Юрий Серов - Главные вещи
Неожиданно бой прекратился, и обе команды залились хохотом. Под овации воюющих сторон с левого фланга наступала команда учителей – десять отборных элитных бойцов во главе с генералом Степаном Тимофеевичем. Старшие и младшие, переглянувшись, объединились в одну армию, бросились в бой, и через минуту под смех и улюлюканье воспитанников учителя с позором скрылись в здании. Победителями признали ученики.
– Фу, – вздохнул Цыган, снимая шапку и вытирая пот со лба. – Тысячу лет в войну не играл. Здорово. Ух, устал, как собака.
Друзья расселись на лавочке.
– Знаете, по чему я больше всего скучаю? – спросил Пашка, когда все устроились.
– По чему?
– По компьютерным играм и по музыкальной программе.
– Программе? – не понял Артур.
– Да. Программа для компьютера, музыку на ней составлять, песни делать, ремиксы.
– Я бы тоже поиграл часок, – согласился с другом Цыган. – Но мечтать не вредно…
Через неделю получили письмо от Лёлика.
«Здорово, браточки!
Выдалась свободная минутка в моём плотном графике, и сразу сел писать вам. Устроился я хорошо, ребята здесь нормальные, не дерутся и не обижают. Живём дружно, не лаемся и не кусаемся. Режим здесь очень строгий. В шесть утра подъём, пробежка, душ, завтрак, с половины девятого до двух уроки, обед, полчаса отдыха, потом на плац – строевая, турник, спарринги, тренажёрный зал, ужин, и без сил валюсь на кровать. А на следующий день всё повторяется заново, то же самое и в выходные, только без утренней пробежки и спаррингов. В первое время тяжело было, а сейчас привык, и нагрузки в радость стали. Вчера выдали зимнюю форму, потому что скоро какой-то начальник приедет с проверкой, стрелять поедем. Сегодня, кстати, тоже стреляли, я два рожка выпустил, и все в цель. Кормят здорово, не баландой какой-нибудь, а мясом и рыбой, кашу обязательно дают. Я три килограмма уже набрал, и ещё, мне кажется, наберу. Советую и вам в военное переходить или после детдома поступать. Жить здесь можно, причём неплохо так жить. В России военным проще устроиться, да и девушки парней в форме больше любят. Особенно таких, как я. Ладно, это я ещё скромничаю. Удачи вам, браточки. Побегу, зовут строиться, времени не осталось. Скучаю по вам. Лёлик».
К письму прилагалась фотография. На ней был изображён Лёля в парадной форме, стоящий на Красной площади и улыбающийся во все тридцать два белоснежных зуба.
– Ого! – воскликнул Цыган, схватив фото со стола. – Вот это наш Лёха харю отъел! В кадр не помещается, ей-богу!
– Солидная физиономия, – подтвердил Пашка. – Через годик не узнаем парня. Вымахает дылда метра под два.
После чтения все вместе писали ответ – коллективное письмо, в котором рассказали о своих печалях и радостях. Запечатанный конверт отнесли дворнику и за скромное вознаграждение в пару сигарет попросили его бросить послание в ближайший почтовый ящик. Дворник, скромно приняв две штучки «Оптимы», пообещал на следующее утро доставить.
* * *Пашкина история жизни напоминала шаблон, который можно было приложить ко многим российским семьям девяностых. Отец – алкоголик, мать – проститутка, работающая в городских джунглях. Сам Пашка с ранних лет оказался на улице. Бродяжничал, воровал, жил в подвалах, на чердаках и вокзалах, зимой – в котельной, подпаивая самогоном сторожа-пьяницу. Ища счастье, скитался по городам России, но Русь-матушка не баловала своего сына: в Магнитогорске маленького Павлика избила малолетняя банда, и он чудом успел вырваться и запрыгнуть в поезд, в Челябинске паренёк нарвался на бандита в милицейской форме и очнулся только в больнице с проломленной головой и лиловым фонарём, заменяющем левый глаз. Провалявшись неделю на больничной койке, он понял, что рано или поздно его отправят в детский дом, и, не теряя времени, ближайшей ночью совершил побег.
В Челябинске Пашка выдержал три дня. Поделённый на районы город контролировался взрослыми парнями, и прибиться к кому-либо Пашке не удалось. Взрослые не видели в чужаке никаких перспектив. Отказавшись от дальнейших поисков, горе-путешественник не стал ломать голову и решил двигать домой.
Почти месяц Пашка добирался до Москвы. Ехал с дальнобойщиками, шёл пешком, день или два работал в дорожных кафе, где его кормили и поили, и где изредка удавалось переночевать, прятался в багажном отделении рейсового автобуса, завернувшись в чужие сумки и баулы, зайцем путешествовал на поездах и электричках и поздней осенью прибыл на родной и незабываемый Казанский вокзал.
