Маргарита Хемлин - Искальщик
А потом таки заговорила:
– Ты шо, Лазарь, по дороге до меня обоссався? – И засмеялась: – Ха-ха-ха-ххх! Ой, не могу! Шел-шел, перся, как я не знаю что… Аж обоссався!
Не скрою, мне было не очень удобно слушать несправедливые слова Доры.
– Вы, Дора Соломоновна, насмехаетесь над моими мокрыми штанами. А я вам щас расскажу…
– Ага, давай скорей! А то щас уже вонь от штанов твоих пойдет по всей хате. Ты еще на печку сядь задницей своей поганой!
Конечно, я не собрался докладывать Доре подноготную. Не для того я явился в вражий стан.
– Я, Дора Соломоновна, намочил штаны при исполнении важного задания для заблуждения кого следует. И до вас это никак не касается.
Дора не смолчала:
– И правильно не касается! Потому шо ж ты меня никак не заблудишь! Ладно, плети свое дальше. А я послушаю.
Я решил не поддаваться, хоть отметил, что про заблуждение сказал лишнее.
– Теперь, Дора Соломоновна, как вы сами с прошлой ночи знаете, мне предстоит жить без Розалии Семеновны. А для дальнейшей жизни мне надо много узнать от людей. И от вас тоже. Например, такое. Что вы крутили вокруг меня? Мне товарищ Погребной рассказал по-товарищески. Сообщил, что смог. А что-то ж и не смог по служебной тайне. Вы мне по-хорошему это, что он не смог, и расскажите. Потому что все равно узнается и будет вам еще хуже.
– Ну-у-у-у-у, Лазарь! И до Погребного язык свой гадский дотянул! Дурень твой Погребной! Товарищеский дурень и больше он нихто! И то, шо он тебе только мог рассказать, – дурня́ на масле! И Розка твоя – лахудра дурная! Не слушала меня!.. А я ж ей говорила…
Я в эту минуту в мыслях представил, что дергаю за мотузо́чек-веревочку, за самый кончик. Тянися, тянися, ни за шо не рвися…
И Дора потянулась.
– Я, Лазарь, тебе расскажу такое, шо ты запомнишь на всю свою жизнь. А жизнь твоя, Лазарь, будет дурная. Ты уже щас знай и готовься.
Первый рассказ был про Розу. Именно как с Розой Дора с Розкой и познакомилась.
А потом все перевернулось…
Розка оказалась не Розка, а Софья Боруховна Заполянская. С Чернобыля. И оказалось, что отец ее был богатый лесоторговец. В Чернобыле их семью знали не только по деньгам. Отец Боруха – Залман получил славу после того, как удачно судился с другим торговцем, причем русским, да еще с Петербурга. Столичный торговец чем-то нарушил письменный договор и понадеялся на слабость положения Заполянского как еврея с провинции. А Залман Заполянский поехал в Петербург к самому Винаверу, знаменитейшему адвокату, и уговорил его на свою защиту. Винавер, конечно, дело выиграл. На радостях старик Залман аж умер.
Да.
Еще до революции, в году 16-м, старшие братья Софьи – трое – быстро собрались и уплыли в Америку. Отец их отпустил, причем не с пустыми руками. А Софью, как отцу того времени и полагалось, не отпустил. Кто ж знал?
Случилась революция. И в Чернобыле, между прочим, тоже случилась.
Матери Софьи уже в живых давно не было. Сидела Софья при отце, который тогда сильно и непоправимо болел. Можно сказать, сидела и терпеливо ожидала отцовского конца.
Конечно, заполянское имущество пошло прахом. С недвижимого при хозяевах остался полуподвал их богатющего дома и рояль знатной марки.
А в 18-м Борух умер. Причем не от своей болезни, а от тифа. Через сколько-то дней тоже от тифа умерла молодая девушка, которая ходила за больным, по имени Розалия Семеновна Голуб, тоже с Чернобыля, пролетарская сирота.
Софья к тому времени уже много понимала про текущий момент. И решилась на подмену.
Порядка в те дни не было никакого. Не то что в бумагах, а и вообще. И получилось, что на тот свет ушла Софья Боруховна Заполянская, такого-то года рождения, бывшая завидная наследница, а проводила ее туда как раз Розалия Семеновна Голуб, почти такого же года рождения, пролетарская сирота. Все сделалось на словах, бумаги молодой покойницы, конечно, спросили, а не получивши, сильно не забеспокоились. Тут сказалось, что Софья думала про будущее в разнообразном свете и готовилась при случае вернуться в себя как в Заполянскую.
Понятно, что новой Розе теперь открывался путь вперед. Тем более что в Чернобыле ей грозило все на свете.
Софья имела образование – полный курс гимназии. Открывать это про себя она не могла – пролетарской Розе подобного не полагалось. Но новая Роза могла сделать вид, что имеет выдающиеся вон способности к знаниям.
В Чернигове она сразу записалась на курсы и проявилась в полной своей мере.
