Эдуард Тополь - Московский полет
Наверно, и до моего появления они сидели тут как замороженные, не зная, как удрать от подвыпившего американца. А когда я появился, они вообще окаменели, поняв по выражению моего лица, что я принял их за проституток.
Я попробовал исправить эту бестактность и тихо сказал им по-русски:
– Вам помочь слинять отсюда?
Они обе вскинули на меня изумленно-обрадованные глаза.
– Ой! Вы говорите по-русски? – спросила Мария. У нее оказались замечательные серые глаза, серьезные и трепетные, как у гимназистки.
– Да, чуть-чуть…
– Вы что, советский? – спросила Шура. На мой вкус, она была толста, полные белые плечи просто выпирали из тесного платья, но Роберт, кажется, не мог оторвать глаз именно от этих плеч.
– Бывший, – ответил я.
– Ой, вы знаете, мы просто в жуткой ситуации! – сказала Мария. – Про эту гостиницу была большая статья в последней «Юности», что здесь сплошная коррупция – от дежурных по этажу до директора и швейцара!
– Швейцар берет с проституток по десятке за вход, а просто так никаких женщин не пускают, – подхватила Шура. – А рестораны контролируются мафией, у них тут по субботам всегда сабантуй. Но как это объяснить Роберту?
– Нам так стыдно за нашу страну! – добавила Мария. – Он приехал к нам как гость!
– Vadim, – вдруг ревниво сказал Роберт, наливая бренди себе и мне. – Они учительницы английского, они говорят по-английски.
– Но мой английский ужасен, – сказал я.
– Твоего английского хватит, чтобы велеть им выпить за дружбу! На здоровья! – произнес он по-русски и резко, с пьяной инерцией наклонился к Марии и Шуре, чтобы чокнуться с ними. И конечно, прилег плечом к Шуриному плечу.
Но Шура высвободила плечо. Учительницы пить не стали, а с немой мольбой глянули на меня.
– You know what, Robert? – сказал я. – Сейчас одиннадцать вечера, уже открылся валютный бар. Мы можем пригласить твоих дам туда. Им это может быть интересно: там музыка, молодежь…
– Мы не хотим в бар, – негромко сказала Мария по-русски. – Мы хотим домой.
– Оттуда вам легче смыться, – ответил я ей сквозь зубы.
– Но мы не хотим его обидеть…
– Пошли! – уже оживился Роберт. – Ты уверен, что нас пустят?
Валютный бар, маленький и темный, был забит до отказа. Раскалывая стены, гремела музыка, под черным потолком крутился зеркальный шар, отбрасывая цветные пятна на густую толпу, которая совершенно непонятно как умудрялась танцевать в такой тесноте.
Заплатив швейцару сорок долларов за четыре билета, мы получили доступ к этому «храму». При этом билеты он, конечно, нам не дал, деньги легли в его собственный карман. Одновременно он с явным сомнением оглядел наших дам – они определенно не соответствовали женскому стандарту этого заведения. Но твердая валюта сильней принципов, и швейцар открыл перед нами дверь.
Мы втиснулись в грохот музыки, тесноту тел, табачный дым и алкогольные пары. И тут же наткнулись на парней из нашей делегации – мужскую свиту Моники Брадшоу.
– Хай, Роберт! Хай, Вадим! – приветствовали они нас, танцуя (а точнее, топчась в тесноте) с тремя юными русскими девицами такой красоты, что даже меня оторопь взяла. – Роберт, если ты хочешь выпить, пробивайся к стойке. Все наши там! Вадим, где вы были весь день? Мы беспокоились о вас…
– Конечно, мы хотим выпить! – рявкнул Роберт и петухом врезался в тряскую танцующую массу.
Озираясь по сторонам, я двинулся за Робертом. Черт возьми, или я одичал в этой Америке за десять лет семейно-тюремной жизни, или… Мне показалось, что я никогда не видел сразу столько юных красоток. И самое главное – каждая из них была дико похожа на Аню, на ту Аню Муравину, которая вышла тогда из автобуса…
И только присмотревшись, я заметил, что все эти красотки разные: тут были и длинноногие русалки с зелеными глазами и волосами до пояса – сексуально, как морские водоросли, они раскачивали своими телами в такт музыке… и волоокие феи с личиками безгрешных ангелочков, с маленькими верткими попками и с губками, двусмысленно алыми… и пышногрудые Кармен с глазами кинжальной синевы и с бедрами, округлыми до озноба… и невинные Красные Шапочки… и трепетные Наташи Ростовы… и непорочные Аленушки из русских народных сказок… и школьницы с блядскими глазами… и великовозрастные бляди с глазами непорочных школьниц… И все-таки было в них что-то общее, что делало всех похожими на мою Аню, как сестер…
Когда я, замешкавшись в этой танцующей массе, все же пробился к стойке бара, Роберт уже протягивал мне бокал с каким-то дринком. Я не глядя выпил его залпом, но это была какая-то слабая бурда, и я через чьи-то головы протянул бармену пустой стакан.
