Наталья Милявская - Быстрее С.
Стараясь не делать резких движений, оборачиваюсь и обозреваю салон. Все заняты своими делами – чувак с волосами торчком по-прежнему спит, мужики в плащах доедают завтрак, две разновозрастные блондинки, прислонившись друг к другу, дремлют. Я поднимаю заботливо опущенную Иваном шторку на своем иллюминаторе – за стеклом в невообразимой ледяной высоте сквозь кромку облаков продирается рассвет.
На Ивана снова нападает икота.
– Ик! Бля… – качает он головой. – Ик! Вот засада!
– Задержи дыхание, – советую я. – Должно помочь.
Кивнув, Иван набирает в легкие воздуха и застывает с выпученными глазами, словно иглобрюх в момент опасности. Лицо его постепенно багровеет, багровеет и окончательно приобретает вид вареной свеклы. Я, глядя на него, какое-то время честно держусь, потом, не выдержав, прыскаю, и тут мы с ним оба начинаем ржать во весь голос.
– Глупая… ха-ха… затея! – говорит Иван. – Ик!
Я снова сгибаюсь от хохота. Кажется, мужики в соседних креслах бросают неодобрительные взгляды в нашу сторону.
– Знаешь, я так не напивалась со студенческих времен, – говорю я, переведя дух. – Ты дурно на меня влияешь!
– Слышь, до встречи с тобой я вообще два года не пил! – говорит Иван. – Ик!
Позади слышится дребезжание. Я оборачиваюсь – из салона эконом-класса появляются две стюардессы, везущие столик, забитый пластиковой упаковкой от завтраков. Обе стюардессы косятся в нашу сторону. Видимо, Оля уже растрепала, что на борту знаменитость, и они бросили жребий, кто первой пойдет за автографом.
– Попроси у нее воды, – толкаю я Ивана в бок.
Он ловит запястье проплывающей мимо него девицы (имя на бейдже я разобрать не могу) и просит минералки с газом. Та кивает, забирает у Ивана пустой стаканчик, и обе девушки вместе со столиком пропадают за занавеской. Через минуту перед нами материализуется Оля со стаканчиком, бутылкой воды на подносе и вопросительным выражением лица.
– Что-нибудь еще? – спрашивает она, наливая Ивану воды.
– Э… – смотрит он на льющуюся воду. – А как эта штука называется? Ик!
– Нарзан, – сообщает Оля.
– Нет, не эта! Вот эта! – Серебров жестом показывает на салон вокруг себя.
– Это «Airbus 319», – сообщает стюардесса, отдавая стакан.
На кой черт ему сдалась информация о консервной банке, на которой мы летим?
– А… круто! – Иван делает глоток.
Оля делает шаг в сторону – но не тут-то было!
– Ик! Скажите, а в самолете есть стоп-кран? – любезно интересуется Иван.
Меня вырубает приступ хохота. Чтобы хотя хоть как-то скрыть смех, я громко кашляю, прикрывшись салфеткой. Руки мои такие вялые, расслабленные – мне стоит больших усилий удержать салфетку в руках.
– Не обращайте внимания, у моей спутницы свиной грипп! – заявляет Иван.
Не выпадая из темы, я тут же пару раз хрюкаю – клянусь, совершенно случайно! Стюардесса, вышколенная, как горничная английской королевы, приветливо улыбается. Интересно, сколько идиотов проходят через ее руки в течение года?
– Так что там про стоп-кран? – гнет свою линию Иван.
– Какой стоп-кран? – переспрашивает стюардесса.
– Са-мо-лет-ный! – по слогам объясняет Иван. – Он у вас… ик!.. есть?
– Думаю, нет, – улыбчиво сообщает Оля.
– А почему? – обижается Иван с видом ребенка, которому отказали в покупке новой игрушки.
– Не положено по инструкции, – разводит руками Оля.
То есть если бы инструкцию изменили, они бы навесили стоп-краны?
– А аварийные выходы… ик!.. у вас есть? – продолжает свой допрос Серебров. Кажется, вода ему тоже не помогает.
Оля едва заметно вздыхает, но продолжает стоять возле наших кресел.
– Да, у нас четыре аварийных выхода… – начинает она бубнить заученную фразу. Но Иван ее перебивает.
– А что будет, если открыть аварийный выход во время полета?
– Э… нельзя открывать аварийные выходы во время полета. Не положено.
Оля ведет себя на редкость спокойно. Думаю, при такой нервной работе стюардессам выписывают транквилизаторы за счет авиакомпании.
– Почему?
– Произойдет разгерметизация салона.
– Ясно, – кивает Иван с серьезным видом – словно его и правда заботит проблема разгерметизации салона.
Оля медлит буквально мгновение – чтобы удостовериться, что нетрезвый пассажир бизнес-класса удовлетворил свое любопытство. Тут Иван пускает в ход главный козырь.
– Девушка, а какой срок полагается за захват самолета? – спрашивает он, снова икнув.
