Александр Смирнов - Раб и Царь
– А я сегодня хочу! – настаивал я.
– Так не годится! Ты должен сыграть с директором, – недовольно загудела толпа. Десятки пьяных и злых глаз уставились на Стаса.
– А я желаю сегодня, – мои глаза налились кровью.
Стас не выдержал психологического напора и сдался. Он снова вытащил из футляра свои очки.
– Я буду играть только на акции, – предупредил он.
– Нет, на деньги, – не соглашался я.
Пьяная толпа метала в сторону Стаса разъярённые взгляды.
– В таком случае, это будет очень дорого стоить.
– Не дороже денег, – ответил я.
Я выставил на кон всё, что получил в банке.
– Ничего себе! – ахнули зрители.
Игра началась, замелькали карты, зрители замерли.
– Девятнадцать! – крикнул я и бросил карты на стол.
– Двадцать, – улыбаясь, ответил Стас.
Он сгрёб в кучу деньги с акциями и стал убирать их в спортивную сумку.
– Может быть, ещё желаете? – спросил Стас с издёвкой.
– Желаю! А вот теперь на акции!
– Воля ваша, – Стас вытащил из сумки акции и положил на стол. Я положил рядом свои.
Снова замелькали карты. Вдруг гробовую тишину нарушил ропот болельщиков.
– Хозяин, хозяин, – шептали они друг другу.
Я оторвал взгляд от карт и посмотрел в сторону двери. На пороге кафе стоял отец. Он медленно осмотрел всё кафе и подошёл к игрокам. Стас снял очки и тоже стал наблюдать за отцом.
Тот подошёл к Стасу и стал в упор смотреть на него.
– Играем? – спросил он его?
– Играем, а что? – Стас положил очки на стол.
– Да нет, ничего. – Отец взял очки и стал их рассматривать. Ничего особенного в очках не было. Обыкновенные очки с розоватым отливом.
– Что вам, собственно говоря, надо? – снова спросил Стас.
– Да нет, ничего, играйте. – Отец взял очки, размахнулся и изо всех сил ударил их об пол. Очки разлетелись вдребезги.
– Ты что, старый козёл, делаешь? – Стас замахнулся на отца.
– Продолжай играть, – зарычали болельщики.
– Как же я играть буду, если он мне очки разбил?
– Врёшь ты всё! Видели, как ты деньги без очков пересчитывал. Он их для понта носит, – выкрикнул чей-то голос. – Играй, или сейчас всё отберём.
Стасу и на этот раз пришлось уступить. Он взял карты в руки и начал играть. Я взял две карты и прижал их к груди.
– Себе! – еле слышно сказал я.
Стас стал тянуть себе. Его лоб покрылся крупными каплями пота. Он вытянул три карты, облегчённо вздохнул и бросил их на стол.
– Двадцать!
Я бросил свои карты.
– Двадцать одно!
В глазах у меня всё закружилось, я обмяк и потерял сознание.
Очнулся я уже дома. Мать натирала мне вески нашатырным спиртом, а отец сидел рядом и курил. Я оглядел комнату и сразу всё вспомнил.
– Ну и наделал я делов!
– Да, дела интересные… Ещё бы знать, кто это всё затеял?
– Как кто? Я, конечно. Это же моя инициатива устраивать эти аукционы.
– Положим, идея по уменьшению числа акционеров была не твоя, а моя.
– Но аукционы-то организовал я?
– Интересно, а как бы ты мог сделать по-другому?
– Значит, ты бы тоже так поступил?
– Думаю, что да.
– Интересно, а как бы ты поступил на моём месте, когда оказался в такой ситуации?
– Надо было просто разбить очки, – отец заулыбался и посмотрел на мать.
– Папа, кстати, а для чего ты ему очки расквасил?
– Не знаю, спроси у мамы, это её идея.
Я удивлённо посмотрел на мать.
– Я и сама не знаю. Я так почувствовала. Наверное, нельзя смотреть на мир через очки.
– Тем более, если они розовые, – добавил отец.
– Нет, я серьёзно.
– И мы серьёзно. Понимаешь, в жизни не всё подчиняется законам логики, иногда необходимо доверять чувствам. Мне интересно, кто стоит за всем этим. Не Серов же, в самом деле, пытался оттянуть у нас фирму? Саня, ты этого Стаса когда-нибудь раньше видел?
Я молча помотал головой.
– Ну ничего, он ещё объявится. Раз кто-то положил глаз на нашу фирму, то обязательно попробует зайти с другой стороны.
– У нас ещё одна большая проблема есть, – виновато сказал я. – Чтобы отыграть акции, я квартиру и дачу заложил в банке. А деньги все у Стаса остались.
– Я предупреждала тебя, – сказала мама отцу. – Очки – это не панацея. Неприятности всё равно будут большие.
– Правда, не смертельные, – добавил Сергей Михайлович. – Однако хватит о грустном. Саня, а ведь мы сегодня стали обладателями контрольного пакета акций!
– Точно! Я же всё, что скупил Серов, выиграл!
– Вот это мы сейчас и отметим, – обрадовался отец.
– Но что же делать с квартирой и дачей? – напомнила мама.
– А это ты теперь у сына спроси, – ответил отец, – как-никак, он теперь не только директор, но и фактический хозяин фирмы.
