Александр Самойленко - Долгий путь домой

– Первый пошел!

Из автобуса бодро выскакивал боец, скрывался в чреве обменника. А автобус катил дальше…

– Второй пошел!

– Третий пошёл!

И вот автобус второй раз покатился по этому же маршруту. У обменников его ждали бойцы ВДВ. Каждый, запрыгивая в автобус, бросал в ящик из-под снарядов рубли и докладывал: «Первый сдал!», «Второй сдал!»… На приеме сидел старлей, в тетради против фамилий ставил галочки.

Автобус подкатил к пятиэтажке и два бойца поволокли ящик в квартиру майора Брагина.

Клычов сидел в своем кабинете. После больницы, куда его свезла «скорая», когда он в третий раз потерял след придурка, стащившего у него из-под носа два миллиона евро, Клычов осунулся, побледнел. Он вообще как-то слинял всей своей наружностью, даже его лысый череп потускнел и пожелтел, как старый биллиардный шар. Он стал часто смотреться в зеркало, эта резкая перемена внешности пугала его, особенно повсеместная желтизна и тоска во взоре. На столе перед ним возвышалась куча разноцветных, весёленьких для глаза упаковок лекарств. Он вскрывал упаковку, доставал из нее инструкцию по применению, бубнил под нос:

– Противопоказания… гиперчувствительность к тамсулозину… почечная недостаточность… заболевания печени… – нервически отбрасывал бумажку в сторону, доставал следующую и всё начиналось сызнова. – Противопоказания… беременность и лактация… миастения… алкоголизм…

– Суки! – зло бросил он в пустое пространство кабинета. – Мозги лечат, печень калечат. И, главное, беременность… Ну не суки?! – Смахнул лекарства в ящик стола, крутнулся в кресле к сейфу, начал доставать из него бутылку коньяка со стаканчиком на горлышке. В этот момент входная дверь отлетела в сторону, ударилась в стену, с которой на пол полетели дипломы и вымпелы за успехи в работе клычовского ЧОПа. В дверном проеме, держась руками за косяки, бурно, даже затравленно хватал воздух разинутым ртом лупоглазый, с утиным носом зам Клычова по обеспечению охраны обменных пунктов.

– Шеф, чума!

Клычов, перепуганный бурным вторжением, особенно безумным лицом своего зама, не сводя с него глаз, медленно закрыл дверцу сейфа, медленно повернулся в кресле к столу.

– Что?

– Чума, шеф! Войска евро продают!

Клычов нахмурился: зам нёс какую-то чушь. Поднёс пальцы ко лбу, в висках ожили, застучали уже знакомые ему молоточки.

– Я не понял… Какие войска?! Чего ты несёшь?!

Зам неверным шагом пересек кабинет, сел. Выглядел он так, будто только что ему вручили гранату с выдернутой чекой и велели держать покрепче. Сказал, как пожаловался:

– Беспредел, шеф…

Клычов взорвался, заорал:

– Чего ты мне тут… «чума», «беспредел»! Докладывай по форме! – Лицо его исказилось, молоточки в висках застучали быстрее. Злобный окрик шефа несколько успокоил зама, как будто гранату у него забрали.

– Дело, шеф, точно чумовое. Только что, с десяти до полдвенадцатого, во всех двадцати обменниках двадцать десантников, по одному на пункт, продали каждый по пять тысяч евро. Все были в парадной форме, проехали на автобусе. На нем эмблема ВДВ и номерной знак ихней дивизии. Автобус их развёз, потом собрал… Такая вот тема, шеф.

Клычов поставил локти на стол, обхватил голову руками, чтобы молоточки не разнесли череп изнутри. Подышал обессиленно, постанывая от боли в висках. Прошептал:

– Нашелся, гад. Смотри, как закрышевался! Осталось миллион девятьсот… Ладно, тоже неплохо.

Зам, выставив ухо к шефу, прислушивался к его шепоту.

– Я не понял, шеф. Кто закрышевался? У них что, еще евриков навалом? Они, что ли, еще придут? И чо тогда делать?

Клычов поднял глаза на зама. Молоточки в висках колотили, взгляд его был тяжелый, мучительный. Но сквозь сощуренные веки в глазах посверкивал азарт.

– Тебе делать ничего не надо. Главное, он нашелся. Дальше я сам. Иди…

Когда зам вышел, Клычов достал из сейфа коньяк, сделал несколько больших жадных глотков прямо из горлышка. Посидел, ощущая с удовольствием, как захлебываются, стихают в коньяке молоточки. С наслаждением закурил. И поразмыслил вслух:

– Это не дивизия. Это не иначе как майор этот… Брагин, кажется, шустрит. Похоже, снюхались они каким-то образом. Прикупил он майора. Нанял ветеранов, вроде как охрану себе заимел. Ничего, это мы быстро поломаем. Главное, он обозначился. Сам всплыл…

Отец Никон встретил их у входа в храм, проводил из притвора внутрь, в центр храма, совершая каждение. Здесь жарко горели свечи, столб теплого воздуха от них, как струящийся мираж, держал язычки пламени устремленными вверх, к сумрачной зенице купола. Отец Никон был взволнован, воодушевлен светом и радостью обряда. И началось таинство… Спросил он: – Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание… – и, услышав ответы, крестообразно знаменовал строгих, торжественных и прекрасных Грима и Машеньку венцом, и они поочередно с робостью поцеловали образ Спасителя.

