Лариса Есина - ДюймВовочка
Но Фаина свято верила в него и в себя и не желала сдаваться. Она училась на последнем курсе, сама готовилась к госэкзаменам. Вечерами. А день посвящала своему избраннику, которого задалась целью вывести в люди.
Совсем иначе ощущал себя Вовка в обществе Женечки. Здесь он играл первую скрипку. Танцор-самоучка видел, что его ученица безнадёжна, что их занятия не помогают ей стать стройнее и лучше видеть. Она сутулилась не меньше, чем раньше, и оставалась все такой же неповоротливой и неуклюжей. Однако банкир, а особенно его супруга утверждали обратное, расхваливая якобы произошедшие в их дочери перемены. Вовка их в упор не замечал, равно как и того, что его ученица втрескалась в него по уши. Возможно, именно поэтому в его присутствии она вела себя скованно.
Тот факт, что его самого пригласили вести занятия, он от Фаины скрыл, опасаясь, что подруга поднимет его на смех. И не без основания. Острая на язык студентка лингвистического факультета обязательно отпустила бы по этому поводу несколько колких шпилек. Свою занятость он объяснил тем, что в ЖЭКе ему навязали ещё одну ставку, и теперь он вынужден работать больше. Подруга верила. Причин не доверять избраннику у нее не было.
Так Вовка и жил месяца три, разрываясь между двумя занятиями, на одном из которых не подавал никаких надежд, на другом сам мучился с ученицей, не блиставшей никакими талантами. А ещё в свободное время он навещал спасённого им Орлова в больнице, который перенёс уже несколько операций, готовился к новым, но несмотря ни на что постепенно, но уверенно шёл на поправку.
Наступил первый месяц долгожданного лета. Фаина с головой погрузилась в подготовку к своим выпускным госэкзаменам. Дописывала дипломную работу, которую предстояло защитить. Целыми днями она пропадала в Публичной, или в университетской библиотеках. Занятия на время пришлось отменить, к величайшей Вовкиной радости. Виделись они урывками, редко, больше общались по телефону.
Ожидания банкира и его супруги, когда же учитель танцев увлечётся их дочерью и сделает ей предложение, затянулись. Своим преподавателем увлеклась только Женечка. Тот же проявлял к ней исключительно дружеские чувства. Болезная страдала от неразделенной любви. Это не скрылось от глаз матери, фанатично любящей свою дочь. Нона Аркадьевна поставила в известность супруга, и господин Кротт решил призвать молодчика к ответственности.
В это же время Светлана Иванова, мама Фаины узнала о романе ее дочери с дворником. Разумеется, она была не в восторге от перспективы заполучить такого зятя. Она не могла придумать, как ей вразумить свою ветреную, легкомысленную и доверчивую дочь. А та в свою очередь не стала отрицать факта, что встречается с Вовкой.
– Мама, ты просто его не знаешь, – убеждала она родительницу. – Вова перспективный парень. Ему приходится в жизни самому всего добиваться. Разве это не достойно уважения? А мы можем и должны ему в этом помочь!
В арсенале потенциальной тёщи Вовки было ещё одно холодное оружие, при помощи которого она надеялась разрушить сомнительный союз ее учёной девочки с дворником – открытый разговор с ним. Таким образом, ситуация близилась к развязке. Герою-любовнику предстояло серьёзное испытание: два очень важных разговора, причём, оба весьма для него неприятные. Спустя год судьба снова ставила его перед выбором, сделать который оказалось не так-то просто.
Глава 12 Трудности выбора
На следующий день Вовка, как обычно за последние три месяца, явился к Кроттам, чтобы провести урок танца для их дочери. Дверь ему открыла чопорная банкирша и попросила пройти не в холл, где проходили занятия, а в кабинет супруга. Сердце горе-учителя бешено заколотилось от волнения. Он гадал, что случилось, и, решив, что с танцами в этой семье решили завязать, успокоился и вздохнул с облегчением. Все-таки преподавателя из него не вышло. Рано или поздно ему должны были отказать. Он еще удивлялся, как Кротты его так долго терпели.
Сердитый вид банкира убедил его в том, что он в предположениях не ошибся. Вежливым жестом, в котором, впрочем, не читалось ничего, кроме негодования, он указал на место в том же кресле, что Вовка занимал в свой первый визит. Приглашённый устроился на краешке, словно провинившийся школьник. Как бы он ни был морально готов к отказу от его услуг преподавателя, все-таки это было неприятно и унизительно.
– Молодой человек, я очень Вами недоволен, – исподволь начал отповедь отец его ученицы.
– Я же предупреждал, что никогда не преподавал до этого, и у меня может не получиться, – попытался оправдаться Вовка.
