Иосиф Гольман - Защитница. Тринадцатое дело
К счастью, руководство в отделении оказалось разумным, да и Петр Иванович, даже потрясенный последними событиями, никак не выглядел злодеем.
Правда, он при Шеметовой никак не хотел объяснять причину своей нечеловеческой ярости.
Ольга, кое-что заподозрив, специально вышла на пять минут из следственной комнаты, чтоб дать двум немолодым мужчинам откровенно объясниться.
Когда вернулась, майор действительно выглядел подобревшим. Что, впрочем, не отменяло тяжести вменяемого бывшему прапорщику деяния.
– Отпущу под подписку, – наконец, принял решение полицейский. Этому способствовала, кроме адвокатессы, Неонила, все-таки пришедшая в участок с Мишкой. С собой она принесла документы мужа, его боевые награды и даже вырезку из старой газеты, в которой рассказывалось, как Петр Иванович Бойко, рискуя жизнью, вывез на плавающем БТР из зоны затопления четырех одиноко живущих стариков. Перед этим высадив, чтобы не рисковать парнем, солдатика-срочника из‑за рычагов, и сев за них сам.
В общем-то, все было понятно.
Однако безоблачного юридического будущего не предвиделось. А предвиделась кропотливая работа по сбору фактов и фактиков, которые могли бы доказать, что поступок Бойко – не акт насилия и садизма, а инстинктивный ответ на страшную боль. Которое, в свою очередь было вызвано противоправными действиями потерпевшей. Работа по паре вышеприведенных фраз предполагала кучу потраченного адвокатского времени.
Неонила была готова расстаться с немногочисленными драгоценностями, а может, и с квартирой, лишь бы Петр Иванович не попал в тюрьму. И, что было взаимосвязано, лишь бы Мишку не забрали из их рук.
Однако, сейчас дело было не в деньгах. Или, по крайней мере, не только в них.
Главное заключалось в том, что Шеметова нынче просто не имела в своем распоряжении немыслимой уймы свободного времени, которое неминуемо уйдет на сборы тех самых, необходимых для оправдания прапорщика, фактов и фактиков.
Впрочем, если работа невыполнима, но ее нужно делать, то надо делать.
Хорошо уже то, что в отделение полиции они вошли втроем, а вышли вчетвером. Петр Иванович подавленно улыбался, понимая, что стал слабым звеном в их и без того не ударном фронте.
– Я не мог ничего сделать, – тихо сказал он. – Я даже не помню, как это получилось.
– Ладно, разберемся, – вздохнула Шеметова. – Мне надо еще со Стрешневой встретиться. Может, удастся наладить контакт.
– Не удастся, – тихо сказал прапорщик.
На перекрестке двух улиц они разошлись. Ольга двинулась к остановке трамвая – неторопливая пешая прогулка, на сегодня, в силу обстоятельств, была закончена.
По дороге оглянулась на спутников.
Они шли втроем по пустому тротуару, Нила справа. В середине Мишка, державшийся за руки папы и мамы. Слева – непривычно сгорбившийся прапорщик, отец семейства.
«У них, конечно, беда, – подумала Шеметова. – Зато они семья. Беда пройдет, семья останется. А у меня что в жизни есть?».
Полдня прошло. Багров до сих пор не звонил, и место судьбоносной – возможно – вечерней встречи так и не назначил.
Утреннее счастливое настроение исчезло без следа.
Может, и хорошо, что в данный момент у нее нет выбора, а то бы пошла к себе домой и наревелась вволю. А так для депрессивных проявлений просто нет времени.
Весь оставшийся день Шеметова впахивала за троих, даже Томский удивился. Он уже дважды сходил за пончиками, пока суровая супруга-виолончелистка не видит. Ольга же не вылезала из‑за стола: писала, звонила, получала мэйлы, распечатывала их, делала копии, подшивала в тома.
Закончила – оказалось, что день прошел.
Олег так и не позвонил. Видимо, был жестко занят на отборе присяжных.
Интересно, куда он ее отведет?
Хотя, гораздо более интересно, что он ей предложит. Если, конечно, отведет.
Хорошо бы – руку и сердце, размечталась адвокатесса, отгоняя прочь депрессивные мысли.
Полет фантазии прервал звонок.
Как говорится, сон в руку. Звонил Багров.
– Как дела? – спросил он.
– Не очень, – честно ответила она.
– Что-то с Клюевыми? – обеспокоился Олег Всеволодович.
– Нет, с Клюевыми нормально, – успокоила его Шеметова. – А как у тебя, с присяжными?
– А что с ними будет? – вопросом ответил Багров. – С таким багажом мы любой состав обработаем.
– Ты не ездил? – удивилась Ольга.
