Наталья Симонова - Счастье по ошибке
Однажды они вдвоем возились с «Лего», и папаша раздувался от непривычной отцовской гордости, наблюдая интерес и сообразительность Антона.
– Ну ты крут, – хвалил он его. – Молодец! Настоящий строитель! Будешь строителем, когда вырастешь?
– Не знаю. Сперва еще надо у дедушки спросить, – рассудительно отвечал ребенок. – Я ведь у него только один. И у меня дедушка один.
– М-да, это верно, – без энтузиазма мямлил застыдившийся Андрей.
– А ты, что ли, мой папа? – неожиданно вскинул на него ясные глаза мальчишка.
– Дык… э-э… я… вообще-то… – заюлил было разоблаченный родитель. Но спохватился и кивнул: – В общем-то, да. Да. Так и есть. Я твой папа.
– А ты меня, что ли, нашел?
– Вот именно, нашел, – подтвердил отец уже уверенней. – Потерял и нашел.
Мальчик рассиялся, обнял его, восторженно глядя снизу вверх. Слово было произнесено. Очевидность собственного отцовства явилась перед Андреем с самой полной определенностью. «Что ж, похоже, назад дороги нет», – смирился он.
– А дедушка разве не говорил, что я твой папа? – уточнил, потихоньку осваиваясь в новом статусе.
– Нет, – помотал головой Антоша. – Но я сам догадался, – похвастался радостно. – И что ты меня искал и нашел тоже.
– Ну да, – смущенно подтвердил отец. – Так все и было.
Подошло время перевозить подлечившегося деда домой. Андрей завел было с сыном туманную речь о том, что есть дедушка, но есть у него и отец, и что имеются, стало быть, два дома…
– Ты не придешь жить к нам с дедушкой? – удивился Антоша.
– Нет… Я не могу переехать к вам. Но ты можешь остаться здесь.
Ребенок молчал, понурившись.
Они поехали в больницу, забрали старика. Дома тот все хлопотал, суетился, словно уходил от тяжелого разговора.
– Пойду чайник поставлю, – пробормотал, направляясь в кухню и пряча глаза.
– Ну а ты что такой тихий? – с фальшивой оживленностью подкатил Андрей к сыну.
– Буду с дедушкой жить, – прошептал мальчик. – Я же у него только один.
В общем, все более или менее вернулось на круги своя. Андрей снова жил в одиночестве. Опять появились женщины. С каждой он невольно заговаривал о сыне. Хотя было очевидно, что разговоры эти в разной степени его девушек не интересуют. Андрей сделал вывод, что женщин он подбирал себе каких-то одинаковых. Все они были легкомысленны, эгоистичны и неумны.
Пожив некоторое время «по-старому» и заскучав, стал он навещать сына. Мальчик встречал его с радостью. Старик – с плохо скрываемым удовольствием. «Теперь хоть помереть могу спокойно, – говорил. – Все-таки ты оказался не таким еще прохвостом, как я думал». Иногда приходилось брать Антошу к себе, когда дед похварывал, а то и самому ночевать у них, чтобы присматривать за больным стариком. Андрей сам себе удивлялся: когда и как убежденный эгоист, холостяк, одиночка, вдруг перестал держаться за свое одиночество? Почему его не особенно тяготили ни смена привычек, ни нарушение заведенного порядка жизни, ни новые хлопоты?
Он прикипел к сыну, но не понимал, как из детоненавистника буквально ни с того ни с сего получился чадолюбец?.. Довольно быстро привязался и к старику. Между ними сложилось что-то вроде взаимно насмешливой дружбы. С другой стороны, постоянные хвори деда требовали от Андрея новых усилий, заставляя задумываться о том, что теперь в его жизни почти не осталось места безотчетному досугу, ленивой беззаботности. Совершенно неожиданно он оказался чрезмерно вовлеченным в жизнь других. И, даже оставаясь вроде бы предоставленным самому себе, все равно пребывал словно в постоянной готовности соответствовать положению «семейного» человека.
А что в этой новой жизни было для него более существенно – потери или приобретения, – не мог понять. Иногда казалось, приобретения – сына, семьи, нового, ответственного, себя… Но порой чувство потери независимости и того мира, где ему никто не был нужен и он не был нужен никому, становилось болезненным. Андрею не хватало личной свободы.
Дед опять хворал, к проблемам с сердцем добавилась простуда. Чихал и кашлял, температурил, заразившись каким-то нудным вирусом. Андрей забрал Антошку к себе. И нужно было еще навещать больного. Аптеки, магазины, квартира деда, собственный дом, наполненный заботами о мальчике и хозяйстве, работа… Он все больше хмурился.
