мы по очереди заглотнули порцию из единственного стаканчика. Андрюня, первым приняв на грудь, преобразился и стал рассказывать:
– Тут, Дименций, столько событий – башка лопнуть готова! Короче, отмечали тихо-мирно день рождения Таньки Тарошевой, набрались прилично, всё вроде путем, уже собрались в автобус залазить, и тут молодой этот наш, вон который ушел… он вместо тебя, кстати…
Послушав про избиение Лялина и последствия этого избиения, я попытался влезть со своим – как меня чуть не сделали убийцей, но Димон вскоре перебил завистливым вздохом:
