Валерий Терехин - В огонь

«Придётся в обмен на свои книги с дарственными надписями брать ихние и сердечно благодарить, а потом тащить домой за тридевять земель всё тот же проклятый рюкзак… Нет, надо дотерпеть. Переключаюсь на автопилот, проговариваю наизусть заготовленные по памяти шаблоны…»

Он произносил вслух последние, самые важные мысли об имитации литературного процесса в мегаполисах правыми и левыми псевдоэлитами, оставшимися без читателей. Давно вертевшиеся в голове искренние слова едва слетали с заплетавшегося языка. Сознание постепенно опустошалось. С затаённым волнением почуял приближение момента, когда уже не сможет контролировать ход беседы и следующие откровения завалят его самого.

«Пролонгация опасна, пора дарить книги. А не то сморозишь глупость, и будут ёрничать в блогах».

К счастью, назревавший конфликт удалось замять: дискуссию свернул вовремя и опять сорвал аплодисменты. Заработали руки. Разрезая ножом ленты скотча, он едва успевал выдёргивать из пачек увесистые экземпляры. Потом отгибал переплёт, хватал чужие ручки и не слушавшимися пальцами что-то скрёб на обороте обложке или на титуле, карябал дату и рядом неуклюжую роспись.

– …Дайте, дайте сфотографироваться с писателем!.. – гудел какой-то бородач над ухом, а его небритый подельник сгребал всех в единую гущу, чтобы никто не ускользнул из пасти объектива. Застрекотали камеры.

«Пропихнулся в самый центр как мэтр. Господи, неужели эта му́ка никогда не кончится? Я же не люблю шум и фотографироваться не люблю, а эту фотосессию выложат в Интернет, а то и ролик в YouTube запустят».

Немеющей кистью наскрёб последнюю дарственную надпись и тяжело поднялся со стула. Последние, самые упёртые библиофилы обменивались впечатлениями. Вездесущая директриса, не покидавшая боевой пост, заманивала их на очередное мероприятие, а он, выпавший наконец из тренда, уже взялся за лямки вновь отяжелевшего рюкзака, как вдруг под занавес торжественным шагом откуда-то из глубины выступила она. Замерев, окаменел от мрачного искушающего сияния недобрых половецких глаз. Под пристальным ревнивым взором неразлучной соперницы ему вручили изящный эстамп, сопроводив подарок пожеланиями успехов, и ненароком обмолвились о новой творческой встрече.

– Спасибо, Алла Эдуардовна, – только и сумел выдавить он и мельком оглядел подарок. Безукоризненная графика подкупала жизненной простотой: бывалый мордатый клипер с истрепанными заплатанными парусами встретил в залихватском море прелестную увядающую яхту с поникшей мачтой. В са́мом уголке заметил россыпь цифр и… «(Ваша Алла)».

«Их нравы, их кумиры… Тебе дают, и ты давай!..»

Вертевшиеся вокруг юные меломаны, клянчившие переписать DVD, разрядили напряженность. Он скрыл смущение (или возмущение, сам ещё не понимал), пробормотал благодарность и засунул кое-как в трещавший вещмешок бесполезный квадрат, который ещё нужно было куда-то девать.

«Эти горестные проводы, запоздалые, унылые… Уйти бы сейчас поскорее, а то угостят на посошок, а мне до платформы маршировать, иначе на дизель не поспею».

Впрочем, рассиживаться не пришлось: в пятницу все спешили по своим делам, Библиотечные коридоры опустели. Уходил подвыпивший, слегка раздраженный, измотанный, но счастливый и гордый собой: встреча прошла успешно, собрал двадцать три человека (без учета библиотекарских дам включая примадонну и хозяйку). После коньяков, закусок и расставаний как со старыми друзьями с теми, кого больше никогда не удивит, забросил за плечи слегка полегчавший рюкзак и заспешил из последних сил к порушенной коррупционным бесхозом станции.

Дизель прибыл по расписанию. Благополучно усевшись меж крикливых цыганок, которые, к счастью, не приставали к нему с гаданиями, думал о своём и вспомнил набивавшуюся на близость метрессу.

«Муж постылый, надоевший за тридцать лет, но без которого не обойтись, списан в тираж… Теперь я буду тащить на себе как буксир эту прелестную яхту. Увезу её в Москву, где на мои ежемесячные сто тыщ она будет реставрировать свои мощи в лучших салонах красоты, чтобы в шестьдесят выглядеть на все сорок восемь, а меня кормить супом-концентратом…»

В трясучем вагоне последние внятные мысли улетучились. Нарастала душевная скорбь, возникавшая всякий раз после удачно проведенных творческих встреч в сыпавшейся российской глубинке. Он мучительно высвобождал сознание из-под пяты радостного обманчивого морока бессмысленной надежды, что завтра что-то изменится к лучшему.