«Это потому, что у нас ненормальная семья, – сообразил однажды. – В нормальной семье значительная часть семейных забот лежит на женщине. А у нас ее нет. То есть нужно, чтобы в доме поселилась женщина», – уперся в неожиданный вывод. Нельзя сказать, чтобы такое открытие его обрадовало. Девушки, с которыми он привык иметь дело, совершенно не годились ни в спутницы жизни, ни в матери. У них напрочь отсутствовало желание о ком-то заботиться, это было очевидно. Но где берут других девушек?
Быть может, впервые за все эти годы Андрей толком вспомнил Любу. Словно что-то ущипнуло его за сердце. Вспомнил, какой скотиной был тогда, когда Антон только родился и Люба одиноко сражалась с его ранними болезнями. «Как это странно все. Не хотел быть отцом – и вот я отец. И ношусь со своим чадом как курица с яйцом. Не понимал никакого долга своего перед Любой и ребенком… И вот… Ничего не поправишь больше в Любиной жизни – и я мучаюсь. Да, это похоже на раскаяние. Откуда? Вспомнить меня пять лет назад – безнадежен! Ничего не видел. А сейчас – хоть плачь, но там уже ничего не изменишь. Только здесь… Только здесь».
Он смотрел на сына, строившего на ковре дом. Антоша в очередной раз изумлял его, как изумляет человека чудо. «Но почему я не видел этого всего тогда, когда видела Люба? И почему так ясно все для меня сейчас? Ничего нельзя понять в этой дурацкой жизни…»
Антошка казался вялым. Улегся вдруг посреди кубиков, махнул рукой по постройке, дом развалился – мальчик заплакал.
– Что это ты? – удивленный Андрей присел рядом. – Что с тобой?
– Попить хочу, – попросил сын.
– Ну пойдем на кухню, чаю, что ли… давай?
– Компотика, – захныкал Антон.
– Да где же я тебе возьму? – удивился отец. А тронув лоб мальчика, потащил того в постель.
Ночью давал парацетамол, но хорошенько сбить температуру не удавалось. Утром вызвал врача из детской поликлиники. «Господи, что за бабы пошли, – думал он, в тревоге расхаживая из угла в угол по комнате и с раздражением перебирая в памяти знакомых девушек. – Хоть кто-то из них разве может быть нормальной, полноценной матерью? Боже мой! Дура на дуре! Не то что компотику сварить… их вообще к детям подпускать нельзя. А вот где эти все правильные женщины, где сильные, добрые, самоотверженные? Ну, Люба была, ладно. Ну, царствие ей небесное. А еще-то кто? Всё! И кого мы реально видим? Какие-то уродищи. Им только денег да трахаться. Пустые, как барабаны! А нормальные девки – где они?..»
Наконец в дверь позвонили. Андрей кинулся открывать, словно рванулся к спасению своему, и, едва поздоровавшись с вошедшей, взволнованно залопотал:
– Вы посмотрите его, доктор, повнимательнее, он без матери растет, мать умерла.
– Не волнуйтесь, папа, сейчас посмотрим вашего мальчика, – певучим голосом откликнулась девушка. Под плащом у нее оказался белый халат, что очень понравилось Андрею и несколько примирило его с ее молодостью, почему-то внушив надежду на профессионализм участковой врачихи. Вообще-то он надеялся, что придет доктор пожилой и опытный… возможно, дедушка. Седые усы, деревянная трубка в руке…
У девушки на груди болтался стетоскоп. Она была ласковой, темноглазой и спокойной. Почему-то Андрей сразу понял, что такая смогла бы сварить компот.
Девушка подошла к Антошиной кровати.
– Ну, кто у нас тут разболелся? – спрашивала нараспев, точно детскую книжку читала. – Кто тут у нас? Антоша? Давай-ка, Антоша, я тебя посмотрю. Вот, молодец, садись, вот так, – хлопотала она, приподнимая мальчика. – Рубашечку снимем, вот, хорошо. Температуру давно измеряли? – с мягкостью в голосе обратилась к Андрею. Тот смотрел с умилением и молчал. Девушка, не раздражаясь и не отвлекаясь, так же ласково спросила снова: – Температура у мальчика сейчас какая?
– А! – спохватился Андрей. – Тридцать восемь утром. Я сбивал… Вот, парацетамолом! – воскликнул, хватая коробку со столика.
– Угу, – кивнула доктор, прослушивая грудь ребенка. Она сосредоточенно задерживалась то слева, то справа, просила дышать глубоко, с открытым ртом, будто зевая, потом совсем не дышать, чутко вникала во внутренние шумы больного организма. Наконец надела на Антона рубашку, вытащила из ушей оливы стетоскопа. – В легких чисто, – сказала. – Но дыхание жестковато…
Достав из чемоданчика бланки рецептов, девушка села за стол.
– Вам больничный нужен? – спросила.
– Вообще-то нужен, – неуверенно предположил Андрей. – А только мне разве положено? Официально ведь я ему никто.
– Как это? – озадачилась врач. – А с кем же мальчик живет?