– Двойную водки и не разбавляй! – сказал я ему по-русски.
– Vadim! Cool down [Вадим! Остынь]! – произнес рядом чей-то знакомый голос, и тут я увидел, что почти вся стойка бара занята нашими – Дайана Тростер из Алабамы, Норман Берн из Флориды, Джон О’Хаген из Огайо, полковник Сэм Лозински, еще кто-то. Возле них терлись молоденькие проститутки, и, кажется, Норман и Джон были не против купить этим девочкам по дринку.
– Восемь долларов, – сказал мне бармен.
Я бросил ему десятку, взял бокал и залпом выпил.
Только теперь я перевел дух и смог снова смотреть в зал. Нет, конечно, моя Аня не была валютной девочкой. И все же… И все же в каждой из этих юных путан «Космоса» я видел именно ее – далекую, двадцатипятилетней давности, Анну Муравину, какой она вышла тогда из автобуса на улице Эйзенштейна.
Впрочем, эти девчонки были еще моложе, и, если бы тогда я выполнил Анину просьбу (Господи, в каком это было году?), любая из них могла бы быть нашей дочкой…
Господи, когда же это было?
Кажется, в 1973-м. Или в 74-м? Не важно. Хорошо помню, что это было 26 августа, в Анин день рождения. Обычно на ее и мой дни рождения я старался уехать из Москвы в командировку, и как можно дальше – в Сибирь, в Заполярье, в Среднюю Азию. Чтобы не сорваться, не ринуться к ней с цветами и просьбой выйти за меня замуж. А из Сибири или из Заполярья я терзал ее идиотскими телеграммами, которые никто, кроме нее, не мог понять. Потому что в одной телеграмме, например из Хабаровска, было только два слова: «ТИЛИ-ТИЛИ». А продолжение приносили уже на следующий день, но и там было только два слова: «ТРАЛИ-ВАЛИ». И все. И никто, кроме Ани, не знал, что это просто начало детской песни, которую напевала Аня, когда мы с ней бродили по Москве и я читал ей лекции по русской литературе. А поскольку почтальон приносил эти телеграммы днем и не заставал Аню дома, то он отдавал их ее матери. Открыв телеграмму с текстом «ТРАЛИ-ВАЛИ», Анина мама спросила у почтальона:
– Что это значит?
Почтальон глянул и сказал:
– Трали-вали, кошку драли! Ясно?
От подобного оскорбления Анина мать пришла в ярость и наорала на почтальона, чтобы он не смел приносить такие гадости…
Да, как бы враждебно и скандально мы ни расставались с Аней в очередной раз, мы поздравляли друг друга с днем рождения, и это была тонкая и почти символическая нить, которая связывала наши судьбы. Так подводная лодка, уходя в автономное плавание, выходит на радиосвязь только раз в полгода, и так астронавты, улетая на какую-нибудь планету, смогут связываться с Землей только раз в году, когда наша галактика будет определенным образом повернута во Вселенной.
Тринадцать лет мы с Аней пребывали в автономных плаваниях и проживали разные судьбы, но подсознательно ждали следующего моего и ее дня рождения, чтобы выйти на связь и прокричать сквозь эфир: «Ты жива? Я жив!» При этом Аня посылала мне телеграммы на киностудию или на Главпочтамт, до востребования, а я посылал ей телеграммы откуда-нибудь из тьмутаракани. А сам отмечал ее день рождения без нее, трусливо и горько, как недолеченный алкоголик тайком пьет воду из рюмки…
Но в то лето 73-го (или 74-го) дела задержали меня в Москве, я послал Ане какую-то дурацкую телеграмму без обратного адреса, а огромный, в честь ее дня рождения, букет желтых, цвета разлуки, цветов поставил на окне той квартиры, которую тогда снимал. И пригласил к себе на этот тайный праздник сразу двух молоденьких подруг-актрисулечек, с которыми до того периодически спал порознь.
Увидев цветы, но не получив их, девочки тактично промолчали, славно пожарили на кухне цыплят табака и вообще приготовили роскошный обед с вином, водкой и мороженым. А после обеда (или уже во время его, не помню) мы легко перешли к плотским забавам. Честно говоря, для меня это был первый эксперимент секса втроем, до этого я все не мог себе представить, что же будет делать «свободная» дама – наблюдать?
Но как раз в этот восхитительный момент, когда обе девочки стояли на коленях подле моих чресел, – именно в этот кульминационный момент раздался громкий стук в дверь.
– Это еще кто? – изумился я, встал, с усилием запихал в ширинку свой «памятник космонавтам» и пошел в прихожую.
– Кто там?
– КГБ! – раздался за дверью Анин голос.