«Что?» – спрашивает мой внутренний голос.
– Что? – уточняет, наклонившись, Оля.
– Я говорю, что будет, если мы захватим самолет? – чуть громче интересуется Иван.
Кажется, мужчины на соседних креслах перестали жевать и прислушались к нашему разговору.
– Э… – Ольгино лицо омрачает тень. – Вы с какой целью интересуетесь?
– Ну так… с познавательной. Просто я подумал, а почему бы мне не захватить самолет?
Я снова начинаю хохотать. Господи, что он несет?
– Мы не хотим в Питер! – продолжает Иван уже громче. – Что мы там забыли? Там же холод собачий! Мы передумали! Разворачивай в Никарагуа!
Он пытается встать с кресла, но ему не дает совершить этот маневр откинутый столик. Однако Иван не сдается, он пытается преодолеть неожиданное препятствие и хватается за Олю, чтобы все-таки как-то покинуть кресло. Оля от неожиданности выпускает поднос, на пол падает полупустая бутылка воды, которая тут же с шипением разливается.
– Пассажир, сядьте! – в отчаянии восклицает стюардесса, пытаясь обуздать Сереброва.
Тот взмахивает рукой и разливает на нее их стаканчика остаток своей газировки.
– Девушка, нам очень надо в Никарагуа! – говорит он с умоляющей интонацией в голосе. – У меня там бабушка! Она очень скучает!
Тут над нами зажигается световое табло, призывающее пристегнуть ремни, и томный голос в динамиках сообщает, что наш самолет приступил к посадке.
– Пассажир, займите свое место! Самолет идет на посадку! – увещевает Оля вполголоса. Она пытается оторвать от себя руки Ивана, но тот вцепился в нее мертвой хваткой.
– На какую посадку? – удивляется он, оглянувшись на меня.
Краем сознания я понимаю, что надо как-то успокоить Ивана, чтобы он не бузил, но к креслу меня придавила невозможная, стотонная усталость. А глядя, как эти двое исполняют какой-то диковинный танец с участием кресла, я не могу удержаться от хохота. Скрючившись в кресле, я уже даже не смеюсь – похрюкиваю. Да остановите же их кто-нибудь, у меня сейчас будет разрыв сердца! Или селезенки.
Привлеченные шумом, из-за занавески появляются еще две бортпроводницы. Не переставая улыбаться, они синхронно подскакивают к Ивану и Ольге, и образовавшаяся компания уже вчетвером начинает препираться и переминаться. Все пассажиры нашего отсека наблюдают за происходящим. Проснувшаяся блондинка (та, что постарше), еще пару часов назад флиртовавшая с Иваном на полную катушку, брезгливо кривит силиконовые губы.
– Девушки, вам помочь? – спрашивает один из безымянных мужиков. В его голосе слышится едва заметный вызов и нескрываемая тоска по близким контактам с лицом предполагаемого противника. Так, кажется, мы сейчас встрянем в драку.
– Нет, все в порядке! – пищит Оля.
Слушайте, это уже совсем не смешно. И скучно. И бесполезно – будет драка или нет, ни в какое Никарагуа они нас все равно не повезут.
– Иван, да перестань ты! – говорю я. – Не смешно!
Скорее бы уже приземлиться в этом дурацком Питере.
И тут самолет сотрясает мощный толчок. Иван падает обратно в кресло, Оля, покачнувшись, вцепляется мертвой хваткой в подлокотник. Мой желудок совершает кульбит и подкатывает к самому горлу.
Блин, это что, типа, турбулентность?
Сразу же следует еще один толчок, после которого самолет начинает бить, как в лихорадке. Секундой позже справа, где-то за стеклом, прямо в воздухе вспыхивает ярко-красный фейерверк. Рассвет окрашивается в кроваво-оранжевые тона.
Приехали. То есть прилетели!
Инстинктивно поворачиваюсь, смотрю в иллюминатор – в районе крыла самолета явно происходит что-то, что не положено по инструкции.
– У вас там что-то горит, – говорю я Оле, которая застыла столбом посреди салона.
Та, впав в ступор, смотрит на меня, а потом из ее перекошенного рта вылетает крик.
– Мы падаем! – истошно кричит Оля.
И тут начинается паника.
– Твою мать! – орет кто-то из мужчин.
Блондинка с дочерью поднимают оглушительный визг. Вторя им, сзади на нас накатывает волна кричащих голосов.
Все три стюардессы, еще мгновение назад занятые исключительно Иваном, бросаются в сторону кабины. А сам он, бухнувшись в кресло, поворачивается ко мне и удивленно спрашивает:
– Чо за фигня?
33Мы летим, ковыляя во мгле.Мы ползем на последнем крыле.Бак пробит, хвост горит, но машина летитНа честном слове и на одном крыле.
Хоть убейте, не припомню, кто поет эту песню, но строчки совершенно неожиданно возникают в голове. В тему, правда?
