Марьяна Романова - Дневник Саши Кашеваровой
Нет, кое-что я о нем все-таки узнала.
Во-первых, он умеет говорить с персоналом в такой интонации, что перед нами словно по волшебству разворачиваются скатерти-самобранки. Он не хамит, не повышает голос – просто умеет выдать в эфир вкрадчивую нежность такого сорта, что все сразу понимают – чуть что не так, и в этом человеке проснется Зевс-громовержец.
Во-вторых, он не умеет просыпаться без музыки – его будильник запрограммирован то на garbage, то на u2. Услышав первые аккорды, он отбрасывает одеяло и плетется в душ, не открывая глаз, стараясь соблюдать траекторию, но все-таки периодически сшибая углы. А еще он пританцовывает, когда зубы чистит, и это забавно – взрослый же мужик.
В-третьих, он боится морских ежей. Рассказал, что однажды, на Мальте, кажется, наступил на ежа, ногу раздуло так, что она перестала помещаться даже в пляжные шлепанцы, отпуск был испорчен. Поэтому теперь, едва увидев сквозь маску для снорклинга что-то темное на дне, он начинает вести себя так, словно в радиусе пяти метров появился плавник акулы-людоеда.
В-четвертых, он (как, впрочем, и я сама) предпочитает ночной образ жизни. Ему жалко терять ночь, душную, ароматную, с мерцающими звездами и желтым глазом луны. И жалко упускать рассвет – проспать такое чудо. А вот к палящему солнцу мы оба особенных сантиментов не испытывали.
В-пятых, он тоже любит Питера Хега и Таму Яновиц.
В-шестых, если бы я отпустила на волю саму себя и не запрещала себе чувствовать, и если бы я была при этом лет как минимум на десять младше себя настоящей, с ампутированным опытом, воспринимающей компромисс как степень близости, это могла бы быть любовь.
Но поскольку я противник теории «если бы», то что об этом и думать.
Мы поселились в бунгало с псевдосоломенной крышей, у нас был свой садик с пальмами и тряпичными шезлонгами, кусочек своей ненастоящей жизни. Огромная кровать, на которой при желании поместились бы еще три парочки, песок под ногами похож на дорогую пудру мельчайшего помола, и вечерние звезды, которые кажутся такими обманчиво доступными.
18 мая
Рассматривала в огромном зеркале местного спа-салона свое лицо. Бывает так – не подозреваешь о наличии зеркала, случайно бросишь в него взгляд и отшатнешься. Неизведанный феномен – почему собственное отражение, неожиданно возникшее перед глазами, воспринимается столь пугающим.
Одна знакомая сказала, а мне почему-то запало в душу. Ей сорок два, и она позвонила мне, вернувшись с встречи выпускников.
Почти цитирую.
Раньше, говорит, для меня лучшим комплиментом было: «Как же ты изменилась!» Мне так хотелось быть взрослой, принадлежать другому миру, и чтобы все это замечали. Двадцать лет назад я перед такой встречей сделала стрижку и купила туфли на каблуках. А одна одноклассница посмотрела на меня хитренько и говорит: «А Панина наша совсем не изменилась!» И так обидно стало, хоть плачь.
А вот сегодня шла и мечтала, чтобы кто-нибудь так сказал. Что Панина не изменилась совсем.
Фигушки.
20 мая
Видела на пляже потрясающую пожилую женщину. Лет ей хорошо за шестьдесят. Она не из молодящихся – видно, что ей вообще не так уж важен внешний вид. Обильная седина, мальчишеская стрижка, побелевшие брови не пытаются подкрасить, с морщинками не воюют, от солнца не прячутся. Но тело… Подтянутое, гибкое, смуглое, изящно подкачанное – не как у Мадонны, просто легкий рельеф. Спина балетная, ноги гладкие, попа упругая, а небольшой жирок на животе только придает женственности, уравновешивает бесполую стрижку.
Я вот пишу сейчас это, и даже неловко, что я ею так искренне восхитилась в реальности, а сейчас разбираю ее по косточке, как ощипанную курочку перед отправкой в бульон. Но без препарации было бы не так понятно.
В общем, сразу видно, что физическая форма ее – не выхоленная-выстраданная. А просто человек любит спорт, нагружает себя каждый день, может быть, на велике катается или на серфе. Встречала я однажды в Италии такую серфовую мадам. И если бы при такой любви к движению, к чувственной радости от гибкости собственного тела, к ежедневной востребованности мышц добавить желание быть привлекательной в самом банальном смысле этого слова, то куда уж там было бы Шарон Стоун и Деми Мур…
Еще пляжное впечатление.
На соседних лежаках устроилась супружеская пара, русские, лет по сорок. А я ведь люблю чужие разговоры подслушивать, это расслабляет.
Говорила в основном женщина. Металлическим тоном экскурсовода, который давно выучил текст наизусть и декламирует его без страсти, даже, скорее, машинально, она призывала супруга «полюбоваться» окружающими женщинами: «Посмотри направо – какой у нее целлюлит… А ведь совсем молоденькая!»; «Посмотри налево, надо же, как задница низко висит!»
