Эдуард Тополь - Московский полет
– Это еще кто? – изумился я, встал, с усилием запихал в ширинку свой «памятник космонавтам» и пошел в прихожую.
– Кто там?
– КГБ! – раздался за дверью Анин голос.
«Памятник космонавтам» рухнул у меня в штанах, а ноги подкосились. Но я открыл дверь.
Она вошла, хмельная, с двумя бутылками шампанского в каждой руке.
– Спермой пахнет! – сказала она с порога, поморщив свой античный носик, и тут же увидела два молоденьких женских личика, выглянувших из комнаты. – Понятно! – Аня недобро усмехнулась и протянула им бутылки. – Держите, девушки! – А передав бутылки, тут же схватила меня за ворот рубахи и рывком потянула на кухню.
Обессиленный после «заходов» двух актрисулечек и неожиданного Аниного вторжения, я не сопротивлялся. А она втащила меня на кухню, прислонила к стене и, держа одной рукой за воротник, другой стала наотмашь бить меня по лицу, приговаривая:
– Сволочь! Мерзавец! Я люблю тебя, а ты тут с какими-то блядями! Идиот!..
– Я отмечаю твой день рождения. Вон цветы… – сказал я.
– Кретин! Выгони их! Выгони их и сделай мне ребенка! Ты слышишь, мерзавец? Я люблю тебя!
– Ну, хватит меня бить.
– Ты сделаешь мне ребенка?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я тебя боюсь. Ты меня сломаешь. Однажды я уже сломался из-за тебя и сделал им «Юнгу торпедного катера». Больше не хочу.
– Кретин! Я же люблю тебя! – Она отпустила меня, подошла к кухонному столику, налила в стакан остатки водки и залпом выпила. Ее руки дрожали.
– I don’t understand you, Vadim [Не понимаю тебя, Вадим]! – Один из молодых журналистов из свиты Моники Брадшоу, разгоряченный танцем, подвалил к бару, попросил шесть дринков для своей компании. Пританцовывая, пока бармен наливал, он воскликнул: – Как ты мог уехать из страны, где водятся такие курочки! Поверь, я знаю все ночные бары Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Бостона и Нью-Орлеана – ни в одном из них нет красоток в таком количестве. Как ты мог уехать отсюда?
– Я был трезвый в то время.
– I see. I get your point [Ясно! Я вас понял]! – Он усмехнулся, сгреб шесть дринков и унес их. А Роберт почти насильно увел танцевать Шурочку.
– А действительно, почему вы уехали? – спросила Мария, вынужденно – от темноты и шума – приближая ко мне вплотную свое сероглазое лицо. Из ее тяжелой косы дразняще выбился маленький пушистый завиток.
– Потому что меня выбросили из кино! – коротко, стараясь перекричать музыку, ответил я.
Но она продолжала смотреть вопросительно, и пришлось объяснить:
– Я был режиссером. Может быть, вы видели мои фильмы. «Юнга торпедного катера», «Кавказская любовь»…
– Ой, конечно, видела! «Юнгу» недавно показывали по телевизору.
– Неужели? – изумился я.
– Правда. И вообще этот фильм часто показывают в школах. По учебной программе. А как ваша фамилия?
Я сказал. Она нахмурила свои бровки, словно пытаясь что-то припомнить.
– Нет, – сказала она. – Там нет такой фамилии. Я теперь вспоминаю – там вообще нет фамилии автора.
– Значит, вырезали, – сказал я. – От советской власти всего можно ожидать – вырезали фамилию автора-эмигранта, а фильм крутят… – И я непроизвольно тронул ее локон, выбившийся из косы.
– Vadim, have you seen Mr. Samson [Вадим, вы видели Сэмсона]? – спросила сбоку Дайана Тростер. Все наши мужчины ушли танцевать с московскими chicks, как назвал их Питер, а Дайана осталась одна. Судя по белизне ее носика, она уже приняла дринков восемь.
– Я видел Горация днем на Арбате, – ответил я, убирая руку от косы Марии.
– Это я знаю, он рассказывал. Но после этого?
– Нет, после этого я его не видел.
– Его избил офицер КГБ.
– Что-о???
Она усмехнулась:
– Спросите Монику, они все там были, вся наша молодая банда. Возле Верховного Совета. Там была сидячая демонстрация каких-то мусульман, которых Сталин когда-то переселил, я не знаю…
– Месхов, – сказала Мария. – Там месхи вторую неделю сидят, перед приемной Верховного Совета.
– Точно, – сказала Дайана. – Ну и наша молодежь вместо балета на льду побежала туда. Они даже сумели пройти внутрь, в офис – вместе с телебригадой Си-би-эс. А Гораций решил с этими месхами поговорить. Они, конечно, не говорят по-английски, так он попробовал по-французски и по-испански. Но тут к нему подошел какой-то офицер КГБ, взял за волосы и так стукнул ногой в спину, что Гораций улетел на двадцать футов. Теперь он лежит в номере и боится, что ему сломали позвоночник. Скажи мне, разве русские – расисты? Ведь там было не меньше сотни журналистов, но этот офицер не тронул ни одного белого. А Горация…
Я вздохнул. У меня не было никакой охоты читать сейчас Дайане лекции об отношении КГБ и всего московского населения к черным. Но тут меня выручила Мария.