Дома ему не обрадовались, но и не выгнали. Пашка молчком проследовал в детскую комнату, поздоровался с сестрами и младшим братом и без сил рухнул на кровать. Разбудили его вечером. Поддатый отец, икая и дыша перегаром, уселся рядом и сказал, что выгонит, если сын не будет приносить «гостинец». Под гостинцем он имел ввиду бутылку. Пашка отказываться не стал, поднялся, ополоснул лицо холодной водой, натянул на ноги истрёпанные башмаки и без разговоров добыл пол-литра спирта.
– Вот и молодец, – осклабился радостно отец. – С сегодняшнего дня пол-литра – арендная плата за жильё. Договорились?
– Договорились, – ответил Пашка.
Так продолжалось до весны. Ранним утром паренёк уходил на улицу, а возвращался ближе к полуночи, ставил на стол спирт и ложился спать, а на кухне начиналось веселье, и отцовские дружки затягивали блатные песни. В апреле же очередная вечеринка закончилась поножовщиной: отец, приревновав мать к другу, схватил со стола нож и в пьяной агонии порезал и жену, и приятеля. Эксперты насчитали двадцать ран у обоих, и родитель Павлика получил пятнадцать лет колонии строгого режима. Пашку отдали на попечение бабки.
Бабка была немолодая, с редкими седыми волосами, глухая на одно ухо и хромая на одну ногу. Бабка, как и многочисленные родственники, всю сознательную жизнь пила. Пила всё: водку, самогон, вино, пиво, эликсиры, боярышник, одеколон. Всё, что содержало спирт, бабуля потребляла в немереном количестве. Стабильно, раз в месяц Пашка вызывал по телефону скорую помощь, и врачи вытаскивали бабку с того света. Отлежавшись в реанимации, старушка клятвенно обещала завязать с алкоголем, но уже вечером снова заливалась под горлышко.
Однако ничто не вечно под луной. Попробовав в аптечном супермаркете спирта, бабуля нашла его употребляемым и принесла домой, нарезала сала, маринованного огурца и с гордым видом уселась за стол, а утром Пашка обнаружил пустую бутылку, почти нетронутую закуску и окоченевшую бабку с засохшей пеной у рта.
Так паренёк снова остался один. В детдом идти не хотелось, и Пашка решил вернуться к истокам – на улицу. Туда, откуда начинал свой жизненный путь. Туда, куда тянет большинство детей, у которых нет нормальных родителей. Оставив дверь открытой, чтобы соседи смогли обнаружить покойника, Пашка, одевшись теплее, ступил на путь бродяги.
Но улица на этот раз помогла «любимцу». Прижившись в дискоклубе «Радуга», Пашка помогал по хозяйству, убирал танцпол и подрабатывал официантом, а директор взамен позволял ночевать в душной подсобке и два раза в день питаться в столовой. В один из весенних вечеров, разгружая дорогостоящую аппаратуру, паренёк встретил человека, перевернувшего скучную и однообразную Пашкину жизнь с ног на голову. Наблюдая, как Паша аккуратно общается с колонками, местный знаменитый ди-джей, похвалил парня за ответственность и поинтересовался, любит ли он музыку.
– Люблю? – недоумённо захлопал глазами Пашка.
– А какую именно любишь?
– Хорошую.
Ди-джей рассмеялся, не ожидав достойного ответа, и показал парню большой палец.
– Молоток, дружище! Утёр нос старому вояке! Ты вот что… Как перетаскаешь всё, зайди ко мне. Включу тебе хорошую музыку, послушаешь. Там увидишь, на двери табличка будет – «Монарх».
Когда Пашка закончил с разгрузкой и перекурил, то решил-таки зайти к ди-джею. Дверь с табличкой «Монарх» оказалась последней, и парень, постучавшись, заглянул внутрь.
Комната, заваленная дисками, плакатами, микрофонами, всевозможными наградами представляла собой зрелище, достойное внимания, и Пашка изумлённо раскрыл рот, заметив на стенах фотографии знаменитостей.
– Да-а, – протянул он. – Нехилая коллекция.
– Нравится?
– Я бы сказал неплохо.
– Это я за десять лет своей карьеры насобирал. Музыканты приезжают, что-нибудь подарят, что-нибудь забудут, что-то я сам выпрашивал, что-то обменивал. Так и накопилось постепенно.
– А вы и сам музыку пишете?
– Пишу, когда настроение есть. Но в основном в стол, для себя, не для широкой публики… Ты проходи, чего в дверях встал, я не кусаюсь.
– А что не так в песнях? – спросил Пашка, усаживаясь на свободный стул. – Плохие? Или личные?
– Да нет, – махнул рукой Монарх. – В том-то и дело, что личного там практически ничего и нет. Мои да мои, – чего там? Дело в другом. Недоработанные они какие-то… Не хватает в них харизмы, изюминки нет. Понимаешь? Возьми диск, послушай. Может, что подскажешь.