– Венчается раба Божия… рабу Божию… во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Господи, Боже наш, славою и честию венчай я…

– Мы вас ждем, – с нежной просительностью в голосе сказала графиня отцу Никону на выходе из храма.

– Непременно буду! – заверил он. – Прямо следом за вами. Вот только переоденусь.

Одухотворенные, еще увлеченные венчанием, они, не видя вокруг никого, кроме друг друга, медленно спустились со ступеней храма, пошли, рука об руку. И замерли, ошеломленные… Сразу за воротами, малый дивизионный оркестр ВДВ, блистающий медью инструментов и золотом парадных аксельбантов, грянул ликующий и озорной марш, в котором первым голосом шаловливо ликовала флейта. И кисти дирижера в белых перчатках взлетали крыльями над музыкантами, как пара белоснежных голубей. Вокруг толпились набежавшие отовсюду горожане. Завидев обвенчанных, зеваки – кто с авоськой, кто с ребенком на руках – возбудились, как на стадионе, захлопали, закричали что-то. Пьяненький мужик с чемоданом, в дачной панаме и тапочках, заорал «Горько!» Заметив смятение Грима и Марии Владимировны, майор Брагин подбежал к ним.

– Я доложил командующему дивизией, что́ вы сделали для нас. Он чуть слезу не пустил! Приказал, чтобы всё было с музыкой! Сказал, что лично приедет поздравить.

– Упасть не встать! – воскликнул Грим. – Машенька, у тебя даже свадебный генерал будет!

Он уже пришел в себя, деловито спросил майора:

– Слушай, а что мы будем делать, в кабаке-то всего на десять персон накрыто?

– Не бери в голову! – Майор был весел и решителен. – Я сказал хозяину накрыть на пятнадцать человек. Вы только не волнуйтесь, теперь командую парадом я!

Дорогу от храма к банкетному залу прокладывал играющий на ходу оркестр, дирижер шагал впереди, вздымая оркестровый жезл в такт музыке. Следом, в почетном эскорте воздушных десантников, отсекающих зевак, двигались повенчанные. У растроганной графини на ресницах подрагивали слёзы благодарности и восторга. Майор Брагин перемещался с фланга на фланг, бдительно контролируя торжественное движение свадебной колонны.

У входа в ресторан «Учкудук» героев торжества ожидали приглашенные. Подопечные майора Брагина стояли отдельной группой, все в парадной форме и все – каждый со своим – увечьем. Сгрудились тесно, словно так они поддерживали друг друга. Впереди всех стояли как обычно сияющий Веник, опирающийся пахом на свой костылек, и капитан с черной повязкой через глаз. Ефим Моисеевич, исполненный важности момента, выставив подбородок вперед и вверх, одной рукой держал букет, другой под локоток супругу Симочку. Кладбищенский смотритель-координатор Михалыч был в черном фраке и тем производил двусмысленное впечатление. Стоял поодаль, прижимая к груди букетик белых роз, которых было четыре. На происходящее он смотрел мрачно, из-под бровей. Михалычу было неуютно, все-таки у свадьбы и привычных ему похорон было мало общего, разве что цветы и черные костюмы. Ну еще духовой оркестр… Только музыка здесь была легкомысленная какая-то. Все приглашенные, вытянув шеи и навострив уши, поглядывали в ту сторону, откуда приближалась, нарастала оркестровая музыка.

На проезжей части, у бордюра, за линией декоративных кустов, приткнулся фургон с надписью на боку «ТВ-Регион. Светская хроника». В его салоне, развалившись, с камерой между ног, сидел оператор и ведущая городской светской хроники. Оператор дремал, лениво пожёвывая «Орбит», девица крутила головой во все стороны, прислушивалась, её беспокоила накатывающаяся оркестровая музыка. Наконец она увидела военный оркестр, за ним повенчанных с эскортом бойцов ВДВ и поспешающего следом отца Никона. Лицо ведущей светской хроники исказилось от профессионального азарта, сдавленным шепотом, как команду «Фас!», она выдохнула:

– Эдик!!!

Бесформенный в кресле, Эдик мгновенно сгруппировался, выметнулся из фургона едва не под ноги дирижёру и пошел, пошел перед ним назад на полусогнутых, увековечивая сенсационную процессию. Оркестр повернул с аллеи на площадку перед банкетным залом, на ходу взял в сторону, перестроился в каре вокруг повенчанных и их гостей, продолжая играть. Майор Брагин и отец Никон обнялись, как давно знакомые и близкие друг другу люди, подошли к повенчанным с первыми поздравлениями. Следом с деланной бурной радостью к героям торжества подступили приглашенные. Ведущая светской хроники потеряла самообладание от рухнувшей ей на голову сенсации в лице графини, оркестра, бойцов ВДВ и отца Никона. Она металась с микрофоном, вскрикивая как на пожаре: