Ника Соболева - Право на одиночество
Мне показалось, что он действительно очень расстроился. Странно…
А на следующий день случилось то, что перевернуло мою жизнь на несколько суток. После обеда примчалась Светочка, и в таком странном возбуждении я ее никогда не видела – она как будто пробежала несколько километров на занятиях физкультурой в школе и теперь тщетно пыталась отдышаться.
– Зотова… Наталья Владимировна… вы… вы…
– Светочка, – я помогла ей сесть и подала стакан с водой. – Ну, чего случилось?
– Вы, – всхлипнула она, глотнув воды, – спали с… Молотовым?
Я ждала чего угодно, только не этого вопроса.
– Чего? – чувствуя, что теряю способность соображать, выдавила из себя я. – Нет, конечно… А почему ты спрашиваешь?
Еще один судорожный вздох, глоток воды, а потом Светочка продолжила уже более отчетливым голосом:
– Сегодня Юля вышла из отпуска. Ну, вы знаете, такая маленькая блондинка из отдела продаж, она у них еще в комнате единственная женщина… Юля меня сейчас отловила в коридоре и сказала, что своими ушами слышала, как все ее соседи обсуждали с Молотовым некий спор… И она поняла, что предмет этого спора – вы! И если он не переспит с вами до вечера пятницы, то проиграет!
Под гулкие, огорченные удары моего сердца мозаика наконец сложилась. О споре я как-то не подумала, но тончайшие вибрации лжи, которые витали в воздухе в тот вечер, видимо, задели меня…
Я отвернулась от Светы и посмотрела в окно. Опять снег, такой белый, такой чистый… Ну почему люди не могут быть такими же? Почему обязательно, стоит только чуточку довериться, и вот – тебе обязательно воткнут нож в спину?
– Светочка, милая, спасибо тебе, – сказала я еле слышно и набрала внутренний номер Громова.
Максим Петрович, конечно, немного удивился, когда я попросила у него отгул до понедельника. Сказала, что мне нездоровится.
Мне действительно было очень плохо. Выскочив из кабинета Громова, я быстро схватила сумку и одежду (Светы в комнате не было) и поспешила к выходу.
По дороге мне не попался никто, кто мог бы меня остановить. Миновав стоянку издательства, я достала свой мобильный телефон и выключила его.
Хватит играть со мной.
Весь четверг я проспала, уткнувшись в подушку. Не ела и толком ничего не пила. Больно мне не было. Только странная опустошенность на месте, где раньше жила душа.
Единственные люди, которые никогда не предали бы меня, умерли. И глупо было ожидать честности от мужчины, которого знаешь две недели…
Но почему-то было очень пусто и противно. Я сама не считала себя человеком, но… мне казалось, что хотя бы другие люди не должны мне об этом напоминать. Мол, вот тебе, Зотова, нож в спину, ты же все равно ничего не чувствуешь. Так, статуя.
Искривив губы в подобии улыбки, я с самого утра в пятницу отправилась гулять. Весна все больше заполняла воздух, пьянила его собой, растекалась по моим легким… И если раньше я радовалась ее приходу, то теперь мне было… безразлично.
Я бродила по городу, заходила в парки, скверы, сидела на стылых лавочках, кормила голубей несъедобными пирожками. В моей голове не было ни одной четкой мысли. Есть не хотелось. Во рту ощущалась горечь, как будто я только что проглотила ложку горчицы. А вот слез не наблюдалось… Хотя они должны были облегчить мои страдания.
В парке начало темнеть. Я поежилась от внезапно нахлынувшего холода. Снежная королева замерзла… кто бы мог подумать!
Сунула руку в карман, включила мобильный телефон, чтобы узнать время. Шесть… Рабочий день кончился…
И тут телефон взорвался. Мне пришли оповещения о двадцати пяти вызовах от Молотова, семи – от Светочки, двух – от Антона и… почему-то три вызова были от Громова. Кстати, именно он перезвонил мне первым, как только я включила телефон.
Странно, но если ни Молотова, ни Антона, ни даже Светочку я слышать не желала, то голос моего начальника, наоборот, хотелось…
И я сняла трубку.
– Алло.
– Наташа? – в его голосе слышалась тревога. – Скажите мне, где вы сейчас?
– Я?.. – мне слабо соображалось. – Где-то. Где-то я точно есть…
– Наташа, посмотрите адрес на ближайшем доме, если вы на улице. Спросите адрес, если вы в квартире. Слышите? И скажите мне этот адрес! Мигом, марш!
Почему-то его командный тон меня не обидел, наоборот – я тут же поднялась со своей заледенелой скамейки и пошла к выходу из сквера. Вышла, поглядела на табличку дома напротив и продиктовала адрес Громову.
– Так, – он напряженно думал, – сейчас пойдете вправо. Буквально через пять минут увидите по левую сторону улицы кафе с розовой вывеской. Войдете туда и будете меня ждать. Поняли? И только попробуйте ослушаться!
Мне было все равно. Я положила телефон в сумку, не обращая внимания на его отчаянное трепыхание – кто-то еще решил потревожить мое одиночество – и медленно побрела к этому кафе.
Нашла. Вошла, села, заказала чай. И только мне его принесли и я сделала первый глоток, как увидела, что в кафе входит Громов. Черный как туча.
Подошел, сел со мной за один столик.
– Наташа? – я подняла глаза, услышав свое имя. Некоторое время он молчал, изучая мое лицо, а затем взял меня за руку и спросил:
– Вы давно ели?
– Недавно. Вчера утром.
Максим Петрович сжал мои пальцы. Кажется, он едва сдерживал холодную ярость. Только вот на кого он злился?
– Максим Петрович, – я облизнула губы, – вы на меня злитесь? Но что я сделала? Я вроде отпросилась на сегодня…
– Ты вообще представляешь… – я даже немного испугалась, когда Громов пересел на диван рядом со мной. Теперь я сидела так близко, что наши бедра соприкасались. Но ему точно был безразличен этот факт. – …Ты вообще представляешь, как мы со Светой волновались?! Когда ты ушла в четверг, я еще ничего не знал. А минут через пятнадцать, когда Света вернулась из канцелярии и все мне рассказала, я понял, какую ошибку совершил, отпустив тебя. Ты телефон зачем отключила?!
Он схватил меня за плечи, заставляя смотреть в глаза и не отворачиваться. Да я при всем желании не могла бы отвернуться. Просто потому, что не хотела.
– Максим Петрович, – прошептала я (на больший децибел меня не хватило), – пожалуйста, простите…
Внезапно Громов как-то обмяк. Отпустил меня, но лишь для того, чтобы секундой позже крепко обнять и прижать к груди.
– Я вот чего не понимаю, Наташа, – заговорил он уже спокойнее. – Чего ты так переживаешь? Ты ведь не любишь Молотова. Ну поспорил, но это ведь к тебе не относится, только его представляет в невыгодном свете. Зачем же ты так?
Громов аккуратно поднял мое лицо и посмотрел в глаза, ожидая ответа. Я облизнула губы, пытаясь собраться с мыслями.
– Помните наш разговор в Болонье, Максим Петрович? Вы тогда сказали, что мне нужно проснуться… Попробовать жить, дышать, чувствовать… И когда Молотов начал за мной ухаживать, я подумала… Быть может, стоит поверить? Хоть раз в жизни довериться другому человеку, ответить на его ухаживания… И я решилась. А когда узнала об этом пари, то поняла, что все напрасно. И во мне, внутри, будто что-то разбилось…
Я говорила все тише и тише. А Громов становился все мрачнее и мрачнее.
– Я доверяла ему, Максим Петрович, – я усмехнулась. – Глупо, правда? Но я подумала – всю жизнь была умной, хоть раз глупой побуду… И что? К чему это привело? Лучше бы уж… как раньше…
Я отвернулась, чтобы не видеть его серых глаз, которые сейчас будто почернели. Но Громов очень осторожно опять повернул к себе мою голову и аккуратно стер со щеки следы слез. Надо же, а я даже не заметила, что начала плакать.
– Это я виноват, – тихо сказал он. – Это из-за меня ты решила поверить Молотову. Прости, я… просто не думал, что ты воспримешь мои слова настолько серьезно.
Удивленно поглядев на Громова, я ответила:
– Максим Петрович, я всегда воспринимаю вас серьезно… Все ваши слова…
Я почувствовала, что его объятие стало чуточку сильнее. Надо же… Сижу здесь, в обнимку с собственным начальником…
И тут меня обдало жаром. Возвращалось прежнее состояние. Каждая клеточка моего тела вдруг ощутила присутствие единственного человека, чья близость вгоняла меня в трепет, и будто застонала в предчувствии чего-то хорошего. Иголочки… такие родные иголочки, но теперь они пронзали не только мою руку. Я чувствовала, как затуманивается зрение, как слабеют ноги, но при этом почему-то продолжала очень четко видеть перед собой лицо Громова, его глаза, вдруг как-то непонятно вспыхнувшие.
– Вам надо поесть, – услышала я его голос будто издалека. – Вы совсем на ногах не держитесь.
Я кивнула. Но выпускать меня из объятий Максим Петрович почему-то не спешил. А я с горечью заметила, что он опять перешел на «вы». Черт! А мне так нравилось, когда он мне «ты» говорил.
– Наташа, я хочу, чтобы вы поняли… – я так горестно вздохнула, что он удивленно вскинул брови. – Что такое?
– Называйте меня на «ты», – осмелилась я. – Пожалуйста.
