Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
– Это теперь общества всякие, – помолчав, заговорил Крюков. – А раньше как? Дал собаке дубиной по зубам – никто тебе ничего не скажет. На то она и собака. Дураки были. А он сам дошел, что у зверей душа есть, и доказал. Тут все и спохватились.
– Не скучно?
– Что значит – скучно? – внушительно сказал Крюков. – Это же бессмысленное понятие. Согласен?
Петя подумал и не согласился.
Квартира была голая, разоренная, с окнами без занавесок, со снятой люстрой. Крюков копался в книгах, сваленных грудой в нише, где, наверное, стояла кровать – шкура лежала на полу, искусственные гвоздики торчали в вазе на туалетном столике. Немолодая полная тетка в нейлоновом халате кормила малыша лет двух.
– Нам главное – скорее, а то мы и так очень задержались. Дочка звонила, говорит: бог с ним, лучше потеряем, только бы скорее уже. Она в Одессе теперь, муж у ней капитан, очень хороший. Тоже торопит нас, а мы все никак, сил уже нет. А выкидывать жалко, может, пригодится кому. А в магазин я таскать не могу, Кирюшу не с кем оставить. Мы уже и билеты заказали.
Петя читал, присев на подоконник.
– А хозяин не явится потом за книжками? – поинтересовался Крюков.
– У нас все по закону, – с удовольствием сказала тетка, – я вам выписку могу показать. Все по суду, каждая вещь и каждая книжка зафиксирована. Никакой он не хозяин. Это кто же вам такую глупость сказал?
– Мне все равно, – сказал Крюков. – Я на всякий случай. Ты нашел чего-нибудь?
– Андерсена двухтомник, – показал Петя.
– Я сама двадцать семь лет бухгалтером проработала в министерстве, а муж у меня полковник, в семьдесят четвертом году от рака желудка умер. Мы чужого ни тряпки не возьмем…
Крюков поднялся:
– Ничем я вас обрадовать не могу. У вас тут все – собрания, вещь ходовая, но у меня интересы другие. Хотите – пришлю вам одного. Он все заберет. Только много вы на этом не заработаете. А за Бунина и Андерсена – получите.
Он достал бумажник, взял деньги у Пети.
– Погоди, Кирюша, не плюйся. – Сунув малышу пустышку, она пересчитала и замялась: – Маловато…
– Я гляжу, вы не промах, мамаша, – спокойно усмехнулся Крюков. – Но и мы не жулики. Мне ваш телефон Мария Григорьевна давала. Она вам родственница?
Странный скрипучий крик донесся из глубины квартиры. Женщина встрепенулась.
– Я же ничего не понимаю… Я бы взяла Кирюшу да уехала, – бормотала она. – А кто его знает, приедем, а скажут: денег мало, куда глядела? И попугай еще. Не знаете, куда попугая девать? Они сказали, он больших денег стоит…
– Живой?
– Поехали, Крюков! – взмолился Петя.
Но тот уже шел за ней по коридору, перешагивая через картонные ящики.
На кухне на отдельном столике в высокой металлической клетке сидел большой ярко-зеленый попугай и грыз семечки.
Крюков даже в лице изменился.
– Откуда же такой?
– Все по суду, можете не тревожиться…
– Откуда он родом?
– Из-за границы, – отвечала она сердито.
Крюков смотрел как зачарованный.
– Разговаривает?
– Кто его знает… Орет вот так.
Словно поняв, попугай пронзительно закричал так, что все вздрогнули. Из комнаты ему ответил малыш, женщина убежала и вернулась с ребенком на руках.
– Ты моя радость! – говорил попугаю Крюков, просунув между прутьев палец и пытаясь его погладить. – Ты меня ждал?
Входная дверь института была заперта. Петя приник к теплому стеклу, но ничего не разглядел. Крюков в машине беседовал с попугаем.
Петя топтался у фасада, обросшего лесами, как вдруг хлопнула угловая полуподвальная дверь, и маляр в заляпанной робе и пилотке из газеты вылез с ведром, щурясь на белый свет.
В вестибюле, тесном от наставленных козел, ведер и краскопультов, вахтер со смаком хлебал чай. Петин вежливый вопрос вызвал у него мрачное оживление.
– Очухался! – сказал он. – Ты бы еще ночью явился.
Двое маляров переодевались. Бестолково складывался день. И Петя собрался с духом.
– Меня просто в военкомат вызывали, потому что сестренка заболела, а родственники приехали из Ростова. Я на минутку, отец, узнаю только…
Недолго думая, Петя сунул ему рубль.
– В учебной части была, – после некоторого раздумья с презрением сказал вахтер. Но рубль взял.
Однако ни в учебной части, ни в деканате никого не оказалось. В одиночестве Петя носился по лестницам и понапрасну дергал двери. Он уже спускался, когда донесся слабый стрекот машинки.
– Где списки, не знаете? – спросил он спину в кофточке.