«Всё будет так же, как и год назад… Стресс невозможности что-то изменить в собственной жизни. В той, настоящей, не придуманной в романе, о котором, наконец, стали писать в критических обзорах…»

Его довёз до дома на полуночном такси лихой таджик, напевавший хадисы. Расплатившись, полусонный, он взлетел на лифте на свой этаж. Захлопнув за собой дверь в квартиру, сбросил осточертевший рюкзак на табурет и почувствовал себя на свободе. От всех.

«Рок-гитарист рок-поэту: “Текстура по кайфу. Будем делать железо…” Спать! Спать!.. спать…»

Пробудившись на рассвете от невыносимой боли в перетёртых рюкзаком хрящах, он переместился в полусидячее положение, завернулся в одеяло и, едва разогнув скрюченную спину, потянулся к столешнице. Придвинув к себе ноутбук, вошел в интернет. Его всегда интересовали свежие отзывы о нём и его творчестве.

«Wi-Fi нам поможет, то бишь, Запад… Ну, и как вы меня теперь посчитали, куда зачислили?»

Но в форуме библиотеки о его magnum opera, который старательно распиарил и всем раздарил, не было сказано ни слова. Не ладившие меж собой библиотекарши, которым уже некому было улыбаться, прикрываясь фэйками, словно фиговыми листками, выворачивали друг у друга исподнее.

«Элла Мамедовна. Возмущена тем, как Вы провели встречу, глубоко неуважаемая Алла Эдуардовна. Опять все занимались Вами, опять Вы навязывали себя и свои остатки известному писателю. А ведь Вам 55, детей у вас нет (зачем «портить фигуру»), муж несчастный надрывается на трёх работах, обеспечивая «красоту», и ходит на сторону, где его кормят ужином, пока мадам не вылезает из парикмахерских и SPA-салонов. Алла, ты совсем не знаешь жизни! Ты поди-ка роди, а потом рассуждай о вечном!»

«Елена Дометьевна. Дорогая Барышня Эллочка, толстая и неопрятная (людоедка Эллочка из бессмертного творения Ильфа и Петрова была покрасивше и поинтеллигентнее). Прочитав Ваш комментарий, хочу заметить, что Вы выглядите очень ГЛУПО. Речь шла о литературе, а не о Вашей ИНТИМНОЙ ПОХОТИ и ЗАВИСТИ. Вам стоит закрыть свой рот надолго и не напоминать ничем о себе. Вы УНИЗИЛИ ЛИШЬ СЕБЯ. Алла Эдуардовна будет ходить в парикмахерские и будет счастлива! Ей нет дела до инсинуаций всяких глупых женщин!»

«Надо же так умудриться, исковеркать великий и могучий, себе самой язык вывернуть гинекологическим оборотом, лишь бы уколоть соперницу. Кто кого – директриса Аллу Эдуардовну или наоборот или кто-то там ещё встрял?..»

Он мрачно воззрился на эстамп, выложенный на столешницу посреди безделушек, надаренных его первыми восторженными почитателями. Потом перевёл взгляд на рядок цифр, аккуратно вычерченных коварной рукой, и его вдруг стало распирать страстное желание позвонить, услышать завораживающий бархатный низкий голос с переливчатыми, словно заливные луга, степными модуляциями. Машинально потянулся к мобильнику, но отдёрнул ладонь, обозлившись на себя.

«Угомонись! Такие тебя не замечали, когда ты подыхал с голоду, надрывался разнорабочим на подхвате в строительных бригадах, чтобы было чем заплатить за квартиру, и собирал бутылки на подмосковных платформах, чтобы хватило ещё на килограмм картошки… А теперь вслед за тобой она въедет в литературу, вселится в эту квартиру («я твоя Снегурочка, неси меня, неси!..»), выдоит тебя под завязку, выгребет все деньги, а потом избавится и притащит заезжего хахаля. Ну, уж нет, этому не бывать! Забыть, забыть её навсегда, как она забывала тех, кого когда-то не выбирала и через кого так весело перешагивала и похохатывала».

Привстав, он навис над древним советским столом и с ненавистью вцепился в несчастный эстамп. Вынул из металлической оправы пошлую гравюру, для надежности перечеркнул соблазнительный номер, навсегда оставив очередную полузнакомую в невозвратном вчера, в мире воспоминаний, а затем сгрёб изодранный картон вместе с пластиком и металлической рамкой в единый ком и спихнул остатки подарка в урну.

«“It’s my business, it’s show business!”[49] И аутсайдеры к нему не примажутся».

Свинина по-губернаторски

«Да ничего ты в жизни не добилась, и смотреть на тебя жалко, горбатая карлица!..»

Крик новой начальницы гвоздил сердце. Прежнюю, Тоньку, неделю назад вышвырнули вон за то, что исчеркала законодательную инициативу сенатора-тэквондиста о запрете троллинга в социальных сетях, тарабарщину на языке невменозных юзеров.