– КГБ – это не просто расисты, – сказала она. – Они хуже, они коммунисты!
– Мария! Тише! – одернул я ее, зная, что в валютных барах под каждой стойкой положено быть гэбэшному микрофону.
– А мы их уже не боимся! – храбро сказала Мария и отхлебнула наконец из своего бокала.
– Well… Теперь я понимаю, почему ты назвал свою книгу «Гэбэшные псы», – сказала мне Дайана.
– Это вы написали «Гэбэшных собак»? – изумленно спросила Мария.
– Псов… – поправил я. – А вы слышали про эту книжку?
Она посмотрела мне в глаза так, словно плеснула в меня горячим ромом, затем выпила свой бокал до дна и встряхнула толстой косой:
– Потанцуем?
– Боюсь, я забыл, как это делается.
– Ничего, ничего! Идемте! – И, взяв меня за руку, энергично потащила прямо в гущу танцующей толпы. – Так вы и есть автор «Гэбэшных псов»! – усмехнулась она через минуту, в танце, когда толпа прижала нас друг к другу.
– А в чем дело?
– Да так… Скажите, а вы писали эту книгу по-английски или по-русски?
– Ну, конечно, по-русски.
– Я так и думала… – И вдруг опять вскинула на меня свои радужные глаза. – А вы знаете, я из-за вас чуть не загремела на два года в тюрьму! Но отсидела только восемь суток…
– Что? Что?
– А хотите, я вам сделаю подарок? – Ее глаза продолжали сиять.
– Какой?
– Но только для этого придется поехать ко мне домой.
– Ну, ради такого подарка я готов!.. – сморозил я и тут же заткнулся – на лице у Марии появилось выражение брезгливости.
– Неужели вы тоже пошляк? – произнесла она, и ее плечи опали, словно из нее, как из воздушного шара, выпустили воздух.
– Конечно! – ответил я, понимая, что в таких случаях лучшее средство защиты – нападение. – А что вы хотите, чтобы я подумал – в валютном баре красивая молодая женщина предлагает мне поехать к ней домой?
Она подумала с долю секунды, потом ее лицо прояснилось и она усмехнулась:
– Пожалуй, вы правы. Но, честное слово, такой писатель, как вы, не должен быть пошляком.
– Хорошо, я постараюсь исправиться. Может, нам еще выпить?
– Здесь ужасно жарко. И вообще, мне пора домой. Завтра у нас в школе встреча с Робертом, мне нужно приготовить речь…
Но я чувствовал, что это вранье. Просто я своей пошлой репликой все испортил. Я взял Марию за руку, протащил через толпу к стойке бара и заказал две водки со льдом.
– Мне не надо со льдом, – сказала Мария и укорила меня: – Вы уже забыли, как пьют в России!
Через пару минут мы вышли из отеля на улицу. Стояла жаркая и темная июльская ночь. Напротив гостиницы вздымалась в темное небо «мечта импотента», подсвеченная снизу мощными прожекторами. Мы шли по проспекту Мира, и я спросил:
– Так почему из-за меня вы чуть не загремели на два года?
– Потому что у нас в инязе ваши книги ходили по рукам и мы знали наизусть целые страницы, – сказала Мария. – А некоторые реплики были просто как пароль. Ну, и кто-то стукнул в партком, а оттуда – в КГБ. И нас всех взяли прямо в институте – весь курс. И у всех устроили домашние обыски. Нашли, конечно, не только ваши книги. Нашли Баррона, Конквиста, Авторханова. Но срок хотели дать именно за вас…
– Почему?
– Ну, как вам сказать… Ладно, скажу! Дело в том, что наши девочки перевели ваших «Кремлевских лис» с английского снова на русский, а потом распечатывали и продавали. Это, конечно, было нарушением ваших авторских прав, но… Вы же знаете, какие у нас стипендии! 28 рублей в месяц. А тут за одну вашу книжку на черном рынке давали сто рублей! Ну, вот нам и «шили» 190-ю статью – распространение антисоветской литературы. Нас спасло только то, что на курсе учился Саша Павлаш, внук министра кинематографии. А у него нашли 67 экземпляров ваших «Псов» и «Лис». И чтобы выручить его, им пришлось замять дело и выпустить нас всех…
«Ну и фабула! – подумал я. – Внук того самого Павлаша, который убил мой фильм, спекулирует моими книгами! Если бы я придумал такой поворот сюжета в каком-нибудь романе, пришлось бы тут же и вычеркнуть – уж слишком примитивно! Да и чего ему не хватало, внуку министра!»
Но вслух я спросил о другом:
– А сколько экземпляров нашли у вас?
– У меня было три, но гэбисты нашли только один, – улыбнулась Мария.
