Иван Петров - Нарги. Социальная утопия
День ото дня плод разрастался в утробе, что конечно не могло не огорчать отца ребенка. Дурочка была беременна. Она считала Гаджи своим мужем, и он пользовался ее заблуждением. Это использование, в его понимании, русской девушки по прямому назначению принесло, как говорится, свои плоды. Сомнений, что она залетела от него, не было. Как только он объявил Светлану женой, то первым делом сменил замок входной двери. Это было сделано, чтобы чужаки больше не ходили на их жилплощадь. Ранее, до Гаджи, как выяснилось, дубликаты ключей были в свободном обращении среди гастарбайтеров района. Мужчины являлись каждый день без звонка. И если девушка была занята, то спокойно, в беседах с очередниками пили чай на кухне в прикуску с сахаром или печенюшкой. Школьница любила, как все дети, сладкое.
– Любимый, у нас будет сын.
– Ты так решила или врач сказал?
– Врач сказала: сын или дочь, но пока не понятно.
– Так с чего ты взяла, что сын?
Гаджи несколько раз провел рукой вверх-вниз по небольшому твердому животику девушки, едва касаясь его кончиками пальцев.
– Милый, мне сон снился. Ты и сын на конях в степи уходите за горизонт, к солнцу, в закат. Я остаюсь одна, звезд нет, луны нет. Совсем одна. Холодно и страшно.
Глаза Светы заблестели, губы распухли, и слезы потекли через нос. Девушка громко высморкалась в руку и раскрыла ладонь:
– Смотри, мне плохо, не забирай сына в свою страну. Я буду плакать каждый день.
– Прекрати ныть, умойся и не сморкайся так. Это некультурно. В Москве живешь.
– Обещаешь не забирать его от меня? – В ее глазах застыла тревога.
– Дура, да? Ведь мы семья, будем жить втроем всегда! А теперь бегом в душ, и все там в трусах подготовь к приему мужа. Мне надо тебя.
Беременность, как и новый федеральный закон, не входили в планы Гаджи, но откреститься от них не было никакой возможности. Он заблуждался относительно того, что ущербные умом женщины не могут иметь детей. Так говорила его тетка, но и она, как выяснялось теперь, могла ошибаться, несмотря на возраст и уважение большинства односельчан. Гаджи прекрасно знал, что русские женщины всем другим методам контрацепции предпочитают аборты, и никогда не пользовался презервативом. Он входил с любой стороны в незрелое тело и тратил семя без остатка, беречь его было не для кого.
Беременность Наргиз подходила к концу, и она уже неделю не ходила на работу, не выкладывалась перед своим другом на стол для разделки рыбы. Ее женское существо просило тактильной заботы, но супружеские обязательства больше никто не исполнял. Гаджи с интересом разглядывал ее тело, когда приносил полотенце в ванную комнату, но не решался дотронуться до него. Объясняться не желала и Наргиз, хотя очень хотела мужа. Сейчас как никогда женщине требовались вбросы мужского секрета. Эта необходимость порождала нежность и загадочную улыбку. С одним партнером она закончила и могла смело вступать в отношения с Гаджи. Это не проституция, если не делишь себя между мужчинами, думала Нарги и ждала активных действий от супруга. Гордость и желание, лимитированные скорым родоразрешением, не могли долго противостоять друг другу в ее организме. С нежностью она могла вспоминать только Алексея да первую любовь к своему учителю. Всех остальных, включая мужа, пришлось отнести ко второму сорту, необходимому в повседневности, для которых свободного места в душе не осталось.
– Гаджик, ты вскоре станешь отцом, как и мечтал.
Нарги обернула голову полотенцем и стояла голая. Ее огромные, в треть груди соски, как два карих глаза, смотрели на мужа.
– Да. Стану.
– Думал над именем нашего сына?
Нарги повернулась спиной, открыв для обзора свои ягодицы. Она знала слабость мужа к своему заднему проходу, который долгие школьные годы был для него единственным доступом к девичьему телу. Радость дефлорации так и не пришла к Гаджи в первую брачную ночь. Маскированная внезапными месячными Наргизы, она не внесла в его половую жизнь никаких новых ощущений. И хотя жена вскрикнула и пожаловалась на острую боль внизу живота, он ощутил не меньшую душевную рану от сомнений в ее верности. Проникновение в любимую было легким, беспрепятственным, как по маслу, хотя, возможно, по крови так все легко и происходит. Обсудить эту тему, кроме как с женой, было не с кем, а в интернете писали разное. Поэтому он просто поверил любимой. В конце концов они все время были вместе, да и скрыть на селе связь девушки с мужчиной просто невозможно. Но что касается ожидаемого удовольствия от лишения Нарги девственности, то пришлось его заменить опытом проникновения в неестественное, но такое уже привычное тесное пространство.