За четверть часа внимание бедного мужика (ну и мое заодно) было направлено на вульгарный купальник, волосатые бедра, сожженные волосы, рыхлые животы…
А потом строгая критикесса сама отправилась купаться и тут уж я не выдержала, приподнялась, чтобы посмотреть, какая из себя эта Анджелина Джоли. Все более чем предсказуемо: полный набор задекларированных ею же недостатков, включая даже – и это показалось мне особенно забавным – вульгарный купальник.
Вот мне интересно – что это?
Боязнь, что муж нечаянно кем-нибудь залюбуется? Кстати, мне отчего-то кажется, что, услышав фразу: «Посмотри на этот целлюлит», большинство мужчин концентрируется не на посыле «целлюлит», а как раз на «посмотри».
Подозрение, что некоторые женщины более воздушны, чем она сама, и желание «заземлить» их?
Не понимаю.
Я так люблю купаться голышом.
Я так люблю голой бывать на свежем воздухе.
Там, на острове, у нас была уличная терраса с маленьким бассейном и кусочком пляжа, со всех сторон закрытая деревьями и густыми кустами, – одеваться было не очень обязательно. И это было почти медитацией – почувствовать, как тебя обнимает теплый бриз, тебя всю. И в море – в этом была такая нега, такая истома. Нежно и невинно.
При случае я обязательно буду купаться голой.
Но я категорически не понимаю, почему все это должно считаться некоей социальной позицией или чуть ли не философским течением. И не понимаю, с какой стати я должна объединяться с какими-то извращенцами, чтобы присовокупить их к интимному акту моего воссоединения с природой. Более того, я на сто процентов уверена, что если бы вокруг меня в тот момент были так называемые «единомышленники», то этот акт, сокровенный, в пастельных тонах, превратился бы в позу, скрытую агрессию.
Вот это я нашла на сайте русских нудистов: «Натуризм – это образ жизни в гармонии с природой, внешним проявлением которого является обнаженность людей в обществе, с целью создания благоприятных условий для уважения человеком самого себя, других людей и окружающей среды».
Комментарий психиатра (цитата неточная, пишу по памяти): «Если они пропагандируют нудизм как свободу, то как же в эту концепцию вписываются дети, которым никакого выбора не предоставлено и для которых все это является сексуальной травмой?»
Это можно назвать здоровым?
22 мая
А я б уехал к морю, в Таганрог.В июле слал бы персики оттудаВ Москву, где грязь, шахиды и простуда,Где каждый третий к лету занемог,А каждый первый мечется, паскуда,В диапазоне от хандры до блуда.…А я бы жил у моря, словно будда —Медлительный и позитивный бог.
Я думаю, что когда люди en masse разглядывают целлюлит знаменитостей – в этом нет ни латентного злорадства, ни желания услышать доносящееся из калашных рядов приглушенное хрюканье. А наоборот – для обывателя это такой лотерейный билетик, шанс сорвать самообожение в качестве джекпота. Как будто бы Скарлетт Йоханссон еле заметно подмигивает какой-нибудь Татьяне Ивановне, домохозяйке из Верхних Петухов, – мол, relax, Таня, ты сделана по образу моему и подобию, ищи свою богиню в самоутверждении, а не самоотрицании. И Татьяна Ивановна, получив этот невидимый файл, покупает с зарплаты помаду цвета rouge fatale, населяет взгляд бесенятами и живет в этом пойманном самоощущении какое-то время (продолжительность которого зависит от многих факторов – внушаемость подопытной, отзывчивость биосферы Верхнего Петухова к сиянию ее глаз, ну и степень выраженности целлюлита условной Йоханссон).
22 мая
Ей сорок пять. По ночам она спит в бигуди,В прошлом июне нашла уплотненье в груди,Но обошлось. У нее Зурбаган позади —Все эти «милыйпростиукрадиуходиуходи».Время пришло. Время спрашивать странную мзду.«Запах акации, липкие пальцы в меду —Было? Теперь поиграй-ка со мной в чехарду,Сбацай фокстрот на темнеющем мартовском льду».Спит в бигуди. По вискам расползлась седина.А над Москвою алеет заката десна,Скоро весна. Только что до того, раз онаСтала скучна. Не кислотна, а так – щелочна.Нет, иногда она пьет молодое вино,Пудрит отважно простое лица полотно,Входит в кабак – как ныряльщик на самое дно.А послевкусие – тошно и душно. Смешно.Лучше уж скука. Привычный, в полоску, диван,И перед сном полистать Франсуазу Саган.Чтоб на рассвете пригрезился, терпок и зван,Пахнущий медом и солью ее Зурбаган.
Я вот не имею ничего против золотистого пушка на женской коже. Правда, однажды видела девушку, с которой невинный пушок сыграл злую шутку. Вернее, она с ним. У нее все руки, до локтей, были в темных татуировках – что-то сюжетное, сложное – и получилось, что белый пушок растет на темных картинках – странное зрелище. Но это так, лирическое отступление.