Раб сидел в своём кабинете и недовольно барабанил оправой разбитых очков по столу. Перед ним с опущенной головой стоял Стас.
– Владимир Николаевич, ей Богу, всё было сделано, как договаривались. Он уже все свои акции на кон поставил. Оставалось только взять их.
– Так что же ты не взял?
– Кто же знал, что этот псих очки разобьёт?
– А без очков, значит, играть ты не умеешь?
– Так, карта выпала.
– Почему же он всё-таки разбил их?
– Не знаю. Подошёл, посмотрел, да как шарахнет об пол. На это никто не рассчитывал.
– А надо было рассчитывать.
– Да разве возможно это рассчитать?
– Запомни, рассчитать можно всё. Абсолютно всё, ты понял? Значит, была утечка. Значит, кто-то пронюхал про очки.
– Бог с вами, Владимир Николаевич, кто же мог пронюхать? Да если бы пронюхали, они бы меня на клочки порвали.
– Это уж точно.
Дома весь вечер Раб был тоже задумчив и неразговорчив.
– У тебя неприятности на работе? – спросила его Катя.
– Почему ты так решила?
– Сидишь, о чём-то думаешь…
– Значит, если человек о чём-то думает, то у него неприятности на работе?
– Нет, я же чувствую, что у тебя что-то не так.
– Что значит, чувствую? Объясни, что ты вкладываешь в это слово. Должны же быть какие-то аргументы. А то чувствую, и всё. Мне не понятно.
– Я не могу тебе объяснить, просто чувствую. Но я ведь правильно догадалась?
– В том то и дело, что правильно. Если бы нет, то и разговора не было. Я и пытаюсь понять, как можно о чём-то узнать без информации, без логики, а просто так чувствую, и всё. Бред какой-то. У меня действительно на работе неприятности. Сорвалась сделка, а я не могу понять, почему. С точки зрения логики, всё было сделано правильно. Утечки информации никакой не было, а сделка взяла, и сорвалась.
– Ты потерял много денег?
– Нет, денег вообще не потерял, наоборот, даже немного заработал. Не могу понять, почему люди иногда поступают вопреки логике? Что их заставляет это делать? Второй раз с этим сталкиваюсь, и не могу понять.
– А что было в первый раз?
– Первый раз вы голые бегали у реки. Ну, с тобой всё ясно. Ты упала в воду и промокла. А остальные? Зачем они это сделали? Кто их заставил?
– А, ты про это? – Катя улыбнулась и о чём-то задумалась. – Ты знаешь, а я часто вспоминаю этот случай.
– Да? – Раб недоумённо посмотрел на жену.
– Вот если бы кто-нибудь сказал мне: отдай всё: и коттедж, и деньги, и всё, что ты нажила за столько лет, а взамен получишь возможность вот так же побегать голышом вдоль реки, ей Богу, отдала бы не раздумывая.
– А зачем? – ещё больше удивляясь, спросил муж.
– А затем, чтобы потом всю жизнь вспоминать об этом.
– Что-то у тебя дороговато получается! А что тебе мешает вспоминать об этом, не лишаясь всего? Насколько я помню, ты принимала участие в этом стриптизе?
– Увы, но, к сожалению, – нет. Там я действовала под давлением обстоятельств, а все остальные от избытка чувств. Как ты этого не понимаешь?
– Нет, этого я не понимаю. А ты всё понимаешь?
– Нет, тоже не всё. Я не понимаю, например, как мы с тобой живём. Вроде ты всё делаешь правильно, вроде заботишься, вроде любишь, а всё вроде не ты, а кто-то другой. Иногда ты меня просто пугаешь. Мне кажется, что ты давно мёртвый, но почему-то остался тут на земле. У тебя нет того, что отличает мёртвого человека от живого. У тебя нет чувств. Мало того, ты даже не знаешь, что это такое. Поэтому и получается, что ты иногда не понимаешь людей, а люди не понимают тебя.
Раб задумался, а потом вдруг неожиданно рассмеялся.
– Увы, дорогая, но на твоих чувствах кашу не сваришь. Чтобы человек чувствовал, организм должен быть сыт. Я мужчина и должен добывать хлеб насущный в поте лица своего. А вот как я добуду этот хлеб, как накормлю, так и чувствовать можно сколько угодно.
– В этом как раз и состоят наши разногласия. Я считаю, что чувство первично, а мысль вторична, а ты наоборот.
Разговор так ничем и не закончился. Муж остался при своём мнении, а жена – при своём. Раб вообще не любил эти разговоры. Эти философские беседы раздражали его. И происходило это не потому, что они с Катей всегда занимали диаметрально противоположенные позиции, а потому, что его жена всегда затрагивала ту единственную тему, которую Раб не понимал, и поэтому считал себя ущемлённым. То ли дело на работе! Там совсем другое дело. Там все и вся подчинялось тем правилам, которые Раб сам и устанавливал. И уж, конечно, ни о каких чувствах там не могло быть и речи. День, как правило, начинался с совещания, где он распекал своих подчинённых. Причём, его нисколько не волновало, заслуживает сотрудник порицания или нет. Он получал разгон просто так, чтобы служба мёдом не казалась. При этом, никому и в голову не приходило сказать, что начальник был не прав. Да что там, сказать, об этом и подумать не могли. Такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда.