– Не думал. Ты ведь говорила, что сама имя дашь.
– Алексей тогда.
– Русское имя? Позор на весь кишлак.
– А ты собираешься вне цивилизации жить?
– Нет, конечно, но, на всякий случай, давай другое дадим.
– Гаджи младший?
– Зачем ты так? Можно и в честь дедушки назвать.
– Дедушка обрадовался бы, узнав, что сыну Ивана дали его имя.
– Нарги. Давай уже меняться. Следовать своему выбору.
– Даже без любви? – Она положила руки мужу на плечи, касаясь набухшими сосками и торчащим пупком его рубашки.
– Но я тебя люблю. А ты – нет?
– Не знаю. Раньше точно любила, но теперь того чувства нет. Я вспоминаю, как было хорошо, весело нам.
– А я помню и чувствую это каждый день, даже больно от этого.
– Гаджи, это как загар. Вначале солнце ласкает и тебе хорошо, вечером кожу пощипывает, и ты вспоминаешь, как было хорошо, а потом только темнеешь и никаких чувств. У меня так сейчас. Память есть, а чувств нет.
– Тогда тебе легче. Твое солнце было очень ярким, таким, что теперь кожа слезает у меня.
– Не переживай. Солнце светит, караван идет, путь долгий, все еще будет. Поцелуй меня! – Нарги закрыла глаза.
Гаджи давно не был на таком близком расстоянии от жены. Ее запах казался теперь новым. «Улей в степи», – подумал он. В шестом классе по воле семейных обстоятельств мальчик провел неделю летних каникул у своего троюродного дяди. Тот жил на пасеке в степи и собирал мед на продажу. Пчелиные домики по четыре в три ряда были островком жизни в безмолвии цветущих на многие километры трав. Ветер на короткое время пригибал стебли растений, и те послушно следовали за ним, превращая степь в бескрайнее мятежное море. Жизнь насекомых в утробе улья была наполнена смыслом и содержанием: она давала людям янтарный продукт. Опасные и трудолюбивые по своей природе, пчелы могли принести человеку и боль, и радость. Так теперь Гаджи думал и о ребенке в чреве Нарги. Если мальчик станет копией русского парня, то это будет крайне неприятно, но если степные азиатские гены победят в единоборстве с лесными, городскими – славянскими, то можно его полюбить как родного сына и не ловить укоризненных взглядов родственников или соседей.
Нарги ждала поцелуя и не открывала глаза. Гаджи прикоснулся к жене, ее тяжелые груди теперь были в его ладонях, он добрался узкими пальцами до сосков и потянул их кверху. По лицу Наргизы пробежала то ли улыбка, то ли гримаса боли – это было возбуждение. В следующее мгновенье ее мыски вытянулись и губы впились в подбородок супруга. Впервые за долгие месяцы Гаджи вновь овладел любимой женщиной.
Через неделю Нарги родила. Азиатское личико мальчика никак не выдавало русские корни, и только синие глаза немым укором смотрели на мир. Любви по-прежнему не было, утихла и страсть, но проснулось материнство, и все хлопоты обрушилась на Расула. Так супруги назвали сына.
Гаджи наконец доверили автобус. Вставать приходилось рано, но слава Аллаху, русский сын оказался спокойным мальчиком и давал родителям выспаться. Нарги даже успевала готовить завтрак мужу. Она традиционно целовала его в щечку перед выходом из дома и шла досыпать свое время. Они снова стали друзьями, но близости не было уже три месяца.
Гаджи стал сменщиком Ашота. Его жена тоже родила мальчика, и теперь фотография их большой семьи уютно располагалась у основания лобового стекла, сразу за приборной панелью. Наставник был спокоен и уверен в завтрашнем дне. Его больше никто не злил. Юрец отбывал срок в армии, как и планировал.
Днем, в обеденные часы, пассажиров в салоне было немного. В основном льготники. Они бесплатно перемещались от одного магазина к другому в поисках продуктов со скидками. Среди них были не только пенсионеры – ветераны труда, но и совсем не старые мужчины с наградными колодками на гражданской одежде. По периметру страны то тут, то там вспыхивали локальные конфликты. Героизм был востребован обществом. И хотя любовь к родине не нуждалась в агитации, патриотические плакаты можно было встретить в любом автобусе. Наличие общего врага сплачивало русский народ всегда, даже когда его придумывали специально для объединения нации.