– Да нет, у Вас прекрасно всё получилось! – воздух кабинета сотрясал разгневанный голос Кротта, – Вам удалось вскружить голову чистой наивной девушке, нашей единственной дочери.
От удивления обвиняемый потерял дар речи:
– Я… я не… – мямлил он, но банкир его не слушал.
– Женечка не много видит в своём окружении молодых людей, не избалована мужским вниманием и воспитана в строгих правилах поведения, – вне себя от ярости громыхал его собеседник, – И мне любопытно, чем Вы там с ней таким занимались, что девочка буквально потеряла покой и сон?!
– Ничем особенным… – растерянно лопотал горе-учитель, ожидавший чего угодно, только не такого поворота событий, – Я просто учил Женю танцевать, и всё…
– Утверждать сейчас можно всё, что угодно! – отмёл оправдания обвиняемого банкир, – Евгения не увлеклась бы просто так. Я хорошо знаю свою дочь!
– Но… – Вовка пытался произнести хоть слово в свою защиту. Не дали.
– Никаких «но»! – воскликнул Кротт, – Я не позволю каждому проходимцу так обращаться с самым дорогим мне человеком! Я ответственен за счастье и благополучие своей малышки, а, поскольку, свое счастье она связывает непосредственно с Вами, я обращаюсь к Вам как к благородному человеку и требую взять ее в жёны!
– Позвольте, разве можно такое требовать?! – от неожиданности Вовка даже рассмеялся.
– Он еще насмехается! – негодовал заботливый отец и предупредил потенциального зятя – Запомни, смеётся тот, кто смеётся последним. Наказать тебя за пренебрежение чувствами Женечки я смогу без труда. Думаешь, баба Шура будет в восторге от того, что ты не оправдал наших надежд? А в ЖЭКе надолго ли ты задержишься после того, как я позвоню Марине Станиславовне и выражу недовольство таким работником, как ты?
– Это же нечестно! – Вовке хотелось плакать от негодования, возмущения и обиды, но он сдержал готовые навернуться на глаза слёзы.
– А честно морочить наивной девушке голову?! – вспылил отец его влюблённой ученицы.
– Не морочил я ей голову! Чем Вам это доказать, чтобы поверили? – устало проронил горе-учитель.
– Я верю исключительно словам и чувствам своей дочери, – уточнил банкир, – А она хочет верить, что ты обратишь на неё внимание не только как на ученицу, заметишь и полюбишь красоту ее души, богатый внутренний мир…
Вовка горько хмыкнул. «Богатый внутренний мир»… Что только вкладывает в это понятие его состоятельный собеседник?
– Кстати о богатстве. Я ведь не пара Вашей дочери, – произнёс он вслух, – Кто она и кто я?! Сами посудите… У меня ни гроша за душой…
– Наша семья лишена сословных предрассудков, – слегка успокоившись, заметил банкир, – Нашего состояния хватит на то, чтобы моя дочь и внуки жили в достатке и ни в чём не нуждались. В том числе и Вы, молодой человек. И уж если её выбор пал на Вас, я готов принять Вас в семью таким, какой Вы есть и даже обеспечить Вас начальным капиталом и помочь открыть своё дело, например.
Господин Кротт намеренно делал акцент на местоимения «Вы, Вас, Вам», давая тем самым осознать своему озадаченному собеседнику, что всё в его руках и в зависимости от того, какое решение он примет, его могли озолотить, а могли и раздавить, как никчемную букашку. Последняя реплика отца его ученицы походила на деловое соглашение, условия которого были предельно ясны и понятны. Владелец банка был в своей стихии, в которой ему на самом деле не было равных. Вовка был смятён, подавлен, испуган и вместе с тем заинтригован.
– Я понимаю Вашу растерянность, – почти миролюбиво заключил он, – Не торопитесь с ответом. Учтите, о нашем разговоре никто не должен знать, особенно Евгения. Она должна поверить, что сама произвела на Вас неизгладимое впечатление и покорила Ваше сердце и разум. Можете идти!
Вовка был рад покинуть жилище Кроттов. Высокие потолки давили на него, напоминая о том, что он маленький никчемный человечишка, которого каждый такой жлоб, как Кротт, проглотит и не поморщится. Домой он вернулся сам не свой. Баба Шура обратила на это внимание.
– Что случилось, сынок? – она всегда так обращалась к своему постояльцу, когда хотела выразить благодарность за что-либо или, напротив, беспокойство, как сейчас. В любом случае это был знак её расположения и привязанности.
– Ничего, баб Шур… – изобразить беззаботность у Вовки не получилось.