Женщина, смеясь, обернулась, прикрыла телефонную трубку и сказала:
– Закрой двери.
Пришлось гулять по коридору. Как только машинка застучала, он опять сунулся в дверь:
– Извините…
Она не слышала. Пальцы ее бегали без остановки. Машинка была старенькая, громоздкая, стол ходил ходуном. Наконец она стала менять лист.
– Не подскажете, где узнать? Списки сняли из-за ремонта, а завтра выходной, что же мне, до понедельника теперь? Я в третьем потоке сдавал, Карташов моя фамилия. А на мандатной комиссии…
Опять зазвонил телефон, и Петя покорно вышел в коридор и прикрыл дверь. С лестницы на него смотрел вахтер.
– Давай уходи, мне запирать надо.
Голос его зычно разнесся в пустых пролетах.
– Сейчас, сейчас! – многозначительно зашептал Петя, боясь, что он спугнет женщину, и заискивающе улыбался. – Списки смотрит…
Вахтер постоял, поглядел вниз. Ему было скучно.
– Кому сказал – уходи! – рявкнул он, неожиданно распаляясь. – И ей скажи, чтобы шла! Запру сейчас – и все!
Видно было, что каши с ним не сваришь.
– Слушай, дед, – безнадежно сказал Петя, пытаясь тянуть время. – Ты сейчас неправ.
И машинка затрещала. Не мешкая, он ринулся к двери.
– Инициалы Пэ И? – не оборачиваясь, спросила женщина.
– Пэ И…
– Принят.
И все. Петя остолбенел.
– Точно? – пролепетал он.
– Точно, не мешай работать…
Руки были заняты, он с трудом попал ключом в замок. Войдя, свалил продукты на зеркало, швырнул сумку и взялся за телефон, набрал номер. Пока в трубке пели гудки, он успел захлопнуть дверь ногой, отломить горбушку, оторвать колбасы, откусить угол молочного пакета.
Комната выглядела мертвой – мебель, расставленная по стенам, прикрыта прозрачным полиэтиленом. Майка валялась на полу. Он опять покрутил диск. Не выпуская телефона, майку сунул в шкаф, достал чистую, а ту, что стянул с себя, бросил на пол. Распутал провод и отправился на кухню, еще номер набрал. Никого.
Оглядел свое царство – гору посуды в раковине, неубранную койку, стол и подоконник завалены книжками, записи, скотчем налепленные на стену, разноцветные стрелки от одной бумажки к другой. И, не зная, куда себя деть, завалился на койку. Секунду он лежал, уставясь в потолок, привстал на локте и смел со стола на пол все до единой книги. И газету сбросил, обнажив голубую столешницу. Весь пол усыпался книгами. Внушительное было зрелище. Через минуту он спал.
На фотографии над ним знаменитый Абдул-Джаббар закладывал мяч в корзину двумя руками. И на негре что-то написано было красным фломастером.
Когда он открыл глаза, за окном синели ранние сумерки, на пороге кухни стоял отец и говорил:
– …И ящик отперт, ремень исчез, и в ванной вот такой таракан.
Петя сполз с койки и стал собирать книги.
– А у мамы давление катастрофическое. Если она увидит, что делается в доме, ей никакие уколы не помогут. Боюсь, опять придется класть в больницу. Все к этому идет…
Петя натолкал полный рюкзак книг, пошел за чемоданом.
– И еще эта проклятая погода. Четыре дня дождей – и все, нога у меня как деревянная, ступить невозможно. Пью бруфен, а толку – ни на грош. Адская боль… А книги уже не понадобятся? – опомнился он, когда Петя залез на стремянку и чемодан и рюкзак переехали на антресоли. – Все? Провалился? Работать идем?
– Ага, – буркнул Петя.
Отец печально усмехнулся:
– Поздравляю. Может, ты кого-нибудь удивил, только не меня. Мать опять расстроится… Я предупреждал, чтобы она не обольщалась. Все правильно. Одни мяч гоняют, другие учатся в институтах. Так было всегда…
Тем временем Петя мыл посуду.
– Теперь еще дядя Боря с семейством пожалует. Как она все это выдержит, я не представляю…
Как ошпаренный Петя понесся в коридор, вытряс сумку со спортивной формой, нашарил смятую телеграмму.
– Сегодня? – увидев, как он накручивает телефон, обреченно спросил отец. – С тобой не соскучишься.
Наконец справочная ответила.
– Пятьдесят второй поезд из Ростова-на-Дону по расписанию?
Отец глянул на часы:
– Ни за что нельзя быть спокойным…
– Знаешь, почему у нас клопов нет? – сказал Петя, положив трубку. – Они с тоски дохнут, пока тебя слушают.
Отец надулся, но тут позвонили в дверь.
– Уже они? – ужаснулся он.
За дверью стоял Петин однокашник Моргунов, подняв кверху обе ладони. Петя протянул свои, и он по ним хлопнул что есть силы.