– Не получилось, – ответил тот. – На весь день завис. И вернусь, видимо, поздно.
– Где завис? – не поняла Шеметова.
– Понимаешь, позвонил Витька Бортников, может, помнишь его.
– Трудно вспомнить то, что не знаешь, – по Ольгиному сердцу, обрывая дыхание, медленно катилась волна холода.
– Да не злись ты, – попытался оправдаться Багров. – Витька, мой одноклассник. Он сказал, что ребята сегодня собираются, кое-кто в Москву специально прилетел, из Германии, из Израиля, даже из Штатов. Всех же разбросало, ты знаешь.
– Да, знаю, – согласилась адвокатесса. – Всех разбросало.
– Ты что, обиделась? – некачественно изобразил удивление гражданский муж. Впервые за все время отношений Ольге захотелось поименовать его именно таким бранным для любого адвоката словом.
– Нет, что ты.
– Вижу, обиделась. Ну, постараюсь пораньше прийти.
– Насколько – пораньше? – спросила она. – Поход в ресторан отменяется? Я могу вечером сама распорядиться?
– Ах, вот ты о чем, – похоже, любимый только сейчас вспомнил об обещанном судьбоносном вечере. Впрочем, – Ольга всегда старалась рассуждать справедливо, – он и не обещал ей его судьбоносности. Это уж она сама додумала, в приятном для мыслей направлении.
– Не злись, Оль, – попытался снизить накал переживаний Багров. – Юбилей же – вещь условная. Можно отметить на день позже. Или на неделю. Кстати, ты еще на практику к нам приходила. Получается, десять лет и три месяца.
– Точно не юбилей, – согласилась Шеметова. – Можно совсем не отмечать. – И повесила трубку.
А поскольку в конторе по позднему времени оставалась лишь она, то позволила себе коротко всплакнуть.
Длинно – не позволила, затаила слезы внутри.
На часах было 19.30, и она еще могла попробовать заглянуть к Галине Дмитриевне Стрешневой, женщине с откушенным Шеметовским доверителем ухом.
Мало, конечно, вероятности, что эта встреча закончиться чем-то путным, но и не попробовать нельзя: теорию сеятеля никто не отменял. Теория же предельно проста: лезь во все дырки, нагибайся за каждой мелочью, суйся в любую щель. Короче, рассыпай зерна, где придется, авось, какое-то прорастет.
После такого дня гулять пешком не хотелось вовсе. К тому же время поджимало. И так неизвестно, примет ли ее Стрешнева. А уж среди ночи – и подавно. Шеметова вызвала такси.
Вот и дом незадачливого прапорщика.
Ольга сверилась с записанным в мобильнике адресом, набрала код и вошла в чистенький подъезд.
Дом был не новый, но внутри ухоженный. Как положено, сказал бы в таком случае Петр Иванович.
А вот и нехорошая квартира, в которой людям откусывают уши.
Ольга постояла секунду перед дверью, дабы полностью удалить из сознания фривольные обороты, связанные со вчерашним прискорбным происшествием. Потом позвонила в звонок.
Не сразу, но дверь приоткрылась.
– Вы к кому? – спросила неприветливая дама. Непричесанные волосы ее спутались, глаза красные, заплаканные. Правая сторона головы закрыта марлевой повязкой.
Смеяться Ольге Шеметовой расхотелось полностью.
– К вам, Галина Дмитриевна.
– По какому вопросу?
– По вчерашней беде.
– Вы – его юрист? – догадалась та и попыталась закрыть дверь. Но почему-то не стала этого делать.
Может быть, из‑за прозвучавшего слова беда. А, может, что-то увидела в Ольгиных глазах. Наверное – сочувствие.
– Уговаривать будете, чтоб заявление забрала? – усмехнулась та.
– Вообще-то, за этим и пришла, – честно созналась адвокатесса.
– Не выйдет, – отрезала та. – Только тюрьма. И пусть операцию мне оплатит. Косметическую.
– В тюрьме на операцию не заработать, – вздохнула Шеметова. – К тому же ему летом еще одну операцию оплачивать.
– Только не говорите мне, что он жутко болен, – улыбнулась Галина, но какой-то кривоватой улыбкой.
– Он здоров, как бык, – вновь сбила ее со злых мыслей гостья. – У его приемного ребенка собаки изуродовали лицо. Еще до того, как пацан попал к Бойко. Летом предстоит пластика, вот он и собирает деньги.
– Приемный ребенок? – удивилась Стрешнева. – Это вы на жалость бьете? Да и с чего бы это он взял ребенка?
– Так получилось, – без особого желания начала печальную историю адвокатесса. В принципе, это играло ей на руку. Но рассказывать несчастной женщине о несчастном ребенке почему-то не хотелось.