Так Роза шла и шла навстречу своему трудовому будущему.
А дальше было такое.
– Розка в Чернигове выросла быстро. Она ж активная и страха в ней не было ни к чему. И к мужчинам страха не было. Она, конечно, не перестарок, но в девках точно пересидела. Может, потому и накинулась. Притулилась до одного, притулилась до другого. Так и тулилась – до последнего. А мужики ж еще дурней баб… Выгадывала-выгадывала… Выгадала… Шо ж теперь…
С Розой Дору свело бабское дело. И Роза осталась довольная. Это было еще до Ракла. Ракло явился потом – сам собой. А уже при Ракле Роза сошлась с Перчиком. Тут уже была рука Доры. Она ж, как было давно сказано, решила обступить Шкловского во что бы то ни стало. Розой, между прочим, и обступала.
А только не во всем Дора показала себя умной. С Перчиком Роза крутила, а перед Дорой не отчитывалась.
Конечно, не всякому на моем месте стало бы понятно, что тут Дора начала трошки, как бы сказать, придуряться. За что такое Розка б ей должна была шпионить? За бабские дела? Подумаешь! Этим Розку Дора б не удержала.
Я спросил начистоту. И попал.
Дора признала:
– Розу б не удержала. А Соню – да.
А было такое.
В Чернобыле у первой Розы был хлопец. Некий Изя, то есть Исаак, по фамилии Гвозцинер. Его в минуты смерти Розы в городе не было. Не было и потом. Он про смерть и не знал и ждал в будущем встречи с Розой здоровой и тем более живой.
В Чернобыль Изе почему-то ход закрылся, причем на долгое время, а открылся, наоборот, в Чернигов. Он и приступил к жизни в Чернигове, пошел на службу, ходил в кожанке и налаживал вокруг, что положено по закону. И что интересно, налаживал вместе с Раклом. Через сколько-то там Ракло заженихался с Розой.
Понятно, что Ракло налево и направо хвалился Розой. Изе тоже ж похвалился.
Тот смолчал. А в голове проявил горячее желание увидеть Розу, сходную по всему положению с его чернобыльской подругой. Для спокойствия Изя наметил себе где-то в хорошей тишине перестреть Розу, про которую Изя уже думал, что это она и есть, что она просто сбежала от прошлого и от него самого. Перестреть и сообщить предательской Розе, что так люди не делают и прочее подобное.
И перестрел. И даже с спины увидел, что Роза – не Роза. А в лицо тем более увидел. Он даже заговорил с Розой, чтоб увериться и по голосу тоже. Уверился.
А Изя ж был на такой службе, что мог сложить два и два. Сложил и начал спокойно подсматривать. И подсмотрел Розу на гостевании в хате у Доры. Он справедливо решил, что баба про бабу всегда лишнее скажет, и на таких крепких основаниях явился к Доре.
А Дора ж тогда про Розу, что она не Роза, не знала. А Изя хоть и служил, ума имел не настолько, чтоб перекрутить Дору. Дора Изю вывернула на всю его изнанку. И с его изнанкой заполучила Соню. И Изю тоже заполучила.
Дора объяснила Изе про то, что Соня по своему характеру могла убить Розу, и даже, по всему, точно убила, и что Изя теперь должен стать рядом с плечом Доры и приближать нужную минуту для окончательной совместной мести.
Изя поклялся. Потому что ж как было не поклясться ради дела.
Что там уже Дора наговорила Изе про свой интерес к Соне, для меня осталось тайной. А только точно – Изя у Доры был картой для Сони, если что.
Дора замолчала и утупилась в меня глазами. Вроде спрашивала: “Шо, хлопец, удивила я тебя?”
Я глазами выразил встречное: “Ну и удивили вы меня, Дора Соломоновна! И как же ж сильно удивили!”
Чтоб подыграть Доре, я спросил:
– А про жильца скажете? Это ж я не понимаю, что такое и каким боком оно взялось… Это ж, наверно, тоже вы закрутили?
Дора купилась. За медный грошик купилась Дора Соломоновна, дорогая.
– Жиле-е-ец… Суня его зовут. Фамилию не скажу. Страшный человек – Суня. Революционный, а страшный. Он этого Марика вместо того Шкловскому подставил. Думал, добро всем сделал… А Шкловский же ему скоренько отплатил – тогда же ж сестру его безвинно застрелил. По недоразумению, а все равно ж считается. Товарищи засвидетельствовали. Они вместе на экспроприацию пошли, да… Деньги и прочее взяли, а девку потеряли… Суня Перчика хотел своими собственными руками задушить. А тот сбежал. Между прочим, с припасом сбежал. И с новым своим хлопчиком…
Видно было, что Дора, пока говорила, копила слезы. И таки накопила. Сказала про нового хлопчика и захлюпала:
– Ма-а-а-ри-ич-е-ек мо-о-ой! Где ж тебя гад Шкловский оставил, за что продал, где закопал?.. Ой!
